После службы в армии довелось заниматься ремонтом всяческого КИПа. И вот на ремонт начали поступать сцинцилляционные радиометры. А для калибровки лежал у меня в столе свинцовый толстостенный контейнер с алюминиевым диском внутри. В диск же была впрессована маленькая пластинка кобальта-67. При калибровке датчик радиометра вплотную прислонялся к диску, а сам радиометр переключался на самый нижний предел, на максимальную чувствительность. Процедура калибровки занимала считанные минуты.
Был у нас один товарищ, крайне озабоченный своим здоровьем. Нет, он не был с детства болезненным мальчиком. Он вообще никогда не болел. Просто папа его был довольно известным в городе врачом, и у Вити на медицинской почве слегка сместилось начало координат. Например, ровно в 11 часов он должен был скушать, не съесть, а именно скушать одно варёное куриное яйцо. Ровно в 11:30 он должен был сходить в туалет. Мы иногда устраивали ему маленькую трагедию, заняв туалет в 11:25. Почему ему не приходила мысль занять туалет в 11:24 для меня до сих пор загадка.
В обеденный перерыв Витя доставал нет, не тормозок, а общую тетрадь и говорил старому прибористу Коломацкому, который как пришел с фронта во френче, так его и не снимал: - почитать вам мой новый рассказ? - Читай Витя, читай, - благосклонно кивал Коломацкий, ставя на электроплитку, сделанную из обрезка асбоцементной трубы сковородку с салом. Мы порскали в разные стороны, ибо Витины рассказы, смешиваясь с запахом жарящегося сала вызывали непреодолимое желание аварийно сбросить заблаговременно, еще до обеда сожранные тормозки.
Как то раз, пока Витя отдыхал в Крыму, кто-то притащил из химлаборатории, через коридор от нашей, пачку фенолфталеиновых бумажек. Не помню уж зачем. Мы дружно вспомнили уроки химии, поплевали на бумажки, посмотрели, как они розовеют. Несколько листочков осталось лежать на Витином столе. И вот Витя пришел на работу и тут же обратил внимание на эти бумажки.
- А это что такое, - спросил он после того, как мы выразили ему сочувствие в связи с окончанием отпуска. Должен заметить, что мы действительно были огорчены тем, что отпуск у Вити уже закончился.
- Это санстанция для тебя оставила, анализы надо сдать - мгновенно ответил Изя. Санстанция нас навещала два раза в месяц, брала пробы воздуха и девочки, кстати, там были, что надо.
Мы тут же захлопнули открывающиеся рты и озаботились своими делами.
- Зачем это, какие анализы?
- Так ведь в городе эпидемия, - ответствовал Изя. - Папа разве тебе не сказал?
- Да нет, я только сегодня ночью приехал, мы и не общались с ним. А что за эпидемия, - заволновался Витя?
- Бешенства. Передается воздушно - капельным путем. Да ты не волнуйся. Ты ведь только приехал, и потом это почти на восемьдесят процентов излечимо.
- И что с этими листочками надо делать?
- Надо написать свою фамилию, аккуратно плюнуть и сдать химикам, Светлане Павловне.
Кто то не выдержав, хрюкнул. Честное слово, это не я. Я сидел, до крови закусив губу и наблюдая в полоску зеркальной приборной шкалы за происходящим, время от времени имитируя кипучую деятельность щелканьем переключателя.
Витя подозрительно осмотрел наши спины. Жажда жизни боролась со смутными подозрениями. Он сделал пару шагов, открыл дверь в кабинет шефа.
- Шеф, ты плевал?
- Плевал, - не задумываясь ответил шеф, который как раз заканчивал свой диссер и ему на всё остальное было действительно плевать.
И Витя уверовал.
Когда бумажка покраснела, Вите было уже не до наших рож, которыми мы тщетно пытались изобразить сочувствие. Бледный до состояния подсиненной штукатурки, он на негнущихся ногах проследовал к химикам и положил на стол перед Светланой Павловной свой приговор.
- Что это, - спросила она.
- Это я плюнул, - обреченно изрек Витя.
- Виииииитя????
Дальнейшее тривиально. Полрабочего дня псу под хвост.
Так о чем это я вообще? А, да, о кобальте.
Витя очень нервничал, когда я доставал и открывал контейнер. Надо сказать, что у Вити на руке были роскошные по тем временам Командирские часы со светящимися стрелками. И я попросил Витю снять часы и положить себе на стол, а самому подойти и взглянуть. Так вот, на калибровочном пределе при приближении к Витиному столу прибор зашкалил метра за два. И еще пару раз, по мере приближения пришлось увеличивать предел, каждый раз на порядок. Я сам удивился, а Витя смотрел на шкалу и на переключатель пределов таким взглядом, что я пожалел, что нас сейчас в комнате только двое.
- А ты еще сидеть любишь, подперев голову левой рукой, - сделал я нечаянно контрольный выстрел. Больше мы этих часов не видели.
А Витя вскоре ушел от нас. Его приняли в Союз.
Писателей.
© Processor
