Однажды мать решила махнуть со мной в Анапу на летние каникулы. Поехали мы, как полагается, на поезде.
Жаркий плацкарт, где даже с открытыми окнами раскалённый воздух никак не желает остывать, общительные соседи с курицей гриль и огурцами в фольге, истории за чаем, торчащие сверху пятки неизвестного попутчика, в общем, всё как надо.
Первый день нашей поездки мать провела за карточной игрой с Марусей Евсевной, своей новой лучшей подругой. А я переместился в прохладный тамбур, где хоть и было накурено, воздух радовал своей температурой. Однако там меня ожидал другой сюрприз.
Девушка сидела на железном мостике между двух вагонов, свесив ноги вниз. Я просто открыл дверь, чтобы чуть-чуть проветрить, и наткнулся на неё. Худая, бледная, черноволосая. Я её окликнул, но девчонка не реагировала. В следующую секунду она оттолкнулась и прыгнула под колёса.
Сложно описать, что было потом. Я кричал, помню, я был в ужасе, звал на помощь, пытался хоть как-то привлечь внимание. Но в тот момент весь абсурд ситуации до меня ещё не дошёл. И в те моменты, когда пассажиры вяло изображали беспокойство — тоже. Я чувствовал только злость, потому что не мог объяснить для себя их равнодушия. Даже моя мать! Уж до чего сердобольная женщина, покачала головой, предложила обратиться к проводнице, и всё.
Но уже через пару часов липкий холодок пополз по моей спине.
Когда выяснилось, что никто не узнаёт по моему описанию никаких черноволосых девушек. Я бегал между вагонами, искал её близких или хотя бы соседей, даже пытался добраться до машиниста. Поднял на уши всех проводниц. Однако те уверяли, что это какая-то чушь, что не было никаких девушек. В итоге я почти смог и себя убедить в этом.
На следующий день я рано встал и заперся в туалетной кабинке. Меня тошнило от общества равнодушных придурков, рядом с которыми совершенно идиотским образом погиб ребёнок, а они даже не потрудились проверить. Между тем кто-то стучал в дверь, угрожал позвать проводницу с ключом, если я не выйду. Чёртовы ублюдки. Я открыл.
И нос к носу столкнулся с самоубийцей.
Черноволосая девчонка с язвительным «Не прошло и года!» скривила губы, всем своим видом демонстрируя раздражение. Оттолкнула меня в сторону, захлопнула за собой дверь.
А я так и стоял в исступлении, пока она не вышла. И не мог вымолвить ни слова.
«Ты же вчера прыгнула!» — вот, что я мог ей сказать. Представляю, как бы это прозвучало! Ведь она была сейчас здесь, живее всех живых.
И заговорила со мной первая.
— Как видишь, план не сработал. Я снова здесь.
— Что-что..?
Она устало вздохнула и направилась в сторону тамбура, но я бросился следом. Даже то смущение, которое всегда овладевало мной в присутствии тян, не могло совладать с нахлынувшим любопытством. И я схватил её за руку.
— Тёплая… — пробормотал в недоумении. Нет, это не приведение и не глюк. Господи, какой я идиот.
Девушка, что удивительно, посмотрела на меня с сочувствием.
— Меня зовут Уна.
— Слава…
— А ты из какого купе? — вдруг спросила она. — Я тебя почему-то раньше не видела.
— А ты что, за пол дня успела весь вагон изучить? — «прежде чем выпилилась». На самом деле мне было интереснее узнать, как она выжила после прыжка под поезд, да ещё и вернулась потом на борт…
— Пол дня? — она горько усмехнулась. — Чёрт, а это ведь почти смешно.
— Не понимаю, чего смешного. Что здесь происходит вообще?!
— Я провела в этом поезде уже почти четыре месяца. Он никуда не приедет. Никогда. Правда, за это время я ни разу не видела, чтобы приходили новенькие.
Она это говорила с таким серьёзным видом, что я едва не воспринял её слова серьёзно.
— Стоп стоп. Успокойся, подожди, — я засмеялся. — Ты сейчас меня разыгрываешь? Что за чушь? Я вчера видел, как ты бросилась под колёса. Даже кровь видел!
— О да, я тоже поначалу отказывалась в это верить.
— Окей, — я улыбнулся, предвкушая логическую расправу над этим немыслимым ахтунгом. — А что ты скажешь насчёт остальных пассажиров? Они что, не замечают, что едут уже четыре месяца?
— Нет, — покачала головой девушка. — Иди и спроси, когда мы приедем. Давай, иди, у любого спроси! А потом спроси, как давно поезд в дороге.
— Дурацкий розыгрыш, — нет, это не весело нисколько. Этот тупой спектакль ещё начаться не успел, как уже надоел мне. Я спешно распрощался с полоумной Уной и остаток дня провёл в своём купе. Слава богу, что завтра рано утром поезд прибывает.
*
Можете себе представить, каково было моё удивление, когда на следующий день поезд всё ещё ехал.
— Мам! — я в недоумении смотрю в окно. — Почему мы не вышли? Сколько времени?
— Правильно говорить «который час!» — не могла не заметить мать. — Слав, ты бы поспал ещё. Мы ж вчера только сели. Ещё сутки ехать.
Я резко выпрямился на койке, больно ушибив макушку об потолок. Спустился вниз под неодобрительным взглядом Маруси Евсеевны.
— Какое сегодня число?
— Двадцать шестое, — отозвалась мама.
Это верно, вчера было двадцать пятое. Но в поезд мы сели двадцать четвёртого.
Ни слова больше не сказав, я выскочил из плацкарта и отправился на поиски единственного человека, который хоть кую-то ясность мог внести.
Долго Уну искать не пришлось. Таинственная попутчица сидела всё в том же прохладном тамбуре, болтая ногами над проносящимися внизу рельсами.
— Привет, — улыбнулась она одними губами. — Слава, кажется.
— Слушай, это какой-то маразм, но, кажется, ты права. Наша дорога длится двое суток, сегодня утром поезд должен был прибыть в Анапу, но мы до сих пор в пути!
Она резко замерла. И медленно повернула на меня голову.
— Ты… помнишь, когда сел в поезд..? — произнесла она почти с благоговейным трепетом.
— Ну да, конечно помню! Как можно забыть то, что было двое суток назад!
— Представь себе, можно! Достаточно взглянуть на других, — сказала она. — Фокус в том, что никто не помнит, сколько прошло времени. Я села на поезд перед новым годом, ехала навестить дедушку. Сейчас уже июнь. Это не день сурка, время идёт. У меня отрастают волосы, ногти, вещи изнашиваются. Но больше об этом не знает никто. Каждый день у остальных пассажиров новая версия своего прошлого. Я каждого проверила. Нет больше таких, как мы с тобой.
— А сойти ты не пробовала? Поезд ведь останавливается на промежуточных станциях!
— Я сходила. Шла в сторону города. Но стоило мне заснуть — как я снова попадала сюда. Самое большее, сколько мне удалось продержаться без сна — трое суток. Я убивала время в Воронеже на вокзале, бродила по магазинам и окраинам города. Но время тянулось за мной пока хватало сил бодрствовать. А дальше снова рекурсия — этот поезд. Купе.
— Как же здесь до столько времени не закончилась еда?
— Вопрос, — вздохнула Уна. — Она вроде заканчивается, если на неё смотреть. То есть… Она может закончиться у тебя, но у других пассажиров — нет. Увы, мне ни разу не удавалось проследить момент, когда она появляется. Я этого не понимаю.
— Бред. Просто бред…
— Просто… Здесь всё не настоящее. Даже люди. Как будто каждый из них действует по какому-то заданному алгоритму действий. Рассказывает свои истории, ест, пьёт, спит. Но стоит выйти немножко за рамки — и всё, провал. Как, говоришь, они отреагировали на моё исчезновение..?
Я сидел и молчал. То, что говорила Уна, конечно объясняло всё происходящее. Но никак не могло быть правдой. Никак.
— Позавчера я решилась на кардинальную меру. Ты видел, правда?
Я молча кивнул.
— И знаешь, — сказала Уна хмуро. — Умирать ужасно неприятно. Больше я этого делать не буду.
Я горько усмехнулся. Мы сидели на маленьким железном мостике, а перед нашими глазами проносился мир, такой огромный, такой живой.
— Уна, — говорю. — Как ты думаешь, почему именно мы? Что с нами не так?
— Я над этим долго размышляла, — отзывается моя спутница, убирая со лба растрёпанные ветром волосы. — И какое-то время думала, будто это поезд — олицетворение моей нерешительности. Я всегда всего боялась. Боялась сказать «нет» деспотичным родителям, боялась познакомиться с парнем, который мне нравился восемь лет. Боялась пойти в студию рисования, так как думала, что мои навыки недостаточно хороши. И всегда всё откладывала на потом. Такое чувство, что миру как будто надоело наблюдать за тем, как я впустую трачу своё время. И он засунул меня туда, где я могу тянуть резину сколько угодно. До самой смерти.
А ведь была логика в её рассуждениях. Я сам страдал тем же самым. Только теперь…
— Но, похоже, дело не в этом, — Уна покачала головой. — Я решилась даже прыгнуть под поезд, а это ничего не изменило.
Дни тянулись, словно клейкая смола. Жара мёртвым душным одеялом накрыла пассажиров, и теперь они словно тюлени на берегу пухли в койках.
Я угодил в место, где всегда была еда, вода, чистая постель. Мне не требовалось работать, чтобы жить, не требовалось думать, где взять денег, ведь тратить их было не на что. Я угодил в такой мир, о котором, как мне казалось, всегда мечтал.
Но не тут-то было.
Тоска подкрадывалась тихо. Всё это время. Шаг за шагом.
Я также как и Уна в своё время, начал подумывать о том, чтобы спрыгнуть. Ведь мы уже облазили весь поезд, были даже на раскалённой крыше, правда, не продержались там и пяти минут. Мы пытались доказать миру, что готовы идти дальше. Только он нам не верил.
— Мам, — говорю я очередным утром, — У тебя было когда-нибудь такое, что время как будто остановилось?
— У меня? — она, конечно к таким вопросам не привыкла. — А то как же. Было, и не раз. Я два года ждала, когда твой отец вернётся. Время тогда вообще замерло и никуда не шло… Жаль, я слишком поздно поняла, что надо ехать к нему самой.
Ну конечно! В тот момент меня осенило: я схватил телефон и бросился в тамбур, чтобы позвонить Лене Енотовой, самой красивой девчонке в школе. Я набирал номер и ждал гудков, но их всё не было.
— Здесь нет связи, умник, — усмехнулась Уна. — И интернета на телефоне тоже нет. Думаешь, я не пыталась?
Смотрю на Уну. На её худые коленки, растрёпанные тёмные волосы, ещё влажные после мытья в раковине.
— Ты нравишься мне, — говорю вдруг, сам того не ожидая. И всё как-то сразу становится на свои места. Как можно было столько времени не замечать, что человек, к которому меня действительно тянет, был всегда рядом со мной..? Слепой дурак!
— А ты — мне, — ответила Уна. И обняла.
— Если бы только мы могли доехать… Я бы пригласил тебя куда-нибудь. Хотя… — мне вдруг стало как-то совсем не важно, доедем мы или нет. — Пошли в вагон ресторан! Прямо сейчас! Угощу тебя чаем со сникерсом.
— Серьёзно? — вдруг воодушевилась Уна. — Конечно пошли! А то, надо признать, дошираки меня уже подзадолбали.
Мы пили чай, болтали, наслаждались какой-то странной, неведомой ранее свободой. Не могу объяснить это странное чувство. Как будто не было никакого поезда без конца, не было никаких клеток и никаких границ. Потом день плавно перетёк в вечер, а вечер — в ночь. Мы с Уной могли делать всё, что угодно, ведь завтра снова будет такой же день, такой же похожий на все остальные, но такой замечательный день.
А потом меня разбудил грозный голос матери.
— Вот ведь бесстыдник! Весь в отца!!!
Я разлепил глаза, и перед ними тут же прояснилось искажённое гневом лицо маман.
Я вспомнил вчерашний день. И то, почему нахожусь здесь, в чужом купе, за три вагона от родного плацкарта.
Уны рядом не было. Только смятые простыни и её резинка для волос.
— Ну и что ты здесь делаешь, позволь уточнить?! — продолжала негодовать мама, а проводница за её спиной что-то активно обсуждала с Марусей Евсеевной. — Мы тебя уже минут 20 ищем! Совсем совесть потерял! Нас дядя Боря всё утро ждёт!
— Ч-что..?
Только тогда до меня дошло. И я едва не забыл, как дышать. Поезд не двигался. Мы стояли.
Я вскочил на ноги, и припал к окну, за которым раскинулся город, здание вокзала с большой надписью «Анапа». Я начал смеяться, да так, что даже проводница с маминой подружкой умолкли.
— Слав, ты что, перегрелся?
А я ей не отвечал. Я смотрел в окно. Там девушка с длинными тёмными волосами махала мне рукой.
