Родители Алисы с самого начала непонятно нервничали и чуть ли не оглядывались по сторонам.
— Вы знаете, у нас к вам очень странная просьба. Вы только не удивляйтесь и не отказывайтесь сразу, мы потом вам все объясним, вы нас извините, мы сами понимаем, что все это как-то…
— А в чем заключается сама просьба-то? — я решила прервать поток извинений.
— Вы поговорите с нашей дочерью…
— Ну разумеется, поговорю, если вы ее ко мне приведете. И поверьте, это будет далеко не первая двенадцатилетняя девочка, с которой я стану разговаривать. Где же странность?
— Странность в том, — не глядя мне в глаза, сказала женщина, — что мы хотели бы, чтобы вы с ней просто так поговорили. Нипочему. Мы вам сейчас вообще ничего про нее говорить не будем. Нам важно, чтобы вы сами ее увидели и потом нам рассказали, как оно вам показалось.
— Оно? — тут уж я, пожалуй, удивилась как следует. Их ребенок что, гермафродит?!
— Ну, я имела в виду «как оно все», — поправилась женщина. — Вы нам расскажете свои впечатления, а мы все расскажем и ответим на все ваши вопросы.
— Да ради бога, — согласилась я.
Гипотез у меня было несколько, одна другой тривиальнее. Первое — самое простое и безобидное: девочка рано и бурно зашла в подростковость и сразу натворила что-то, поразившее родителей в самое сердце, например, сперла из дома большую сумму денег, или пришла домой пьяной, или не пришла ночевать… Второе — тревожнее: в препубертате часто манифестируют всяческие психопатии, возможно, они заметили в поведении дочери что-то нехорошее, но не знают, как его классифицировать, хотят, чтобы специалист посмотрел, но боятся страшного диагноза и не хотят заранее специалиста «настраивать». И наконец третье — ничего ужасного вообще не происходит и не произошло, просто родители невротики, да еще и начитались каких-нибудь книжек про подростковый возраст и сложные отношения с подростками, теперь им все мерещится и они хотят перестраховаться.
Девочка показалась мне много «нормальней», чем родители. Чуть-чуть с задержкой физического развития: уже скоро тринадцать, а вся такая худенькая, плоская, менструаций еще нет, рост маленький, ладошки узкие. Не красавица и не дурнушка, не блещет умом, но и далеко не глупа. В школе учится средне: бывают и четверки, и пятерки, и тройки. Двойки — очень редко. Не любит математику и физкультуру (плохо получается), любит литературу, историю и английский язык (получается хорошо). Рассмотрела мои игрушки, призналась, что еще год назад с удовольствием играла в «домик Барби». Спокойно рассказала о двух своих подругах в классе и мальчике с третьего этажа, который ее на год младше и с которым они вместе гуляют и ходят друг к другу в гости — болтать, смотреть мультики, играть в компьютер (раньше почти каждый день, а сейчас реже — обоим много уроков стали задавать). Еще много рассказывала о своей собачке — йоркширском терьере Притти. Я спросила о братьях-сестрах (родители мне и этого не сказали).
— Никого нет, — грустно ответила Алиса. — А я бы очень хотела, брата или сестру — это все равно.
С родителями отношения хорошие. Иногда Алиса ездит в гости к бабушке (папиной маме) в Псковскую область. Там тоже есть две собаки, три кошки и коза Тамара с ужасным характером. Алиса ходит в бассейн и на дополнительный английский (нравится), в прошлом году ходила на бисероплетение (надоело). В будущем подумывает стать либо учительницей английского, либо ветеринаром — еще точно не решила.
Я получила от разговора определенное удовольствие, девочка тоже выглядела вполне дружелюбно и жизнерадостно. Сейчас буду снимать родительский невроз, решила я, склоняясь к тому, что что-то такое все-таки жизнерадостная Алиса отчебучила, в одиночку или вместе с дворовым приятелем. Потому что ни малейшего удивления по поводу того, что ее притащили к психологу, она не проявила. Ни одного вопроса не задала. Знает кошка, чье мясо съела. Ну, сейчас мне все расскажут.
Алиса, вежливо попрощавшись, ушла на свой английский. Родители зашли в кабинет.
— Очень милая девочка. И развита по возрасту. Ни малейшей психиатрии не чувствуется, — с ходу сообщила я и предложила: — Ну, рассказывайте, что у вас там.
По мере разворачивания рассказа челюсть у меня не отвисала только потому, что я придерживала ее пальцем.
Девочка приемная. Взяли ее из детдома почти три года назад, когда ей было десять лет. Они хотели маленького ребенка — от года до трех, мальчика или девочку — все равно, но на таких была очередь, и непонятно когда, а у них уже — возраст. А тут — здоровая девочка (для детдомовских это редкость — вы же знаете, какой там контингент), в обычной школе учится даже неплохо, только несколько отстает от сверстников в физическом развитии. Врач сказал: хорошее питание, прогулки и спорт — догонит моментально. Воспитательница сказала: берите, если не боитесь. Ее уже два раза хотели взять, но не решились в конце концов.
— Но почему?!
— Алиса не выросла в детском доме. Она попала туда за два года до нашей с ней встречи. Предположительно ей было тогда восемь лет, во всяком случае, она сама так сказала.
— А где она жила до этого?
— Этого никто не знает.
— Как так может быть?
— Ее нашли на улице. В самом прямом смысле. Она сидела на автобусной остановке. Днем, а потом и ночью. Сначала она попала в приют, оттуда — в детский дом.
— А что она сама рассказывала? Восемь лет — это же уже совершенно сознательный возраст.
— Ничего. В том-то и дело. Она никогда никому ничего не рассказывала о своей жизни до того, как она оказалась на той автобусной остановке. Говорит: не помню. Сказала, что ее зовут Алиса, что ей восемь лет. Читать-писать не умела, но еще в приюте, очень быстро, как будто вспоминая, научилась, и в детдоме пошла в школу во второй класс, к ровесникам.
— Там тогда ее психологи смотрели?
— Да, конечно, сами понимаете — не один и не два раза. Кроме того, пытались же найти ее настоящих родителей — ну, у кого она пропала.
— И что?
— Нигде в России никто о пропаже девочки Алисы не заявлял и никто внешне похожих на нее девочек не искал.
— Вы знаете: речь у нее тогда была по возрасту? Чисто русская? Без акцента и диалектных особенностей?
— В том-то и дело — она всегда говорила очень хорошо, так, как будто с ней много и культурно разговаривали. А потом — высадили на автобусной остановке и стерли память о прошлом.
— Бытовые навыки?
— В полном объеме, по возрасту.
— Ее осматривали? Травмы головы? Отравление? Наркотики?
— Конечно. Ни малейших признаков.
— Детский гинеколог?
— Она девственна.
— Бывает травматическая амнезия, но тогда люди либо вообще не помнят, кто они такие, либо начисто забывают какой-то кусок жизни от сих до сих, куда как раз и входит травматическое событие. То есть, получается, Алиса просто НЕ ХОЧЕТ говорить?
— Психолог в детдоме сказал: не приставайте к ней, она либо действительно не помнит, либо не может рассказать. Живите как с чистого листа. Потом, если вспомнит и/или захочет рассказать, расскажет. Мы и не приставали.
— А она, как я понимаю, либо не вспомнила, либо не захотела…
— Именно так.
— И вот теперь…
— Ничего такого не произошло. Алиса взрослеет. Учится, гуляет, прыгает с собакой. Обычная девочка, бывает веселой или раздражительной. Все, кто не знает ее истории, видят ее именно так, как увидели ее вы. Но мы живем с ней рядом каждый день и…
— И что?
— Нам иногда, да что там иногда — часто! — кажется, что это все игра. Что она всю эту нормальную жизнь десяти, а потом и двенадцатилетней девочки просто талантливо изображает, разыгрывает, как в спектакле. А на самом деле… В том-то и дело, что мы даже представить себе не можем, что там на самом деле! Откуда она пришла?! Кто она такая?! И вот теперь, когда вы тоже знаете этапы ее биографии: автобусная остановка, приют, детдом, приемная семья, скажите, вам не кажется ли тоже, что она изображает из себя слишком нормальную девочку, слегка переигрывает? И скажите нам скорее, что все это чепуха и нам самим лечиться надо!
— Все это чепуха и вам самим лечиться надо! — твердо сказала я. — Мозг — сложнейшая, удивительная машина, о реальных принципах работы мышления и памяти мы даже еще не догадываемся. Нарушения бывают самые причудливые. Частичная амнезия — один из самых распространенных феноменов. У меня недавно был тишайший мужик с двумя высшими образованиями, который утверждал, что совершенно не помнит, как кроет матом тещу, которая уже восемнадцать лет ему в его же семье плешь проедает…
Они улыбнулись и чуть-чуть расслабились, я этого и хотела.
— Да-да, — закивал мужчина. — Нам уже говорили однажды, что это бывает. Женщина-милиционер говорила. Не только Алиса. Их, бывает, находят.
— Кого их? — я почувствовала некий холодок, отчетливо проползший вдоль позвоночника.
— Ну, людей, которые ничего не помнят. Дети бывают, подростки.
— Ага, — сказала я, потому что это было единственное, что я могла сказать по этому поводу.
Потом мы еще поговорили, уже о всяком тривиальном: выполнение домашних заданий, нужны ли индивидуальные занятия английским (Алиса прекрасно успевает, но ей хочется еще, дополнительно), необходимость физических нагрузок (она их терпеть не может), можно ли завести еще птиц и рыбок (она просит, но будет ли ухаживать?). Они ушли загруженные всякой всячиной, но почти веселые, успокоенные. Надолго ли?
*
Я думала об этом визите почти неделю. Потом позвонила приятелю, который отработал следователем почти тридцать лет. Я из личных обстоятельств знаю, что люди порою просто исчезают — без предупреждения и без всякого следа. Но вот наоборот?
— Скажи, Жора, а что, правда бывает так, что находят на вид психически здоровых людей, которые берутся неизвестно откуда и своего прошлого как бы не помнят или, во всяком случае, о нем не говорят? И если да, то что с ними потом бывает?
— Да, — тут же, ничему не удивляясь (и его, и моя работа удивляться постепенно отучает), ответил приятель. — Тут две отчетливые группы. Одна — старики, у них в конечном итоге, как бы они ни выглядели, просто с головой плохо. Их из ментовки в больницу отправляют. Либо потом родственники найдутся, либо в дом престарелых переведут. А вторая группа — это молодежь, даже дети или подростки скорее. Здесь непонятно. Просто идут по улицам или сидят где-то. Иногда в подъездах ночуют. Эти, конечно, в приюты попадают.
— Жора, но кто же они такие? Откуда берутся?
— Ну я-то откуда знаю? — я прямо увидела, как приятель пожал плечами. — Берутся откуда-то. Но, сколько я их видал, они такие обычно… ну, некриминальные.
— И потом?
— Что потом? Потом живут где-то, с нами… делают что-то… А ты зачем спрашиваешь-то? Нашла кого-то? Или просто «Жука в муравейнике» перечитала?
— Да так просто. Спасибо!
Я положила трубку и долго смотрела в окно. Там шли обычные люди и обычный дождь. И одновременно где-то там неподалеку играла с собакой или делала уроки девочка Алиса, которая пять лет назад из ниоткуда материализовалась на автобусной остановке.
автор Катерина Мурашова.
