Однажды в метро на меня села толстая тётенька. "Я вас не заметила!" - надменно сказала она, когда я забрыкалась под ней, и нехотя поднялась.
Некоторое время я провела в размышлениях, был ли это комплимент. Мол, тонкая хрупкая женщина, расплывается где-то на периферии взгляда неуловимой призрачной феей. Или же наоборот, мне намекнули на то, что я бурая мышь, сливающаяся с обивкой сидений, плоть от плоти замызганного скрипящего вагона, тоскливая невидимка со смутной формой и неразборчивым запахом.
Пока я взвешивала альтернативы на весах внутренних сомнений, тётенька потопталась рядом, прицелилась и тщательно наступила мне на ногу.
- Ой-йоу! - громко сказала я.
- Вам выходить на следующей, - напомнила тётенька.
- Мне выходить на "Соколе", - возразила я, выдергивая ступню. До него оставалось ещё восемь станций.
Тётенька посмотрела на меня с отвращением. Как будто до "Сокола" доезжали лишь самые безнравственные личности. Испитые содержательницы притонов, разнузданные нимфоманки, истязательницы детей и котят, грязная накипь с человеческого бульона. "Гнойный прыщ на лике местной администрации".
Пару станций мы ехали тихо. Однако я предчувствовала, что это ещё не конец наших отношений, и оказалась права. Переминаясь с ноги на ногу, тётенька пару раз ощутимо пихнула меня в коленки. Я подобралась, ни слова не сказав. Мне не хотелось её спугнуть. Во мне проснулся естествоиспытатель и хотел знать, до какой степени членовредительства она готова дойти.
Поскольку воздействие на колени себя не оправдало, моя заботливая фея попробовала ещё раз наступить мне на ногу. Но тут я была настороже. Наши движения напоминали игру в наперстки, где в роли шарика выступала моя ступня, а в роли наперстка – сапог тётеньки.
Уворачиваться, конечно, мне бы удалось недолго. Но на Белорусской в вагон набился народ, и тётеньку от меня оттеснили.
На "Соколе" я встала выходить, нас обеих прижало к дверям, и она не отказала себе в удовольствии слегка садануть меня напоследок локтём под рёбра.
- Бесполезно, - говорю. - Место всё равно уже занято.
- Могла бы сразу уступить, - упрекнула тётенька.
- А вы могли бы сразу попросить по-человечески, - кротко возразила я.
Тётенька окинула меня взглядом, исполненным презрения. И нанесла последний завершающий удар.
- А вежливости-то кто тогда вас будет учить? - громко спросила она.
Отпихнула меня в сторону и вынесла себя из вагона с гордо поднятой головой – торжество деликатности и нравоучительной морали, вот только не знаю, какой.
