Рация громко захрипела в нагрудном кармане — видимо, поймала охранника расположенной неподалеку стройки. Я отключил её и пошел в сторону лотка с книгами. Неожиданно из-за моей спины вывернул милиционер в черной кожаной куртке и преградил мне дорогу. Куртка его почему-то была мокрая, несмотря на то, что дождь в этом районе кончился несколько часов назад и теперь светило солнце.
– Это у вас рация? — Без всякого приветствия и предисловия спросил он.
– У меня. — Ответил я и, повинуясь рефлексу, добавил, – А что?
– А что в рюкзаке? — Продленным эхом продолжил страж порядка.
– Книжка.
– Одна?
– Ну да.
– Покажите.
Конечно, я мог бы повыпендриваться, задать ему кучу вопросов, попросить предъявить служебное удостоверение, переписать в блокнот номер его жетона, но, вспомнив несколько известных историй о результатах препирательств с ментами, только негромко вздохнул, открыл рюкзак и протянул милиционеру сборник публицистических статей Умберто Эко «Полный назад!»
Милиционер несколько секунд молча смотрел на обложку, а потом задал вопрос, которого я не ждал:
– Почему восклицательный знак в названии?
– Э…
Всё-таки на ожидаемые, хотя бы в принципе ожидаемые вопросы отвечать значительно легче: проще выбрать из базы известных ответов, пусть и очень большой базы, чем сформировать некий совершенно новый…
– Ну…
– Пойдёмте со мной. — Сказал милиционер и вернул мне книгу.
Первым порывом было схватить её и дать дёру. Но как-то самому же это показалось странным и противоестественным, анекдотичным даже — убегать от милиционера.
– Пойдёмте.
Милиционер завел меня в огороженный металлическим забором хоздвор крытого продуктового рынка. Там стояло небольшое строение почти кубической формы без всяких вывесок и опознавательных знаков.
– Заходите.
Я вошёл.
За небольшим тамбуром находился как-то слишком по позднесоветски выглядящий кабинет: грубо покрашенные в цвет дизентерийного говна стены, неаккуратно скрученный стол из ДСП, жесткие «венские» стулья, на стене потертая карта мира на проглядывающей матерчатой основе, тусклая и бесполезная при проникающем сквозь грязное стекло окна дневном свете лампочка накаливания без плафона на потолке. А за столом сидел гусар. То есть, конечно, я не понял, кем был этот человек на самом деле, но на нем была надета ярко-зеленая с золотом гусарская форма, ментик свисал с одного плеча, а на столе стоял здоровенный кивер с двуглавым орлом.
– Здравствуйте, – сказал он, – Проходите, садитесь, что у вас?
– У него, – ответил за меня милиционер. — Книжка с восклицательным знаком.
Я отказывался верить в происходящее, но при этом отчетливо понимал, что не сплю и не брежу. То есть, плотность реальности, по ощущениям, была не меньше, чем, например, когда я покупал на этом самом крытом рынке картошку и помидоры.
– Покажите.
– Что? — Я отвлекся от своих мыслей и не понял, чего от меня хотят.
– Книжку покажите.
– И рация у него. Я не видел, но слышал, как в кармане хрюкает, – добавил мой сопровождающий.
– И рацию покажите.
Сначала я достал рацию. Когда клал её на стол, заметил, что там лежат сотовый телефон, свёрнутая пополам «Независимая газета» и какая-то книга в залапанной виниловой обложке, хотя, возможно, это был ежедневник. Потом я достал из рюкзака книгу.
– Надо же! Эко! — оживился гусар. — И зачем вам это?
– Простите, – при всей фантасмагоричности ситуации я не мог придумать ничего разумнее, чем всё-таки начать говорить с этим человеком. — А почему вас это интересует? Эта книга продается почти в любом книжном магазине Москвы. Мне она нужна, чтобы читать. Я люблю читать и люблю Эко. И не понимаю, в чем проблема.
Гусар взял книгу и ловким движением открыл её на статье о критике политкорректности.
– Хмхм… – Он покусал нижнюю губу и откинулся на спинку стула. — Скажите, в нашей стране и в нашем языке есть серьезная проблема с избытком политкорректности по американскому типу? Например, с называнием негров неграми или афроамериканцами? Может быть, у нас огромная негритянская община? Или наши дворники требуют называть их экологическими операторами?
– Послушайте, что здесь происходит? — Это я спросил голосом севшим от чувства, близкого к ужасу, потому что моя реальность с каждой секундой все больше превращалась в театр абсурда, оставаясь при этом моей реальностью — с нормальным ощущением времени, с воздухом, которым я дышал, с нормальной цветопередачей и тактильными ощущениями.
– Знаете, – гусар укоризненно покачал головой, – Мне даже неудобно вам, взрослому и наверняка образованному человеку говорить эту избитую киношно-литературную фразу. Но вы сами меня вынудили, так что извините… ВОПРОСЫ ЗДЕСЬ ЗАДАЮ Я.
Последнее он сказал твердо, тоном, не допускающим возражений и сулящим возмездие в случае, если собеседник осмелится всё-таки возражать.
Я молчал.
– Хорошо. Задам другой вопрос. Вы итальянец?
– Нет! — Выпалил я в ответ так быстро, будто опасался и в самом деле стать итальянцем, если вдруг не успею.
– Отлично. А зачем вам критика правительства Берлускони и его партии? Разве партия Берлускони забила у нас своей пропагандой все общегосударственные телеканалы?
– Нет, но…
– Что — «но»?
– Но есть некие общие моменты, закономерности…
– То есть, вы признаете, что имели в виду не Италию и метили не в Берлускони, так? Зачем вам рация?
– Господи! Чёрт! — Реальность была невозможна и непобедима, она наваливалась на меня с таким напором, что я не успевал реагировать, не знал, как… – Чёрт побери! Рация — просто игрушка! Мы переговариваемся с подругой, когда находимся недалеко друг от друга.
– Но у вас ведь есть сотовый?
– Есть.
– А зачем рация? Она ведь будет работать, если сотовую связь отлючат, ведь так?
– Так…
– Смотрите, отпираться бесполезно. Берлускони, Италия — это всё метафоры. Мы прекрасно понимаем, кого вы имеете в виду и зачем. Рация вас выдает с головой. Кстати, почему вы не на работе?
– Но ведь меня…
– Дмитрич! — В кабинет заглянул милиционер, который, оказывается, выходил во время допроса. — Тут привезли.
– Спасибо, Ваня…
Гусар пододвинул мне книжку и рацию.
– Забирайте. И идите пока. Но учтите: всё, что вы делаете или хотя бы думаете делать — бесполезно. Всё. Я вас проинформировал. Если что — сами будете виноваты. Идите.
Я вышел. Во дворе стояли две фуры. Одна была оборудована под перевозку скота и битком набита грязными серыми овцами, которые почему-то не блеяли. Из кузова второй шустро выпрыгивали молодые люди и девушки в красных передничках с белыми косыми крестами, похожими на лопасти ветряных мельниц. Вокруг суетились два милиционера и ещё один зеленый гусар. Гусар был при сабле и в лосинах. Я тряхнул головой и пошел к метро. В произошедшее не хотелось верить, но оно было — и от осознания этого начинало тошнить.
«Чёрт побери, что на работе сказать? Кто поверит, что меня прихватили за книжку Эко? Что меня допрашивал ГУСАР?»
Меня всего колотило.
«Скажу, что проспал», – решил я.
