Тихо плещутся зеленые воды Реки Забвения. Монотонный, вечный шорох волн успокаивает слух, напоминая о чём-то забытом в раннем детстве, прекрасном и древнем как мир.
Дорожка света бежит вдаль, к огромному белому кругу восходящей из-за горизонта луны. Луна поднимается всё выше, и вода начинает отливать серебром. Узенький ручеёк света расширяется, становясь всё шире и шире, и вот уже бурный световой поток льётся в прохладную реку. Длинные изумрудные водоросли, словно танцуя, начинают извиваться в прозрачной воде.
Именно в это время, когда земля уже остыла от нестерпимого жара дневного светила, я иду к тебе, Вероника.
Сияющий, словно сделанный из хрусталя, мост постепенно проступает в темноте, рождаясь из ниоткуда, и я ставлю ногу на дорогу, причудливо сотканную из игр лунного света.
Угрюмый лодочник с мертвенно-бледным лицом откидывает капюшон и смотрит снизу вверх темными впадинами на месте глаз.
Так происходит всегда, каждый год, раз за разом, снова и снова…
Еле заметная тропинка вьется сквозь поле, колосья тяжело колышутся на ветру. Неслышен мой шаг, призрачна поступь, но пшеница сама легко расступается предо мной, уклоняясь от прикосновения к изгою.
***
Мой отец был суров и даже жесток, как и положено господарю из славного валашского рода. Веками эта земля обильно удобрялась кровью людей креста и полумесяца, и даже в мирное время лихие разбойники в лесах поджидали свою добычу.
Задача правителя – поддерживать порядок, а этого можно добиться, только управляя железной рукой, не имея жалости в сердце и сострадания к виновным.
Его суд всегда был краток, но по-своему справедлив. Хотя далеко не все и не всегда были с этим согласны, но говорить подобные вещи вслух было опасно. И частокол из пик с насаженными на них головами, как нельзя лучше подтверждал эту истину.
***
Тропа упирается в лес. Луна не в силах пробиться сквозь гущу деревьев, и дальше я пойду в темноте, как тогда, помня наизусть каждый шаг, каждый поворот, каждую кочку под ногами в болоте, в самом центре которого на небольшом островке стоит ее дом…
***
Отец был в ярости, когда ему доложили, что его средний сын спутался с колдуньей. Он многое мог списать на придурь и молодость, но только не это.
- Ходят нехорошие слухи, - веско произнес он, - что ты, в нарушение моего указа, скрываешь место, где прячется ведьма. Ты же знаешь, - продолжил он, - что наказание и колдуну и укрывателю – смерть.
Но ты мой сын, поэтому я сделаю вид, что мне все равно, правда это или нет. Время сейчас беспокойное, и твой поступок может легко привести чернь к бунту. Поэтому я решил, что ты немедленно едешь на северную границу. Там снова беспокойно, со дня на день могут напасть мадьяры. Собирайся. Во дворе тебя уже ждут.
- Но, отец…
- Я сказал, немедленно! Мирча со своим отрядом поедет вместе с тобой. Заодно и присмотрит…
Зная его лютый нрав, я был уверен в том, что при попытке бегства, Мирче был отдан приказ меня убить.
***
Поляна залита жемчужным светом. Листья и трава кажутся черными, словно их обильно смазали кровью. За этой поляной начинается топь, пройти которую считалось невозможным. Болото всегда одинаково принимало в свою утробу и человека и зверя, которые имели неосторожность или глупость, спасаясь от хищников или людей, ступить на его зыбкую почву.
***
В замок я вернулся только через полгода, получив ранение, которое, впрочем, не особо меня беспокоило. Ведь каждый день приближал мою встречу с Вероникой и домой я летел на крыльях радости.
***
Сейчас я, точно так же, как и в ту ночь, инстинктивно нащупываю невидимые опоры в зыбком мареве трясины, хотя в этом более нет нужды: болото меня не принимает. Я могу идти по нему, словно посуху, в чем убеждался не раз за сотни лет. Вечно живой, вечно мертвый, проклятый и отверженный…
***
Ее сумели выследить опытные егеря и доложили отцу. Когда я вышел на островок, там лежала лишь груда сожженых бревен, а поутру я увидел обломки обгоревших костей. Не помню, сколько времени я там провел. Может, день, а может и больше. Разум мой помутился. Помню лишь, что в замок я вернулся глубокой ночью и, узнав, что отец уехал воевать на юг, немедленно отправился вслед за ним.
Я застал его в самый разгар торжества в Бухаресте, проникнув в покои под видом слуги. А потом долго рассматривал руки, по которым стекала кровь. Вот так я взял на себя грех отцеубийства. Об этой страшной тайне никто не узнал, так как в завоеванном городе вспыхнул мятеж. Его жестоко подавили, а в смерти отца мои братья обвинили зачинщиков.
***
Грудь наталкивается на преграду и меня отбрасывает в болото. Так происходит с тех самых пор, когда в одном из сражений, меня достал турецкий ятаган. Каждый год, в одно и то же время, я перехожу сотканный из света мост для того, чтобы в очередной раз упереться в невидимую стену, окружающую островок.
В призрачном лунном свете, хижина кажется целой, в окне виден отблеск свечи, которую иногда закрывает тень Вероники. Иногда мне чудится, что где-то рядом я слышу ее смех и голос. Даже чувствую ее запах. Но не могу сделать ни шага вперед.
На заре, первые лучи солнца заставят меня закричать от боли, тело охватит нестерпимым жаром, и я запылаю словно факел для того, чтобы погрузиться во тьму и ровно через год, снова оказаться здесь, в надежде на чудо, которое никогда не случится.
Все то, что говорили нам ученые богословы в рясах про рай и ад – вранье.
Мой рай находится на маленьком острове посреди болота, а ад я всегда ношу с собой.
Не знаю что это – мучения наказанной души или просто безумие, но лучше бы церковники оказались правы, и грешникам милостливо была дарована геенна огненная.
Это говорю вам я, Михаил Цепеш, сын Влада из рода Дракул. Отцеубийца.
