Актовый зал битком – банты и пронзительные кляксы разноцветных астр на темном фоне школьной формы, пионерские галстуки, пробивающиеся усики и комсомольские значки. Сзади, за последним рядом фанерных, скрипучих сидений, стоя – взрослые с цветами – всего-то несколько бабушек, дедушек, чей-то папа на костылях. Все на работе, страна бьется за пятилетку, – живет и работает страна назло всему.
Словно от боли, взвыл микрофон, и новый «незнакомый» голос директрисы прокатился по залу: «Тише-тише, да вот так…в самый раз.» В трудовом лагере, в пионерском, в деревне у бабки помогая скирдовать солому, разве вспоминаешь школу и начальственный голос директора? Первого сентября и одноклассниц-то будто в первый раз видишь.
– Здравствуйте, ребята! Сегодня, в первый день учебного года, первым уроком будет урок мира. Но урок этот будет не простой. Сегодня, к нам пришел замечательный гость, заслеженный сталевар СССР, лауреат ленинской и сталинской премий, заслеженный изобретатель СССР, кавалер ордена Сталина, ордена за трудовые заслуги, – всех его наград не перечислить, Григорий Захарович Цаплин! Это именно он, ребята, изобрел коммунистическую броню. Поприветствуем Григория Захаровича!
Зал с грохотом поднялся и воодушевленно захлопал. Звонкие детские ладошки родили веселые, искренние аплодисменты. С улицы казалось, что из распахнутых окон льется в теплый сентябрь словно счастливый ребячий смех. Его не мог перебить даже вой сирен гражданской обороны – тревожный и заунывный. Впрочем, учебные тревоги горожане давно не замечают, как не замечают в дому часы со старательной, осипшей кукушкой.
Из за алой, бархатной занавеси, на сцену вышел сгорбленный старик с палкой. Поношенный, бесформенный пиджак, сплошь увешанный наградами, выглядел спереди, как золотая кираса и тяжестью будто тянул старика к земле. Директриса подскочила, невесомо подхватила его под локоть, но тот не вежливо и демонстративно отмахнулся – по залу пронеся смешок, и бодро прошел к стулу посреди сцены – уселся, тенькнули медали.
Счастливо улыбаясь, словно прося разделить радость за такого живого, бойкого старикана, директриса весело сказала:
– Григорию Захаровичу восемьдесят семь лет! Посмотрите, как он бодр! Это партийная закалка, ребята!
Тут она сделала в зал требовательный взмах рукой, будто дирижер. В первом ряду чертиком вскочила прелестная пионерка с огромными белоснежными бантами, – ее очаровательное лицо с испуганными глазами словно торчало из куста буйно цветущей черемухи, и выкрикнула на одном дыхании:
– Григорий Захарович, расскажите нам с ребятами, как вы придумали вашу необыкновенную броню, которую вот уже пятьдесят лет не берут снаряды проклятого североатлантического блока НАТА. Нам очень интересно! Правда же, ребята?!
– Правда! – заорали в зале, и пунцовая девчонка упала на стул.
– Аа бля, это вопрос деточка, даа. – проскрипел сталевар. Голос у него был резкий, сильный и совсем не стариковский, – казалось, будто нетерпеливо перебирают, брякают гаечными ключами в поисках нужного – с металлом, отрывистый. Он улыбнулся девчонке вставными зубами:
– А может я вам лучше спою «В землянке»? У меня и балалайка с собой, за ширмой. Хули все про броню, да про броню? – карие, живые глаза его тоже смеялись, по залу прокатился смешок. Детям старик явно понравился.
– Ребята, Григорий Захарович, как старый, испытанный член компартии, и сейчас использует проверенный годами партийный лексикон, сыгравший в недавнем прошлом неоценимую роль в борьбе с мировым империализмом. Сейчас, когда наша страна сильна как никогда, необходимость в этих грозных словах отпала, но министерство иностранных дел и сегодня использует некоторые выражения и обороты в нотах протеста и коммюнике. Прислушайтесь к этим словам. – отчеканила директриса.
Кивая склоненной головой, старик насмешливо выслушал ее и сказал: – Аа, отдыхай. – вышло необыкновенно добро, по-родственному – зал прыснул. Дед умел наладить контакт с публикой.
Директриса жестом пригласила зал слушать.
– Про заветную броню значит… Ну хули, слушайте мои красные дьяволята, будущие могильщики капитализма. Только мы тогда разъебались с фашистом, как на нас взялся дрочить весь мировой империализм с сионизмом заодно. Каак блядь с хуя сорвались капиталисты! Сговорились! Решили, – пока мы не очухались, натянуть под шумок, как шалаву спросонок. У них уже тогда, в сорок пятом империалистическая залупа-то была ого го, – ядерная! Они этой залупой Японию уебали будь здоров, – Хиросиму и Нагасаки в труху с жителями, собаками, бабами и дитями. А у нас – хуй! – в смысле, – только раскачиваемся. А хули – вся страна лежит в разрухе, людей побило на войне что пиздец, баб ебать некому, хорошие време…кхе кхе, тяжело в общем шла работа, но ученые справились. Коммунистический им поклон в самые умудренные наукой мудя. А так, – до изобретения своей ядерной бомбы, стояли все время на грани третьей мировой – балансировали, как говорится. И вот, в пятьдесят третьем, как сейчас помню, аккурат восьмого март, приходит на завод директива за подпись самого товарища Сталина.
Весь зал как по команде отдал пионерский салют.
– Товарища Сталина, – салют, – тогда пытались подлые блядь враги уничтожить руками грязных еврейских врачей, по указке обтрухавшегося Запада. Да только, – могучий, непобедимый, краснознаменный хуй им в глаз и в жопу! Выкарабкался наш дорогой Иосиф Виссарионович! – салют в зале. – И вот, с больничной койки, несмотря на заперты докторов, он думал и думал о стране, думал и думал, о нас с вами думал, о том, как противостоять империализму и даже уебать по возможности первыми, чтоб кровавые сопли брызнули, и как сука забилась бы Америка под лавку. Стратегически товарищ Сталин мыслил! – салют. Зал как заводной будет салютовать при каждом упоминании вождя.
– Пришла директива с задачей – сварить сталь, равной которой нет в мире. Броня нужна для тысяч наших танков. Доктрина тогда была такая – массированные танковые удары. Немцы нам твердо эту науку вбили, и за то, были раздавлены, уничтожены, выебаны по-коммунистически, в идейном смысле! Это сейчас ракеты с ёб вашу мать начинкой. Атомные спутники. Наш Марксоход хуярит по Марсу. Наш Коминтерн хуй заглушишь! Электроника кругом. А тогда – даешь танки! Посчитано, если в те года поделить все танки на народонаселение, то на каждого, включая грудных жителей СССР, хоть гайка, но приходилась! Не хуево, да?!
Зал зааплодировал.
– Я тогда молодой был, но уже опыт в сталеварении имелся богатый. Собрал директор лучшие кадры, прочел директиву и говорит: «Пиздуйте немедля товарищи, собирайте вещички из дому, жить будете теперь на заводе возле мартенов, отсюда может сразу и того…, если не того… Родине нужна сталь! И точка! Мы так и сделали. Во, какая сознательность в людях была, товарищи дети!
Зал вновь зааплодировал. Старик смотрел в юные лица и у него неуловимо заблестело в глазах. Он уткнулся взором в пол и теребил нос, словно вспоминая что-то. Когда словно нехотя, смолк отзвук искренних аплодисментов смолк, он продолжил:
– Ну мы варим-хуярим пробные одну за одной, а все бестолку – пустое дрочево безыдейное. Разные присадки, насадки пробуем. Как к бабе короче подступаемся. А хули, сталь она такая, без выдумки хуй дастся. Все аж почернели от усталости и нервного напряжения – инженера, сталевары, директора вообще с сердцем увезли, – во как совесть нас заела, что не можем оправдать доверия партии и вождя. Не сталевары мы, а кочегары ебучие, вот и не дается нам упорная сталь!
И вот, накануне дня рождения Владимира Ильича Ленина, к которому мы должны сварить невиданный металл, сидим мы у мартена, курим как в последний раз – подавленные ужасно, третий час ночи, а инженер вдруг заплакал и говорит: «Ну все, пиздец товарищи…и жену не повидаю…». До слез ему понимаешь обидно стало, что провалили задание, рабочая гордость в нем плакала. Опустились у людей руки. Ээ неет, думаю, так мы каши не сварим. Вспомните, говорю им, директиву товарища Сталина! Они от таких слов все прям ожили, живые сделались! Инженер сопли утер и орет: «Давайте еще с вольфрамом попробуем поколдовать, с медью, хуй еще знает с чем, но только давайте что-то делать, иначе я с ума сойду!»
И тут меня осенило. Если сталинское слово вызывает такой подъем, двигает людьми, горами и реками, то что, если приложить это слово к металлу? Сбегал я в заводскую библиотеку и притащил несколько томов сочинений товарища Сталина, – все что нашлось. Зато там, и «письмо Сталина Ленину», и «головокружение от успехов» поздравительное «первой конной армии», «письмо Чойбалсану» – вот такая вот необыкновенная идейная добавка. Не может думаю не сработать, каждое словно там тверже самой твердой стали, чище золота – словно коммуниста и великого вождя! «Давай, – махнул инженер, – вали, один хуй…» В смысле, – здорово придумано! Вот так и родилась славная коммунистическая сталь, ребятки.
Под оглушительные аплодисменты, струйкой потекли к сталевару первоклашки с цветами. Когда зал успокоился, потирая отбитые ладошки, старик аккуратно опустил цветы в ноги и сказал:
– Сварить-то сварили, а как назвать, не знаем. Сталь-то необыкновенная, закаленная словом самого Сталина. Тут восемь С или там БС не подходят, сами понимаете. А без названия нельзя. Тогда встал парторг, а он за коммунистическим, верным словом никогда в карман не лез, встал и въебал прямо в точку: «Пиздасталь!». Нуу, нам даже и объяснять не надо, почему пиздасталь. Очень емкое название, удалое что-ли, русское одним словом и насквозь идейное. Вот и все, ребята.
Опять аплодисменты. Директриса подошла к старику с раскрытой, массивной книгой в красном коленкоре:
– А теперь, попросим Григория Захаровича, так сказать по коммунистически нахуярить в книгу почетных гостей.
– Нахуярю с удовольствием.
Старик старательно вывел что-то в книге. Директриса тут же и прочла:
– Октябрята, пионеры, комсомольцы, хорошими отметками вы приближаете неумолимый пиздец империализма-капитализма во главе с ёбаной США и бандой её приспешников, – типичных деклассированных хуесосов! С коммунистическим приветом, Цаплин Г.З. 01.09.2010 г. Кста. – Обама чмо.
– Спасибо, от всего сердца! – просияла директриса.
Дети еще раз одарили старика аплодисментами и рассыпались по классам. Сталевар уселся в персональную черную Волгу и укатил. Бабушки и дедушки заспешили по домам – смотреть «Восемнадцатое мгновение весны», папа на костылях запрыгал в продуктовый, – вдруг выкинут курей и моркву. Он вдруг подумал, что слухи про бумагу в колбасе – не пиздеж. А самое главное, какая это бумага.
© Алексей Болдырев
