Не помню, как он появился, а как его звали - тем более. Просто обычный парень, каких много. В первую же неделю пребывания в части он умудрился заболеть дизелем, но как человек скромный и интеллигентный, никому, даже медикам о своем страдании не сказал, пока однажды на построении не потерял сознание. После этого он провалялся в инфекционной палатке в медбате, затем по этапу был отправлен в тыл, и на три недели выпал из обоймы.
По возвращении в часть, с легкой руки какого-то балагура, который не имел, я думаю, злого умысла, за ним закрепилась некрасивая кличка Дрищ, которой он, надо сказать, даже в здоровом состоянии соответствовал. (Это при том, что так можно было назвать всякого, потому что вся Гвардейская Учебная Евпаторийская в те времена проводила на корточках на задворках лагеря).
Он не курил, не пил. Глаза его нельзя было различить за толстыми стеклами вечно запотевших очков, которые он, щурясь, ежеминутно протирал грязной оторванной подшивой, вызывая раздражение сослуживцев и командиров. Фигура Дрища была нескладна: короткое туловище, длинные ноги и руки, красные обветренные кисти которых свисали, казалось, ниже колен. Грязная замызганная форма сидела мешковато. Сползшие на затылок уши зайцевской кепки ставили жирную точку во всей его нелепой и комичной фигуре (и, как нам казалось, натуре).
Известно, что прапора бывают трех типов. Первый - это всем известный герой анекдотов и армейских баек, который ходит с одним погоном, чтобы легче было мешки таскать. Это, как правило, начальник какого - либо склада (продовольственного, вещевого, ГСМ), обычно какой-нибудь Нечитайло - Арутюнян_- Магомедов, с толстым пузом, свисающим через сшитую из двух портупею, самодовольный и не боящийся никого, кроме более серьезного вора, который может его выебать по службе. Среди настоящих офицеров этот тип презирается, а слабовольные стараются как можно тщательнее лизать ему жопу, чтобы урвать свой кусок ништяков.
Второй тип - технари. Места их обитания - парк. Это они, проваливаясь по колено в говно Пластилиновой Страны поднимают машины с колен в ППД и на выходе, могут завести сразу несколько машин одним аккумулятором, или дюжину танков в двадцатиградусный мороз. Это их черные заскорузлые пальцы с обломанными ногтями без ключа закручивают гайки на тринадцать, и их железные прокуренные зубы мгновенно снимают оплетку с проводов, добывая связь ниоткуда. Выпив с малознакомым прапорщиком пару литров, они могут добыть для вас что-то ценное, например стартер или генератор для шишарика, причем и бухло и закуска будут за счет принимающей стороны.
Третий тип - псы войны. В ППД - звери, на войне няньки, зубами грызущие врага за своих бойцов, добывающие победу тяжким ремеслом огня и меча. Как правило, бритые наголо, со старыми не по годам лицами, потерявшие свою молодость за алкоголем и выходами. Имеют обычно прокуренные желтые усы и искорку в глазах. Не дадут загнуться от скуки, могут накормить людей кашей из топора.
Дрищ не относился ни к одному из этих типов прапоров. Он был липовым прапором, наверно потому, что когда-то окончил техникум, и меньшего звания просто не заслуживал. За пару месяцев службы он доказал свою полную никчемность, и командование махнуло на него рукой. Отныне он посылался "старшим куда пошлют", на всякие малозначительные работы (например, копание ям под туалеты), с командой, во главе которой стоял какой-нибудь бойкий сержант или дед, который "пользуется авторитетом среди сослуживцев и подчиненных" и сам "может организовать работу двух и более военнослужащих".
Нам, молодым двадцатитрехлетним офицерам было на него просто наплевать, ибо в свои тридцать с небольшим он был для нас "старпером", и поэтому никакой ценности как товарищ или соперник не представлял. Как тогда говорили просто "ни о чем". Мы мнили себя юными героями, приписывали себе в мечтах мнимые подвиги, и полугражданский Дрищь казался нам чем-то позорным, недостойным "нашей", военной среды.
Поэтому, как только поступила команда откомандировать прапорщика в распоряжение Центрподвоза, комбат и начальник штаба направили свои указательные персты на него. Дрищ ответил "Есть!" и убыл в командировку. После этого, разумеется, был мгновенно забыт.
Впрочем, через некоторое время он еще раз напомнил о себе, т.к. однажды при нападении на колонну пропал без вести. Но, поле отписки на прокурорский запрос с приложением в виде выписки из приказа на откомандирование, все это стало головняком командиров в Центрподвозе.
В те времена по республике ходили видеокассеты, копии с каких-то ФСБшным материалов, местами комичные монологи (типа "Как я поехал на войну"), местами - записи духов с кадрами подрывов техники, расстрелов колонн, или откровенная чернуха с последними минутами жизни наших, попавших в плен.
Интереса большого эти источники не вызывали, потому что жизнь была и так насыщена выходами с ВМГ и длительными командировками, после которых мы, возвращаясь, чувствовали себя намного взрослее и, с прищуром глядя на закат, глубоко затягиваясь, изрекали: "Да... бывало всяко"...
Помню, что шел я с обеда, ощущая неприятное вздутие живота после перловки и вареной кильки в томате, когда кто-то, обгоняя меня, хлопнул по плечу, и сказал: "пошли быстрее в штабной КУНГ, там Дрища по телеку показывают".
Я ускорился, поднялся по ступенькам и окунулся в мертвую тишину кунга. Вернее от телевизора шел звук, но всеобщее холодное напряжение создавало такое ощущение тишины, что на меня, под ногами которого заскрипел дощатый, покрытый местами рваным ленолиумом пол, сразу зашипели, зацикали многие из собравшихся.
Кто-то сказал: "поставь сначала" и вот, после серой метели паузы, замелькало вибрирующее изображение.
Съемка была духовская, плохого качества. Сначала на переднем плане метался из угла в угол жухлый кустик травы, слышен был чей-то невнятны напряженный шепот, потом изображение установилось, и стал виден кусок горного серпантина, заворачивающий под прямым углом, за ним - обрыв и белое каменистое русло высохшей реки; мрачные очертания гор, с трехъярусно окрашенным лесом: внизу - зеленым, выше - желтым, а на самом верху - белым, окутанные сизой дымкой венчали пейзаж. Картинка периодически шла квадратиками, но детали все - таки можно было различить.
Духи сидели выше дороги метров на двадцать. По дороге двигалась колонна из трех машин. В голове шел БТР, за ним - МТОшка, замыкал колонну 131-ый ЗИЛ - водовозка. Не знаю, была ли это вся колонна, или просто отставший хвост, но только ни во время нападения, ни после, попытки помощи мы так и не увидели.
Сначала сработал фугас под бэтэром, который в адском пламени подпрыгнул, скинув с брони пехоту, затем опустился и замер. Духи завизжали "Аллаху-Акбар!", по водовозке сработали сразу два РПГ, кабина как бы взорвалась изнутри.
МТОшка, уже видимо с мертвым водителем, уткнулась мордой в зад бэтэру, да так и замерла: скорость на повороте была невелика. Трескотня автоматов и пулеметов с дикими воплями духов слились в единый умопомрачительный вой, который продолжался минут пять.
После этого духи стали, оглядываясь с опаской, спускаться к колонне, съемка запрыгала в такт поступи оператора. Когда передовикам осталось метров десять до машин, у МТОшки открылась дверь кунга, оттуда с перекатом вывалился человек и очередью срезал первую тройку - камера запечатлела нашего Дрища, с озверевшим лицом поливающего огнем врага с колена; оператор с камерой упал, она уставилась в какую-то точку, выхватив часть дымного неба, силуэты гор и кусок кунга.
Автоматная трескотня возобновилась, были слышны крики раненых и хриплый тоненький голос Дрища, который, надрывая связки, орал диким матом. Почему-то больше всего запомнились эти несколько минут боя, когда ничего не было видно, но воображение дорисовывало всю картину, безнадегу и отчаяние схватки, последние секунды короткого боя. Последнего для Дрища боя.
Затем прогремел взрыв, и все стихло.
"Мухой с-суки..." - прошептал кто-то из зрителей.
Следующие кадры показали поляну, с лежащими на ней рядком пятью мертвыми бородачами, над которыми остальные, человек пять или шесть, выли молитву. Ни дороги, ни разбитой техники в кадре видно не было. Рыжие кустарники вплотную обступили поляну. Затем оператор повернулся, и в кадр попал Дрищ, лежащий без сознания со струйками крови, текущими из ушей и носа, очков на нем не было; он медленно приходил в себя после контузии. Вот он, потряхивая головой поднялся на локтях, открыл глаза и сел, раскачиваясь и очумело окидывая взглядом духов. Он принялся собирать окровавленными пальцами какой-то мусор с рукавов и штанин, как будто это было сейчас самое главное. В этот момент кто-то выстрелил ему в живот, он упал на бок, и, подтянув колени, свернулся калачиком.
Один бородач подошел к Дрищу и что-то у него спросил. Тот сдавленно, но достаточно четко произнес: "пошел на ...". Оператор подошел вплотную, стремясь получить наиболее подробную картинку. Бородатый вытащил из разгрузки нож и продемонстрировал его друзьям и в камеру. Это был длинный узкий тесак без гарды с накладной деревянной рукоятью и вытравленной на сером клинке арабской вязью. Духи вновь взвыли.
То, что происходило с Дрищем дальше, у меня нет ни сил, ни желания описывать, достаточно сказать, что в последние несколько минут своей жизни он немало пережил. И все время, пока продолжалась кровавая потеха, он ни разу не завыл, ни заблеял и не запросил пощады, изрыгая такие проклятия и ругательства, что ни сами духи, ни их предки не могли оставить ему право на жизнь. В конце перерезанная глотка испустила клокочущий кровавый хрип. Запись кончилась.
Все стояли, и молча смотрели в рябящий экран. Я ощутил сильную боль в правом плече, которое мой сосед сжал пальцами до белых ногтей.
Думаю, многие из нас, если не все, не раз с содроганием думали о том, как поведут себя, оказавшись в подобной ситуации. И никто, я уверен, не дал себе однозначного ответа. Но именно этот прапорщик, наш нелепый Дрищ, показал всем нам, как можно и должно вести себя, принимая смерть достойно...
Он был просто обычный парень. Каких много.
