Серые, извивающиеся щели вековых улочек. Сверху на несколько тонов светлее, но наглухо серо и периодически накрапывает. Кружим где то возле центра, просто – наугад. Пива пока не ищем. Пиздец как холодно. Туристы с красными носами тепло одеты и наглухо застегнуты. Только англичане: молодые, пьяные с утра или еще с вечера попадаются группами в одних футболках, а некоторые отмороженные в шортах вместо штанов. Вообще, нация что называется – оторви и выбрось.
И бухают католики и протестанты крепче православных. По опыту Кипра, Греции, этих традиционно тусовочных мест островитян-снобов, (которые нихуя к слову не снобы) я был поражен, как остервенело бухает их молодое поколение, – словно завтра страшный суд и некролог на всю компанию уже заготовлен, и не отстает старшее, и старики стараются держать порох по возможности сухим – размачивая его прямо с утра в барах. Если в десять утра пожилой господин сидит с помятой рожей и кружкой в баре, то: а) он будет англоговорящим; б) прохладно-вежливым, и на настоящем, а потому мало понятном инглиш подскажет, где в заведении туалет. Да, подданные ее величества – БУХАЮТ. От души, до усрачки, наперегонки, взахлеп!
Мы зашли в собор святого Якуба просто погреться. После махины Витта, он казался водонапорной башенкой уездного городка. Посидели на тяжелых скамьях, послушали музыку и когда нос у ребенка стал привычного цвета, вышли.
В дверях я столкнулся с сэром Джейсоном Флемингом (Карты, деньги, два ствола; Большо куш). Я не мог обознаться, поэтому охуевший вернулся внутрь. Подошел и на кривом английском спросил актер ли он. Фамилия просто выскочила из головы.
«Йес», ответил рыжий человек, с ужасно помятым лицом, подрагивая от холода в ветровочке секонд-хенд и, улыбнулся сухими, похмельными губами. Я в упор разглядывал эту легенду и узнавал бля! Весь английский улетучился, я окаменел. Тогда он разрешил заминочку – спросил откуда ты, улыбающийся истукан. Раша, говорю. Он говорит «Гут» и улыбается. Осталось попрощаться, что я скомкано и сделал. Чувства переполняли меня.
Во-первых, он был пиздец, как скромно и легко одет в такой холод. Главное же – предельно скромно: джинсы, ветровка, словно по наследству от дедушки. Скромный человек. Зуб на зуб у него не попадал и от холода и с похмела. Крепко был помят. Ужасная щетина, мешки под глазами, сухие губы. По пергаментным-то губам и прочел, что щас они с его девушкой (лет на двадцать его моложе) осмотрят этот сарайчик и пойдут поправить актерское здоровье. Этот человек был очень прост и корректно радушен, даже исковерканный похмельем. Хороший человек. Кстати, он марафонец. Каково? По Праге знатно бегал.
В тот же вечер, я решил наконец сойти с истоптанных троп. Знатоки утверждают, что настоящий, охуенный праздрой подают в этом городе, сердце которого качает онли пиво, лишь в двух, трех местах: «У Флеку» - подтверждаю, в «Локал» - подтверждаю. Кстати с «Локал» своя история, но – потом. И еще в заведении для своих, попросту забегаловке – «У Елинеку». Туда я и направился.
Вот что странно. Сорта пива словно поделили общепит между собой. Одно заведение – одно пиво – вот принцип. Кажется, выгоднее разливать разные сорта, но здешний ресторатор словно связан по рукам чьей то волей. Напитался «Крушовицей», захотел «Гамбринуса» – подымай жопу и пидуй искать одноименное заведение. Так и «Флеку» и «Локал» сидели на одном кране – праздрой, и не ебет. Но тут и не осуждаю, потому – праздрой, не насытишься пиздой.
Единственное заведение, идущее вразрез концепции, как ебнутый ледокол – это «Пивной музей» с тридцаткой не пустых крантелей, поразившее мои сердце и почки в первую же ночь на Влтаве. Сымаю шляпу. У нас бы их давно пожурили из автомата за некорректный бизнес.
Праздрой…Да-а-а, это лучшее что я нашел здесь и вообще в мире пива. Бесполезно описывать тяжелящую руку, первую после затянувшейся прогулки кружку со светло- соломенной жидкостью, свежей и необыкновенно приятной на вкус. Питкой, как говорят сомелье. Я бы сказал – жраткой.
Это нечто! Изумительный баланец ингредиентов и непререкаемая свежеть, вот что есть праздрой. Но как сказал, получить его можно лишь в трех местах. «У Флеку» - вытоптанное туристами место, – ценность лишь в пиве. «Локал». Ну тут отдельно. И «Елинек».
Стемнело, а я все кружил по улицам и не находил источник. Пить бля охота! И вот когда уже готов был плюнуть и с досады засесть в какой-нибудь тривиальный ресторан, что тоже весьма, в переулочке я увидел невзрачную вывеску.
Старая дверь, два или три окошка, вот и весь кабак. Ни тебе: сияющих витражей с заманчивыми полукружьями букв: «Гамбринус», «Будвайзер», тяжелых столов и стульев, стен обшитых пусть не дубом, но чем-то душевным как дуб, ни вековых кирпичных сводов и уютного света.
Первый этаж дома, просто открываешь дверь, делаешь ровно полтора шага через тамбур и, вдруг резко справа торчит вертикальный кран и перпендикулярно ему невъебенные усы самого маэстро вичепного. Кран медный и хозяин усов охуеть какой медный. Да прямо сказать – пропитой, но все чинно: белая рубашка, рукавчики подсучены на волосатых ручищах, фартук, философский взгляд.
Да, и кстати задорно хуярит гармошка или аккордеон, я не разбираюсь. Дым стоял коромыслом. Веселились в однокомнатной квартире, а на большее заведение не тянуло, человек пять в предбаннике и вежливо их не слушало еще четверо в зальчике. Потягивали пиво о чем-то своем.
Я слегка растерялся от близости народной музыки и неожиданно торчащего крана. Достал медь, – вроде пятнадцать крон и усы отпустили мне порцию. Мелочь он брякнул на мятый алюминиевый поднос, я ля СССР.
Я прошел мимо веселых, колоритных панов оценивая цвет напитка и косясь на них. Поддатенькие, они весьма дружелюбно мне кивали, как своему. Толстяк с запущенной гривой, подмигнул поверх бронебойных стекол очков и еще веселее надавил педальки баяна, словно приглашая присоединиться. Погожу…
Сел, счастливо выдохнул и глотнул…глотнул… Перестали гудеть натруженные ноги туриста, жажда уползла побитой сукой, в глотке зацвел хмель и журчала родниковая влага! Не спиздили знатоки, не сойти мне с места. Чистейший праздрой, высочайшего какчества. И это удивило в такой забегаловке.
Махом опростал кружку и только поднялся до колонки, как в зальчик вошла мадам. От официантки был только кукольный передник. Это была, что называется стареющая красавица лет под писят, в черном бархатном платье едва прикрывающем жопу, на шпильках, с взбитой гривой русых волос, голубыми славянскими глазами и правильными чертами подержанного жизнью лица.
Возьми бутылку «Паражечки», приложись, взгляни на этикетку с бабой. Вот теперь накинь ей тридцатник, пару обортов, два развода, работу вблизи источника смертельной опасности для женщин и получишь мадам. Она несколько развязно подошла и взглянула на меня. «Едну», говорю. Принесла, положила спички. Все с ленцой.
А веселье в предбаннике набирало ход. Слесаря, трубочисты, терзали гармонь и галдели все громче, но весело и добродушно. Я решил отлить и заодно взглянуть на потомков Швейка. Паны сидели на лавке в обнимку и раскачивались в такт музыке. Стол уставлен кружками и рюмками с Бехеровкой, по цвету ее узнал. Кстати, запивать ее пивом считается там почетно.
Усы не забывал себя и раскачивал за краном кружкой. Мадам курила наравне со всеми и еще садила вино из высокого бокала и галдела как сорока. Кстати, следующие кружки она мне приносила не выпуская бокала из рук. Мило, да? Короче веселье у них было не ебаться. Дружные ребята, ага.
Из туалета вырулил пан, теплый и добрый как свежая горбушка с тающим маслом. Он прилип к стене и распластал по ней руки, давая мне проход и улыбался как родному и крякал: «Пан, пан…» Дружелюбные люди. Думаю, до мордобоя у них ни разу не дошло.
А может дело в пиве? Да, бля! Я практически уверен, в нем. Праздрой там охуенный, умиротворяющий, – миссиям ООН следует взять его на вооружение.
© Алексей Болдырев
