Когда я окончил второй класс, родители подошли ко мне с заговорщицкими лицами и торжественно потрясли передо мной какой-то бумажкой. Танцуй Яшка - радостно сказали они - мы тебе путёвку в пионерский лагерь достали!
А я в детстве ( да и в дальнейшем тоже) к танцам имел довольно-таки незначительную склонность, да и вообще - всегда был сторонником угрюмого восприятия бытия, так что танцев от меня не случилось. Но, однако же, будучи ребёнком понимающим и воспитанным, я отдавал себе отчёт, что дорогие папенька с маменькой ждут от меня некой реакции, и посему я послушно искривил лицо в подобие улыбки и вроде даже крикнул "ура", хотя и сделал это не особенно задорно и убедительно.
Начались сборы. Мне выдали тяжеленный чемодан приятного клетчатого окраса, мать (будучи тогда ещё молодой и не особо рукодельной) кинулась было вышивать на вещах моих мои же инициалы красной нитью, но вскоре утратила к данной трудоёмкой затее всякий интерес и в итоге у меня было именное полотенце и наполовину именные трусы. Остальное было сложено безымянно в братскую могилу с замочками.
Отец прочёл мне весьма пространную лекцию о вреде курения, лазания по деревьям и ныряния в незнакомых местах, щедро разбавляя эту жизненно необходимую информацию чрезмерно рьяным восхвалением таких процессов, как мытие рук, чистка зубов и тотальной всеядности в точка общепита.
В условленный день я, в компании таких же счастливчиков, больно стукая себя по коленкам тяжёлым саквояжем погрузился в остро пахнущий горячим дерматином автобус и мы поехали. Как только с ритуальным маханием в окно было покончено и утирающие слёзы родители скрылись за поворотом, по салону поползла привычная детская возня и разговоры. Кто-то ел, кто-то плакал, кого-то тут же начало укачивать, кто-то захотел сикать но основная масса начала знакомиться и заводить былинные разговоры про ожидаемое житьё-бытьё. Сам я ехал спокойно и строго, по родителям не скучал ибо с рождения был приучен видеть их редко и посему любую разлуку с ними воспринимал нормально и даже с облегчением.
И вот там, среди галдящих детей, я впервые услышал это название - зарница. И даже спросил у сидящего впереди мальчика, на вид чуть постарше меня, что это такое. Собеседник мой страдальчески закатил глаза и всем видом изобразил невыносимое презрение к моей сирости и убогости. Далее последовал набор мало связанным промеж себя междометий и жестов руками, весьма общего значения. Я ни черта не понял но на всякий случай понимающе кивнул.
Уже на месте разговоры про эту самую зарницу стали чаще и содержали в себе уже некую полезную информацию. Старшие ребята, снисходительно улыбаясь и сплёвывая, рассказывали, что это очень интересная игра. Сами они в неё ни раз уже играли, и, разумеется, выигрывали. Говорили, что там как будто по-настоящему на войне, даже выдают настоящие автоматы. Правда заряжены они холостыми патронами, но если холостым выстрелить в упор - запросто можно убить даже взрослого. Этот факт был широко известен и сомнений не вызывал.
Так же обещались настоящие погоны и каски, равно как и немецкий танк и прочие ядерные бомбы. Про бомбы я, как человек образованный, не сильно верил, понимая что ядерное оружие не игрушка, а вот немецкую каску померить - был весьма не прочь.
И все как-то готовились к ней, и делали загадочные глаза, и довольно потирали руки и посмеивались над нами, мелкими, сомневаясь, потянем ли мы все тяготы военного ремесла и не выдадим ли мы пароль, когда попадёмся в плен к фрицам и те начнут нас пытать.
Я не сильно хотел в плен и про себя твёрдо решил, что если пытать будут больно - то терпеть не стану и сдам военную тайну. Немного удручало, что я её в принципе не знаю, но я надеялся, что нас ознакомят с ней непосредственно перед боем.
И вот настал тот самый день. Особенный день. День Игры. Все были крайне возбуждены и крикливы, то и дело рассчитывались на первый-второй, строились по росту и яростно спорили, решая кто с кем в какой команде будет. Появились вожатые в новых красных пилотках, у одного - сумка с противогазом. Пришли барабанщики и горнисты. На ветру затрепетало знамя.
Началось! - подумал я и стал терпеливо ожидать свой законный автомат и горсть пусть и холостых, но всё же патронов. Оружия никому не дали, зато пришли девочки из старших отрядов и не особо стараясь стали всем подряд пришивать на плечи куски тетрадных листов, нарезанных в форме неправильных прямоугольников. Погоны! Погоны - пошёл довольный гул по толпе. Мне не очень понравились такие погоны, да к тому же при пришивании не особо рукодельная девочка больно уколола меня иголкой, но я решил не капризничать.
Погода хмурилась, было душно и пасмурно, вдалеке грохотало, вожатые поторапливали пришивальщиц погон, дети неистовствовали и нетерпеливо подвывали. В воздухе висели электрические разряды.
В конечном итоге мы, все с белыми бумажками на плечах, условно построившись отрядами, вышли за ворота лагеря. Вожатые скомандовали "бегом" и мы крайне нестройно кинулись бежать непонятно куда. Вскоре все устали и перешли на шаг, а потом и вовсе остановились у ближайшей лесополосы. Кого-то ждали. Знатоки и бывалые расходились во мнениях. Одни утверждали, что должны приехать настоящие военные и что под их командованием мы и пойдём в атаку, другие уверяли, что ждём, когда подвезут оружие, третьи вообще уверяли, что мы уже в засаде.
Вожатые-парни переговаривались в вожатыми-девочками, девочки кокетничали в ответ, и им явно было не до нас, где-то с боку заводилы затеяли какие-то конкурсы, что бы скоротать время "пока ждём", остальные расселись на траве и стали ловить жуков и искать ягоды. Кто-то пел, кого-то учили дуть в горн и у кого-то это крайне плохо и смешно получалось. Потом начался мелкий тёплый дождь, потом потерялся один мальчик и все кинулись аукать по кустам, потом вспомнили, что этого мальчика ещё три дня назад забрали родители, но на всякий случай послали несколько человек в лагерь проверить так ли это.
Погоны наши меж тем размокли, да и сами мы тоже. Наконец на машине с бочкой "вода" приехали два совсем уже взрослых вожатых в брезентовых куртках военного цвета, и мы, под их руководством наконец то кинулись бегать по мокрым кустам, абсолютно бесцельно и безрезультатно. Каждый, как мне показалось, хотел бежать как можно быстрее и по возможности эффектно перекувыркнуться через препятствие, но получалось, в силу отсутствия опыта, не очень.
Бегали мы хотя и бесцельно, но некий результат вскоре всё-таки появился в виде девочки, наступившей на разбитую бутылку, оставленную заботливыми туристами. Её погрузили на машину с бочкой и повезли в больницу, а мы, грязные и мокрые, пошли назад, что бы успеть к ужину. И всё.
Больше я в лагеря не ездил и в зарницу не играл, но, не скрою, несколько раз, снисходительно сплюнув и мученически закатив глаза, поворачивал исполненное презрения лицо к собеседнику и томно рассказывал, как нагло и гордо смотрел тогда в лица пытавших меня фашистов, как сжимал зубы, унося с собой в могилу военную тайну и как потом били мы из настоящих автоматов в упор по поверженному врагу.
И когда сейчас слышу я от кого-нибудь что-то героическое-героическое, отважное-отважное и крайне былинное, у меня неизменно перед глазами встаёт разбухшее от дождя неуютное русское поле с жидким гребнем лесополосы и какой-то совсем уже инопланетной высоковольтной линией, и бескрайнее, тёплое свинцовое небо над ним, чьи тяжёлые тучи так низко, что почти уже катятся по порыжевшей траве и путаются в провисших проводах, а между ним, между землёй и небом - кучка мокрых, грязных детей, совершенно не знающих, что им делать, кого им ждать и куда им бежать. А потом назад, к ужину. И всё.
