Маленький пудель Патрик к лету обкорнан коротко-коротко, за исключением шапочки на голове, и напоминает неведомо что: длиннолапый, нескладный, с закручивающимся к позвоночнику тугим, внезапно лохматым хвостом.
- А что это у вас за порода? - интересуются встречные.
Пудель, говорю.
Лица у спрашивающих меняются. Самые деликатные просто сочувственно поджимают губы и скорбно кивают. Более прямолинейные так честно и говорят:
- Господи, страшненький-то какой!
Или:
- Ой, а почему такой длинный? Бракованный, да?
Или:
- Бееееедненький! (абсолютно точно попадая в жалостливую интонацию Захаровой).
А это, говорю, дворняжка! Метис пуделя.
Люди расплываются в улыбках.
- Какой хорошенький!
- Прелесть!
- Ножки-то какие длинные!
- Пудели - они ужасно умные!
И собрав комплименты нашей стати и потенциальному интеллекту, мы с довольным Патриком идем дальше.
Отчасти в связи с этим мне вспоминается, как моя матушка привела моего же ребенка в садик. В раздевалке на них долго смотрела чужая бабушка, представительная красивая женщина с щеками и перманентом, а потом строго спросила:
- Это ваша дочь?
- Внучка, - сказала матушка.
- Тощая какая! - пригвоздила чужая бабушка и поплыла прочь, спиной и затылком выражая неодобрение.
- Надо было говорить, что ничейная, во дворе подобрали, - сказала я матушке на днях, то есть много лет спустя.
- Облаять ее надо было по первое число! - неожиданно возразила моя тихая матушка. Подумала и присовокупила: - И укусить.
