Что любопытного может ожидать гражданина, прогуливающегося в примкадье, в сером лесу высоток? Чаще, – нихуя, порой оскорбят и ограбят, или попросят закурить чтобы оскорбить и ограбить, реже – предложат купить детские книжки из баула, или пырнут ножиком. Скукабля.
В один, бессмысленно солнечный и уже привычно хуевый день лета, судьба мне уготовила смешную встречу.
– Сука, сука! – шипел я и перепрыгивая через ступеньки, – Чтоб ты сдохла, колченогая ведьма!
На крыльце закурил, и решил: «Завтра же сниму угол, перееду!» Как меня угораздило жениться на этой мартышке – детей не дала, хромая неудачница и истеричка – ненавижу!
Все! Сейчас пойду въебу, вернусь и скажу спокойно: «Извини, родная, – пиздец! Заебала твоя сексуальная колченогость, и ейный тик во сне – у меня голени как баклажаны – синяки не сходят. Мне б что попроще, и деток. Прощай!»
Сунулся – в кармане негусто. Чертовы ЭКО сжирают все что зарабатываю! Вчера нагнулся шнурки завязать – рубашка треснула на спине – донашиваю старье.
Я не на шутку стал рассматривать на доске объявлений у подъезда, бумажки «Сниму. Сдаю».
Прямо с ходу, моя решительность вляпалась в глумливое объявление «Ищу хрононавта. Скачок в прошлое. Вознаграждение».
Я плюнул и пошел за чекушкой и пивом. Засадил в баре «На стояка», скрытом от осуждающих глаз – треугольнике, образованном задником помойки, трансформаторной будкой и стеной кустарника – пузырьки валяются повсюду – дохуя завсегдатаев.
Водка дело знает – уходит мозговое напряжение – вдруг птички зачирикали, прорезался детский маток из песочницы, шныряют юные смешливые пёзды, женщины устало несут вызревшие жопы и авоськи до сЕмьи – вечереет.
Уныло побрел за сигаретами в ларек, а там на стенке прилеплено то же самое «Хрононавт…Вознаграждение», и номер телефона. Домой совсем не хотелось, и я достал сотовый, – хоть схожу, посмеюсь…
Дверь открыл мужчина за сорок в опрятном синем халате – из карманов щетинились ручки, отвертки.
– Сергей? – спросил он.
– Да.
– Доктор Компасов. – нажимая на «а» представился хозяин. – Можете не разуваться. Я перемещатель настраиваю. – и скрылся в комнате.
Я-то думал, тут ручная белочка с каблухой, и возможно нальют, а тут – шиза с высшим, и в дому из крепкого только «Москва-Петушки» и Есенин, да крепленый рифмочерпий Рубаи.
Прошел за ним только из любопытства – взглянуть на прибор. Чудо мысли оказалось перемещателем говна – унитазом. Ну блядь никакой фантазии. Стало гнусно.
Он покоился на загадочном постаменте, а над бачком нависал дуршлаг вверх дном, – из дырочек змеились разноцветные проводочки.
Сквозила рука Дианы Балашовой, – ну та зубастая инопланетная тварь-дизайнер, как-то заебенившая в «Квартирном вопросе» обитые мехом кухонные шкафы и холодильник. Рыдаю, как вспомню опоссумьи глаза и замогильные улыбки хозяев немаркой кухоньки. Ничего близкого по драматизму НТВ уже не сделало.
– Проходите, – сказал конструктор, а сам жалит паяльником в недра сливного бачка, – паяет сука ускоритель поплавкового типа, из пультов ДУ, пижженых счетчиков и велосипедных кареток.
– Думаете, сумасшедший? – в лоб запросил он подтверждения статуса.
Я и плечами пожал, и головой замотал – хуй меня разберешь, – а вдруг он буйный и кинется на меня с паяльником?
– Думаете-думаете. На кафедре тоже так думают, и бывшая моя. Все, – готова хроноперемычка. – он накрыл бачок фаянсовым обтекателем, подошел ко мне, и отобрал бутылку со словами. – А вот это, хрононавту лишнее!
Я просто охуел от гоп-стопа.
– Ну что, готовы?
– К чему?
– К скачку в прошлое.
– А что, кроме меня никто не решился?
– Никто и не приходил. Лишь неумные звонки…Женщины… Кажется за сорок… – невесело улыбнулся он.
– Пожалуй я пойду…
– Неужели не интересно?
Меня разбирало послать его в жопу: – Обычно испытывают на животных.
– Скепсис… Понимаю. Но белый кролик не умеет фотографировать, а главное говорить, и что мне с него?
– А сами-то, что не слетаете?
– Я должен отсюда управлять пупом.
– Жопом бля! До свидания…
Я решительно поднялся, зацепил пиво и пошел разводиться со своей Ягой об костяной культяпке. Все же жаль, что и вправду нельзя нырнуть в прошлое и пришить тебя в зародыше, любимая!
– Две тысячи рублей ! – воскликнул Компасов и опять вцепился в пиво. Уебать куренка, остановили лишь удивительные слова. Произошел отрывистый диалог:
– Три пятьсот!
– Хорошо. – согласился он.
– А ну погибну?! Оо, да тут и четыре мало!
– Исключено! Три пятьсот.
– Четыре, и по окончании еще пятьсот. У меня ЭКО на носу!
– Не знаю что это, но черт с вами, четыре пятьсот…
– Беспесды?
– Ну что вы… – скосорылился он. – Отдайте бутылку!
– Что за пуп? И деньги вперед.
– Пуль управления перемещением. Вот, получите.
И вот, этот вдохновленный молекулами шизофрении олух, протянул мне четыре тысячи… «Е-ба -нуцца!» – помню, отметил я про себя.
Кровь из носу, – посдирать в округе все его объявления – дублер мне не нужен! Конструктор охуенно в теме, и будет перемещаться во времени, пока его не засосет черная дыра Кащенко!
У меня аж дух захватило – если грамотно взяться, можно не только срубить денег, но и пролетать эту двухкомнатную лабораторию будущего лауреата Шизобелевки.
Разведусь, двушку загоню, возьму однушку, заебеню студию с аквариумом и алым кожаным диваном – сексуально хуле. Еще останется на свежую бэху трешку и перезимовать на Гоа!
Только иголочка кольнула – а как моя хромая? – с ума тронется. Сидит поди, сопли на кочергу мотает. Да похуй – настопиздело! Ай люли- люли!
Я вручил пиво Главному конструктору, и сказал:
– Док, я человек не сугубо научный, но небацца техничный – жестянщик я. Все что связано с железом и космическими приблудами, мне аццки интересно! Короче, – я ваш Гагарин два!
– Спасибо. – смутился тот.
– Скажите, а почему только в прошлое? – осторожно пощупал я финансовую перспективу за волнующие дивиденды и пиздец желанную мокренькую капитализацию и набухшие проценты на проценты.
– Будущего нет. – брякнул тот.
Страшно захотелось немедля разуверить долбоеба – чтобы хроноебашить так сказать в обе стороны и тем удвоить свои гонорары, но – надо поаккуратней, не спугнуть бы. Сумасшедшие страшно подозрительны.
– Да, утверждают, что все закончится когда-то... – осторожно согласился я.
Он строго взглянул: – Это неминуемо, но я сейчас не о том.
А о чем, бля? За борщ, за шапку сомбреро, за сходить в синагогу, въебать по сто? Пизда ты мутная! – бравируешь тут образованностью.
Я находчив, – глубокомысленно развел руками, давая понять, – хули, есть о чем поспорить двум умным, и чтобы не заострять, опять ему:
– А чем обусловлен дизайн прибора?
Док вспыхнул как порох: – Материалом разумеется! Это изолятор и обратный отражатель хроноволн!
Ой, глупо с моей! Однако, – ясность – если унитаз, суть отражатель, то как в песне – «Нам нет преград, а нам на них и поохуй!» – оседлаем и будущее! Родненький, няшка!
– Куда я отправлюсь? Древний Рим, юрский парк? – я был серьезен, а внутри абссывался ДК АЗЛК на «Кривом зеркале», – аншлагеддон на Петросяне, саспенс от Коклюшкина, гибельная валькирия Воробей и сам дьявол – внематочный брат Копперфильда – Геннадий Ветров!
– Нет. Двадцать лет, это предел.
– Причины, коллега?
– Я и сам пока не знаю. Может в длине волн живой клеткой.
И тут вспоминаю, – двадцать лет тому, я познакомился со своей падлюкой Маринкой.
Переехал в новый двор, курю у трансформатора – выглядываю местных, кого покрупнее – уебать, и тем отрекомендоваться – знакомых-то у меня тут нет, и представить обществу как пристало, некому.
Вот старушки лото забивают, вон за гаражом старички вскладчину сосут тугой колпачок «Агдама» – беззубое ебальце скользит по пробке – уж запыхались, а все ни в одном глазу. Лето, – все на речке, только Маринка одиноко скачет в классики, с костылем и гипсом.
О, травма моей жизни – струящиеся до выпростанной жопы волосы, грустный взгляд внимателен, как у девственной самки орангутанга, и небесен как у гулящей сиамской кошки. Сердце защемило.
– А сработает?
– Как часы, – кролик возвращался оба раза... – сказал Компасов и засвистел «Городские цветы» на мотив «Миллион алых роз» – подозрительно фальшивил .
Я насторожился: – Погоди - погоди! Ты же сказал что кролик это хуйня, а не испытатель…
– Ну чего всполошились? – он нагло подмигнул и хихикнул. – Вы ж все равно не верите. Вот думаете, – дурачок с унитазом…
И стал объяснять, что да как. Когда дошли до педального узла сцепления с прошлым, я сука собрал расползающиеся бодрыми опарышами губы и подбородок в задумчивую горсть и насупил брови, – лишь бы не пёрнуть со смеху, – пиздец накладно – четыре пятьсот!
Все-таки жаль, что все это лишь безумный фарс! Ах как просто – вернуться в прошлое и устранить причину несчастий в зародыше.
Док защелкал тумблерами, поработал рукояткой автомобильного насоса – унитаз предстартово загудел и завибрировал, на постаменте зажглись лампочки.
– Ну вот, пять минут прогрева, и…
И … тут все вырубилось.
Ёбнутый всплеснул ручонками: «Фаза слетал, поляризация нейтрино, она требует знаете ли…», – и съебался в подъезд к щитку.
Я рассмеялся: «Нейтрино. Ох ебанько…», и вышел на балкон покурить. Нагромождение хлама под клеенкой. Приподнял уголок – глаза цвета насыщенного раствора марганцовки! В замешательстве отшвырнул сигарету.
Охуеть! В клетке замер здоровенный белоснежный кроль – перед трепетным шнобаком морква, а ухо – аа, одно бля! Я завесил мутанта и скорей в комнату.
Меня охватила легкая тревожность. Где ушко жирного пидараса? А вдруг Компасов и вправду докумекал, – знала же история гений Эйньщтейна, а открытие соевого мяса, а феномен магнита на счетчик! Да нет, ну не может этого быть! Как же сука он меня заморочил!
Псих вернулся и стал повторять предстартовые процедуры, восторженно болтая:
– Москва двадцать лет назад, разве не фантастика? Ни чурок, ни Рублевки, ни единого Макдональдса аж на шестой части суши, весь город – парковка! Ни бессовестной валютной ипотеки, ни бесчестного Джигурды…
– Почему Москва, чего я тут не видал?
– Поймите, точку прибытия вы должны знать как свои пять. Ведь необходимо фиксировать хроно-маркеры – дома которых уже нет, моду, да хоть ассортимент гастрономов. Ясно?
Док протер унитаз полой халата и потребовал:
– И снимайте все вокруг! Прихватите артефакт – газету, банку консервов, – придумаете сами. У вас всего час – батареи новые, но стабилизация аппарата «там», требует много энергии. Через час вы должны сидеть на перемещателе. – он вручил мне фотоаппарат.
И тут я забздел: – Что, уже?
– А чего тянуть?
– Откуда у вас кролик, Компасов?
Глаза Компасова вдруг недобро сузились, но он улыбнулся:
– Это еще от дочки. Пожалела уродца в зоомагазине. Старый, съесть руки не доходят.
Врет! До этого все было бредом, но убежденным – его личной правдой. А сейчас, – врет!
– А почему нельзя в будущее? – я тянул, соображая, – а не уйти ли по добру по здорову? И тут же – «Серега, а вдруг это шанс подравнять ебало хромой судьбе? Нет блядь, я точно схожу с ума, – унитазы не ле-та-ют!».
– Будущего нет. Это лишь понятие, и не более.
– Да как это нет?! Через год Евро по футболу. Не будет что-ли?
Он безразлично пожал плечами: – Не известно...
И тут я успокоился! Тролль блядь. Всякие Букмекеры уже ставки принимают – а уж евреи побольше твоего знают.
– Ну, в Москву? – спросил он.
– К черту Москву! – вдруг решился я, и назвал родной городишко, – Двенадцатое июля восемьдесят седьмого, десять утра. Вот сюда. – ткнул в берег речки на огромной карте на стене. – Там тебе охуенный маркер – стальной мост наконец-то навели, пока в позапрошлом годе ледостав целый детсад не унес.
Немного волнуясь сел на унитаз. Док заглянул под дуршлаг и сердечно так мне: «Ты вернешься, я обещаю!»
Тут я сломался – меня бля стал натурально душить смех – какое наиглупейшее положение! Док отошел к компьютеру в углу:
– Готовность на стартовом столе. Ключ на старт. Даю обратный отсчет!
Щас как полечууу, как полечууу! Ох, нас бы в Ютуб – сколько б людей заиками сделали.
– Доложить ПУПу готовность.
Залупупу, ох мама моя, Звездная блядь деревня! Кабы не деньги, уже катался б по полу.
– Доложить ПУПу! – взорвался Компасов.
– К старту готов!
Слезы. Зажмурюсь. Только не заржать.
– Три, два, один…Пуск!
Хлопок, и – пи-пи-пи – зуммер. Открыл мокрые глаза – смех застрял в горле тройным крючком – вокруг приветливо шумел лес, щеебокали птички, пиздопархали бабочки!
Охуенно пораженный – до парализованных навсегда сперматозоидов, я невольно ощупал уши, а после и хуй – целы, и пошел на едва слышный колокольный звон – к бликам между деревьями – к речке.
Иду, не верю ни березам, ни птахам, – а прикоснуться к стволу или цветок сорвать боюсь – словно те хуярят изотопами, или окажется, что их вовсе нет, а сам я лишь нестойкое биополе.
А как вырулил на опушку на взгорок, так вовсе – вырвало (ну точно бля жесткая радиация), сел бочком в траву – ног не чую, – как отшибли – достебался блядь! – вот они, – родные места, до Москвы две тысячи с гаком.
А вот как на ладони, маркеры жирные что солидол, – вместо стального моста, – деревянный, городская окраина в зелени, бараки – к две тысяче седьмому, здесь будут кирпичные кварталы. А сейчас домики, река, полоска песка, камыш, мостки, разворачивается у пристани трамвайчик, а над рубкой стяг СССР.
Виляя по тропинке, мимо прокатил велосипед с одной брутальной звездой, у седока на шее модный плеер – кассетник размером с почтовый ящик – оттуда мелодичная «Сара Барабу». Гражданин завистливо сверлил меня жадным взглядом.
Понял, – одет я слегка крикливо для советской глубинки восемьдесят седьмого – белая бейсболка, джинсы, красные кроссовки, футболка – на спине – «Почешите мне спинку», а на груди Чебурашка в камуфляже и надпись «Киборг»! Ну хули, в чем вышел, в том вышел, кто ж знал…
Этого не могло быть, но это случилось. Вот он шанс, поквитаться с судьбой. Я вскочил и побежал под горку, к мосту – в город.
Все должно случиться через десяток минут. Я подправлю судьбу. Ну, держись Маринка!
Бегу, только маркеры мелькают – аппараты с газировкой, царство Жигулей, желтые бочки с синими буквами «КВАС» и их дальние родственники – желтые бобики с синими буквами «Милиция».
Господи, только бы успеть! Вот показался перекресток у горсада, вот меня обгоняет тот самый трамвай третий номер, который возит Маринку в школу танцев, – она там лучшая. Поддал что было мочи!
Трамвай встал, открыл двери, я подлетаю к перекрестку и едва на сталкиваюсь с Маринкой – она выскочила наперерез из-за угла и шмыг мимо – волосы по ветру, – рванула к трамваю через проезжую, – а там грузовик у тротуара – обзора Маринке нет, а за грузовиком встреча с «буханкой» и перелом. Я лишь подтолкну.
Рванул за девчонкой, – вместе выскочили из-за грузовика на дорогу, визг тормозов, я что силы толкаю жену в спину, «буханка» клюет меня.
Маринка не будет хромой, не повредит внутри женское, станет балериной или будут водить хороводы у Бабкиной, родит и не встретит своего жестянщика! Похуй! Я люблю тебя, Маринка!
От удара меня швырнуло метров на пять, только рука хрустнула.
Судьбу не обмануть. Я так уебал легонькую девчонку под лопатки, что она обогнала свои ноги, споткнулась и, вытянув ручки, угодила под трамвайное колесо аж по плечи.
Двери схлопнулись, трамвай тронулся. Я наблюдал из первого ряда яркую гибель бабочки Маринки – почти по Бредбери.
Уже округлившиеся, красивые Маринкины ноги в белых гольфах и сандалиях, мелко затрепетали как крылья мотылька, и замерли. Трамвай и не почуял, как перерезал отроческую шейку, тонкие руки в беззащитных плечах. Спасая, я убил свою будущую жену.
Убийца покатил как ни в чем не бывало, визжала женщина, бежал за трамваем мужчина и колотил в красный бок – зачем? Наверное, хотел вскочить – торопился. Зачем? – будущего нет, сказал док. Я кинулся бежать, – рука плетью.
Бежал и рыдал. Господи, зачем я не верил этому сумасшедшему!
Перемещатель глупо белел среди зелени – чертова машина!
Меня колотило как на электрическом стуле – страх, дикий страх – что я застану на планете? Сейчас приземлюсь среди вигвамов - мазанок или говорящих сугубо по-китайски рептилий. Страх!
Пи-пи-пи. Все, – сейчас! Главное не обосраться и не затронуть тонкие настройки аппарата. Зажмурился. Хлопок.
– Эй, эй! Ты в порядке?
Приоткрыл глаз – док! Родненький ты мой, голубчик, ёб твою мать, да за такие шутки!
Я так и повис на нем рыдая – мощнейшее потрясение, хули. Так не голосил даже когда угнали велосипед Зайчик – четыре мне тогда было.
Рука распухла, нужно в больницу. Позвонить жене я не решился. Может, у меня ее и нет. Док был зол, что явился с пустыми руками, но вызвал скорую и вручил пятьсот рублей. Формалист хуев!
Спускаясь в лифте, я разглядывал бумажку, отыскивая масонский знак или профиль кого-то из последнего политбюро, – купюра как купюра, и карета скорой у подъезда обычная – без свастики, и врач как врач – похуист. Но что-то неуловимо поменялось…
В травме меня стали готовить к операции. Добрая сестричка сама вызвалась позвонить жене – попросить подвезти полис, вещички, – правой я не владел, а позвонить сам искренне бздел.
– Через час будет. – сказала сестра и вернула мне телефон.
– Кто ответил?
– Какой-то мужчина.
Тут я сознание и потерял, и опиздячился по малому.
Очнулся, – у кровати Марина Маришечка, солнышко, глазки опухшие.
– Марина, ты?!
– Я. Папу с мамой не пустили, они сегодня в гости приехали, сала тебе привезли, а ты…. ых-хы-хы! – она зарыдала, заикаясь. – Мало нам а-адного и-и- инвалида. Ру-ука в трех местах, связки по-порва, ых-ых…
Я обнял ее и целовал в родные волосы, щупал худенькую шею:
– Ничего-ничего, все будет хорошо родная, главное, – я тебя люблю!
Едва меня выписали, как Маринка понесла безо всяких ЭКО – поебались, и… вот. Чудеса! Руку я так и не восстановил – дали инвалидность. Зато забыл курить и пить – не хочу и все тут!
К Главному конструктору я больше не наведывался – нахуй нахуй!
Однажды, прогуливаясь с коляской, я увидел его – он задумчиво стоял возле карусели, на которой старательно пыталась убиться девочка лет десяти – очень похожая на Конструктора.
У меня заныла искалеченная рука, но все же я подошел, поздоровался. Док меня не узнал. Глаза словно пустые – не горят, приподнятости в голосе как не бывало. Видимо вместе с шизофренией вылечили и гений этого Великого человека.
Однажды, уже за полночь, убаюкав и уложив беспокойную дочку, я нырнул под Маринкин теплый бок, и сам не знаю зачем, спросил: – Ты как ногу сломала, клюква?
– Отстань…– протянула она и почесала налитые молоком титьки. – С велика упала…Неси молокоотсос…
Вот вам и бабочка… Что любопытного может ожидать гражданина, прогуливающегося в примкадье…
Да, с тех пор, на унитазе мне неуютно.
Алексей Болдырев
