Зима в этом году оказалась на редкость бесснежной и морозной, а порывы сильного ветра продували любую одежду. Самое разумное, что может сделать человек в такую погоду – не выходить из дома. Так я и поступил этим вечером. Запасясь бутылкой коньяка и черным шоколадом, я засел за компьютером. Поговаривают, что пить в одиночестве – первый признак грядущего алкоголизма. Смею вас заверить, врут. Человек не может всё время оставаться трезвым, если он не мазохист. Иногда нужно размягчить сознание, чтобы спокойно вспомнить былое и подумать о грядущем. Шумные компании для этого не подходят, в них никто и никогда не оставит тебя один на один со своими мыслями. Для воспоминаний и размышлений необходимо три составляющих: коньяк, одиночество и меланхолия.
Полноценно насладиться ими мне не дал звонок домофона. Неспешной походкой, успевшей стать шаткой от нескольких бокалов коньяка, я поплёлся в прихожую. Более неподходящего времени для своего визита ночной гость выбрать не мог. Сняв трубку домофона, я грубо произнёс:
- Что нужно?
- Впусти, милок, погреться, – ответил мне очень ласковый голос старушки.
Было в этом голосе нечто особо теплое, родное, хорошо знакомое, на какое-то мгновение мне показалось, что я говорю с собственной бабушкой.
- Вы к кому? – поинтересовался я, стараясь говорить как можно вежливее.
- Милок, впусти погреться, – ответил мне всё тот же ласковый голос.
Я включил экран домофона. У двери подъезда стояла старушка, одетая в грязный пуховой платок и старую меховую дублёнку. Платок был когда-то белоснежным, а сейчас полностью бурый с небольшими налипшими на нем комками грязи, под ним шапка на пару размеров меньше, такие обычно носят подростки. Она выглядела абсолютно беспомощной, замерзшей и обреченной умереть от холода, если я не впущу её в подъезд. В моём воображении появилась картинки о том, как дворник утром находит её окоченевшее тело, потом вокруг тела образуется толпа зевак, затем уже я, выводя из дома, вижу мёртвое тело несчастной, всеми брошенной старухи, жизнь которой я мог спасти нажатием одной кнопки.
- Впусти, милок, погреться, – произнёс ласковый, родной голос.
Я, не мешкая, нажал кнопку, открывающую дверь в подъезд.
Продолжать пить мне полностью расхотелось. Порывшись двадцать минут на кухне, я нашел банку с растворимым кофе. Банка конечно же была на столе, прямо перед глазами. Ну, где же ещё может быть вещь, которую долго ищешь? Включив газовую плиту на максимум, я направился набирать чайник. Раздался дверной звонок. Да уж, сегодня ночь визитов.
Заглянув в глазок, я увидел ту же самую старушку, которую недавно впустил в дом.
- Впусти, милок, погреться, – произнес невероятно ласковый, самый родной и близкий голос. А в голове вновь появились картинки о том, как я, утром направляясь в магазин, нахожу прямо перед своей дверью тело несчастной, старой женщины. Тело женщины, которую я бы мог спасти, не будь я такой эгоистичной мразью, мне всего лишь нужно было впустить в её квартиру. Волны раскаяния накатили на меня, а на глазах выступили слёзы.
- Милок, впусти погреться, – произнес самый родной голос на свете, оборвав моё видение.
Поворачивая дверной замок, я был полностью уверен, что открываю дверь СВОЕЙ бабушке, тело которой я найду утром, прямиком у двери, если не впущу сейчас.
Моя рука замерла, когда замок был уже наполовину открыт, а в душе зародилось очень нехорошее предчувствие, которое мой разум, отуманенный коньяком, не мог осмыслить. В происходящем было что-то абсолютно неправильное. Повернув замок в исходное положение, я отшатнулся от двери. Ко мне начало возвращаться ощущение реальности. Я вспомнил, что моя бабушка умерла, когда мне было 11 лет, а впустить себя в квартиру простит абсолютно незнакомая женщина.
- Впусти, милок, погреться, – вновь произнес, такой же ласковый и родной голос. Но на это раз ничего, кроме возрастающей тревоги, он не вызвал.
Так и не решившись открыть или отойти от двери, я стоял возле неё уже 15 минут, а просьбы всё звучали и звучали. Тон голоса оставался всё таким же ласковым, что не на шутку пугало. Человек не может стоять под дверью 15 минут и просить его впустить, ни разу не изменив интонацию, нечем не выдав своё раздражение. Так не бывает. На 100% уверенный в том, что никогда не открою старушке дверь, я, наконец, решился взглянуть в дверной глазок.
Поношенные кирзовые сапоги, меховая дублёнка и пуховой платок, с налипшей на нём грязью. Только теперь из платка торчала длинная, как у лисы, морда с кроваво-красными глазами и рядом острых клыков.
- Впусти, милок, погреться, – прозвучало у меня в голове, при этом морда не двигала челюстями, лишь хищно оскалилась, зная, что я смотрю на неё.
- Иди нахрен! – неожиданно для самого себя прокричал я, не отрываясь от глазка.
Тварь издала утробное рычание и кинулась усердно молодить дверь большими когтистыми лапами.
Несмотря на громкое рычание и удары по двери, до меня донеслись звуки древнего лифта, который неспешно поднимался на мой последний этаж. Так, на лестничной клетке живёт три человека: я, Степаныч и молодая миниатюрная шатенка, которая недавно переехала в квартиру напротив. Как же её правильно описать? Она была красивая, даже очень. Конечно красивых девушек тысячи и тысячи, но её среди них выделяло то, что при её появлении вокруг будто становилось больше света и тепла.
Лифт остановился. Раздался звук открывающихся массивных дверей.
- Святая блядь! Что ха херня?! – прокричал чей-то хриплый голос.
Наверное, даже миниатюрные шатенки матерятся и иногда у них бывают хриплые голоса, наверное, но вот не узнать фирменную манеру речи Степаныча я не мог.
Степанычу было 62, он был мужиком невысокого роста и обладал добродушным, располагающим к себе характером. За семь лет жизни в этой квартире я никогда не видел его полностью трезвым. Нет, Степаныч не был классическим алкоголиком, всегда выглядел вполне аккуратно, постоянно подрабатывал на разных халтурках и никогда не был замечен валяющимся в отрубе на лужайке. Просто Степаныч пил, пил каждый день и обязательно с утра, будто выполняя какие-то неведомые мне заповеди алкогольного бога. Когда-то я его спросил о причинах его пристрастия. Он рассказал о том, что пьёт хоть понемногу, но почти каждый день вот одиннадцать лет, начиная со дня смерти его жены. Растроганный я был готов выразить самое искрение сочувствие этому человеку, на которое только был способен. Но Степаныч быстро добавил: «Знаешь, я вот думаю, что женщина - первое и единственное творение Сатаны на этой планете. Она выпьет твою кровь, сожрет сердце и высосет мозг через соломинку. Кто же его знает, сколько ты сам будешь пить горькую, вытравливая воспоминания о ней?». Пока я, опешивший, пытался придумать ответ, он быстро скрылся за дверью своей квартиры.
Тварь начала медленно поворачиваться к моему соседу, будто наслаждаясь нашим страхом. Эх, Степаныч, не вовремя тебя принесла нелёгкая! Наверное, если бы из лифта вышла шатенка, процентов 70 мужиков попытались бы её спасти, рискуя оказаться в желудке у «старушки». Не знаю, хорошо это или плохо, или просто идиотизм, но так нас воспитал кинематограф и книги. А вот кто станет рисковать жизнь ради старого алкаша, пусть и дружелюбного? Точно не я. Тварь повернулась спиной к моей двери и приготовилась к броску на соседа, который стоял, окаменев, в дверях лифта.
Я где-то слышал, что решения, которые человек принимает моментально, не обдумав, в итоге оказываются самыми верными. Так вот, фигня это полнейшая. Не знаю, что на меня повлияло, но я молниеносно открыл замок и резким ударом металлической двери сшиб с ног готовящуюся к рывку тварь.
- Степаныч, вали! – прокричал я.
Степаныча просить дважды не пришлось. Выйдя из оцепенения, он за несколько прыжков преодолел расстояние от лифта до своей двери. С первой попытки воткнув нужный ключ в замок, он быстро скрылся за ней. Чудеса ловкости! Никогда не мог представить, чтобы он мог так быстро передвигаться, да и обычно ему требовалось 5-10 минут, чтобы найти нужный ключ и попасть им в замок.
Пока я наблюдал за его манёврами, тварь успела прийти в себя и кинулась ко мне. Рванув в квартиру, я уже не успевал захлопнуть за собой дверь. Быстро преодолев прихожую, я закрылся на кухне. Удар, ещё удар - и от двери осталось несколько кусков. Тварь с всё тем же хищным оскалом неспешно переступила остатки двери. Бежать было некуда. Я схватил нож для разделки мяса и забился в дальний угол, напротив плиты. Она медленно приближалась ко мне, насмешливо глядя на мой нож. Не поможет.
Когда нас разделяли считанные сантиметры, я выронил из рук бесполезный нож. Ощутив зловонное дыхание рядом со своей шеей, закрыл глаза и попытался вспомнить что-то приятное и дорогое, то, что человек должен вспоминать перед скорой смертью. Но все воспоминания покинули меня, я мог думать только о пасти, неспешно приближающейся к моему горлу.
Выстрел. В ушах зазвенело. Я открыл глаза. Тварь стояла у зажженной газовой плиты с дырой в животе, а на пороге кухни стоял Степаныч с обрезом. Следующий выстрел закинул тварь на зажженную конфорку плиты, пуховой платок и дубленка из дешевого синтетического меха вспыхнули как факел. Оно с громким визгом начало носится по кухне. Степаныч не мешкал - прикладом разбив окно, он двумя выстрелами в упор отправил пылающую тварь в свободное падение с одиннадцатого этажа.
- Ну что, согрелась? – в состоянии полнейшего шока произнес я, глядя, как тварь летит вниз.
Двумя часами позже, распивая початый мною коньяк у Степаныча, я наконец-то начал приходить в себя.
- Ты, это, прости за окно, – немного смущенно сказал Степаныч.
- Степаныч, ты за что извиняешься-то? Хрен с этим окном, если бы не ты, я бы тут не сидел. Ты прям как Ван Хельсинг, мля.
- Да ладно тебе. Вот когда в деревне с моей женушкой покойной отдыхали, там такие жуткие упырихи среди её местных подруг попадались. Даже если сейчас вспомнить, то кровь в жилах стынет.
- Степаныч, и чё совсем не испугался? – спросил я и осушил свой бокал в пару глотков.
- А чего мне бояться было? Я тридцать лет со сводной сестрой Сатаны в браке прожил. Чего уж бояться
(с) AIUMETR
