- Эпилептические припадки были?
- Не было, но если надо, могу устроить.
- Не надо. Алкоголь, наркотики?
- С собой нет.
- Не надо шутить. Венерические заболевания были?
- Послушайте, зачем вам это? На мебельной фабрике-то? Или вам для своих нужд?
Кадровичка с руками, похожими на мёртвых птиц, подула себе между сисек и ответила:
- Мужчина, у нас серьёзная организация и наш хозяин не любит сюрпризов в виде абстинентов и латентных сифилитиков. Кроме того, у нас работают девушки, и мы уже справили три свадьбы.
Блять, подумал я, как меня сюда занесло? Высокий забор со спиралью Бруно поверху, вахтёр с металлоискателем. Хозяин женит своих работников. Феодал, что-ли? Но мне нужна была работа, нужно было зацепиться за жизнь…
- Никаких сюрпризов с моей стороны не будет, клянусь.
Кадровичка листала мою трудовую книжку. Чёрным ногтём постукивала себе по зубику. Глубокий вырез. Покачивает ножкой. Сучка. Наверняка хозяин вставляет тебе. В перерывах между свадьбами.
Кадровичка подняла глаза:
- Мебельная фабрика «Идея» принимает вас на работу в качестве ученика с испытательным сроком один месяц. Завтра в восемь. Мастер всё объяснит вам.
Я попрощался и вышел. Теперь я ученик. Не так уж и плохо для алкаша с последними тридцатью рублями в кармане. В тот вечер мать впервые за много месяцев улыбнулась мне.
На следующий день я пришёл в 7.30. Вахтёр внимательно изучил временный пропуск, обе стороны. Затем поводил металлоискателем вверх и вниз. Он не поленился даже присесть, служака. Может, хозяин обещал ему орден? Или найти невесту? Разве можно так стараться за одну зарплату? Наконец он отпустил меня и указал дорогу в бытовку. Там уже переодевались мужики, разных возрастов. Один из них показал мне свободный шкафчик. Я переоделся и сел на лавку ждать. Я осмотрелся: мужики были как мужики, разговаривали они между собой о том, о чём говорят все мужики в бытовке. Вдруг мне стало спокойно, как не было уже давно. Кругом были свои. Чёрт возьми, это был рабочий класс, и я был среди них. Возможно, я даже завяжу с выпивкой.
И тут раздался жуткий, душераздирающий ЗВОН. У меня оборвалось сердце. Я посмотрел на дверь: над входом, под часами, которые показывали 8.00, примостился, как безногий паук, гигантский звонок. Спереди у него было что-то вроде круглого железного щита, он-то и издавал такой бесчеловечный звон. Наверное, раньше этот аппарат висел в подводной лодке, на случай торпедной атаки, или может он прибыл прямиком из Бухенвальда. В любом случае, эта штука была ужасной. Мужики поспешно выходили из бытовки. Один из них прокричал мне в ухо:
- Не вздумай ёбнуть его, а то один не вытерпел, уебал кулаком, а он под напряжением, его и ёбнуло, аж пена изо рта пошла.
- Спасибо, товарищ, я уже подумывал об этом, хорошо, что предупредил.
Под звонком я пригнул голову. Я решил, что буду выходить из бытовки за минуту до сигнала.
Звонок звенел до тех пор, пока мы не зашли в цех. Начались трудовые будни.
Мастер подвёл меня к сверлильному станку.
- Вот, Палыч, тебе ученик, – обратился он к станку.
- Учись, будут вопросы – не стесняйся, - похлопал меня по плечу мастер и ушёл вглубь цеха.
Но за станком никого не было. «Ага, наверняка так здесь подъёбывают новеньких» — подумал я, но тут откуда-то из-под станка вылез маленький старикашка с гаечными ключами. Он неприветливо посмотрел на меня, пробурчал что-то себе под нос (причём я ясно уловил два слова – «понаберут» и «долбоёбы») и достав из папки чертежи принялся изучать их. Я пригляделся – это были чертежи мебели, но они в равной степени могли быть и схемами космической ракеты. Но раз мы находились на мебельной фабрике, то это были чертежи мебели. Я слегка приуныл – а ведь это были всего лишь чертежи отверстий. Но старикашка явно ничего не собирался объяснять мне, и это было здорово – я бы всё равно ничего не понял. Палыч был себе на уме, он не хотел, чтобы его сковырнули со станка. Таким образом, мы поняли друг друга не сказав и слова. Теперь мои обязанности заключались в следующем: я должен был стоять и смотреть как старый пердун сверлит дырки в ДСП, и стараться не уснуть и не свалиться под свёрла. Трудно было первые два часа смены. Спать хотелось неимоверно, жужжание свёрел убаюкивало. Но ровно в десять верещал спасительный звонок из бытовки. За двадцатиминутный перерыв можно было выпить чайку и вздремнуть. Потом было легче.
Через неделю Палыч доверил мне сметать стружку со станка. Моя карьера определенно шла в гору. Через несколько лет я бы смог самостоятельно протирать тряпочкой свёрла. По ночам мне снились отверстия.
Несмотря на то, что цех был нашпигован видеокамерами, на фабрике процветал производственный алкоголизм. Выглядело это в частности так: двое брали большой лист ДСП и несли его в противоположный конец цеха. В определённом месте, аккурат перед видеокамерой, мужики ставили лист на пол, и пока один придерживал его, второй заходил за лист, доставал из кармана чекушку и отпивал сколько нужно. После чего лист относился в конец цеха и ставился к стенке. Как только кому-нибудь приходила нужда остограммиться, лист опять отправлялся в путешествие. Всё это проделывалось изящно и виртуозно, тем более, что на фабрике лютовала система штрафных баллов. За опоздание, за брак, за нахождение в туалете свыше положенных двух минут – за всем этим следил мастер, шнырявший по цеху. Cам он употреблял настойку боярышника.
Но странное дело: никакой задушевности в коллективе не было. Даже наоборот, было нарушение традиции – каждый пил индивидуально, что было для меня внове. Объединялись только для прикрытия, никто никому не наливал. Никто не проставлялся на дни рождения. Это был вернейший признак отсутствия солидарности.
Мой испытательный срок подходил к концу. Нужно было что-то решать — я ровным счётом ничему не научился. Но всё решилось само собой – рухнуло в один день. В пятницу, после смены, мужики собрались на стадион, посмотреть игру местной продувной команды. Я переоделся и направился к выходу.
- Эй, ты куда? Сегодня футбол, - окликнули меня.
- Я его с детства ненавижу, - ответил я и вышел прочь.
Этой-то фразой я и подписал себе приговор.
В понедельник коллектив отвернулся от меня. Мужики объявили мне бойкот. Старый хрыч Палыч принялся обучать меня навыкам сверления отверстий. Это был конец. Футбол – вот что осталось этим выебанными жёнами, детьми и начальством работягам. А я его отверг.
Может попытаться наладить всё? Пойти на футбол, подрать глотку? Попытаться, по крайней мере… Палыч отошёл отлить. Моё внимание привлекла доска объявлений, висящая на противоположной стене. Там вывешивались приказы, иногда появлялась «Молния» с блевотной сатирой. Сегодня там висело новое, большое объявление. Я подошёл поближе и прочитал заголовок: «ЛИЧНОМУ СОСТАВУ ФАБРИКИ». Что? Я огляделся: все работали на своих местах. Ах, вы бабьё, тряпьё в штанах. Какой вы рабочий класс? Вы повязаны кредитами, у хозяина лежат ваши заявления по собственному желанию, осталось только дату поставить. Все знают, что вы бухаете, и это выгодно – не надо будет платить страховку… Личный состав, рабы, трусы… Вопите на своих стадионах, воображайте себя мужиками.
Я вышел из цеха и поднялся в отдел кадров. Кадровичка по-прежнему сидела со своими сиськами на том же самом месте. Я подошёл вплотную.
- Сегодня утром у меня диагностировали сифилис и мне нужно срочно начать лечение. Отдайте мою трудовую, и поторопитесь с расчетом – моя мама сильно нуждается.
Кадровичка протянула мне трудовую книжку и сказала:
- Выздоравливайте.
Я спустился в бытовку, переоделся и собрал вещи. Дурацкий, рабский звонок висел на стене. Я подошёл, подпрыгнул, ухватился руками и повис на нём. Он был прикручен намертво, навсегда. Я поднял глаза и посмотрел на часы. Было десять ноль-ноль.
