Поступила пожилая женщина, ориентировочно в полночь. Доставили нам её привычным способом — труповозкой (буханка такая). За неё специалисты принялись не сразу. Как сказали: «Пусть пока согреется». Ну да ладно, пусть «греется». Тут мне как раз надо было отгружать очередную партию тел в машину, и как-то я так забегался, что вспомнил про бабку лишь через пару часов.
На это вскрытие мне пришлось напрашиваться, потому что случай, очевидно, был штатным. Таких сотни. На деле, бабка скончалась во сне. Тупо от старости. С кем не бывает? Бабка оказалась цыганкой. Это было очевидно и по ФИО её, и по тому, как она была одета, и по фенотипическим признакам (внешний вид по генотипу). Она была полностью чёрная, то есть волосы, глаза и брови были чёрными. На удивление, ногти тоже были чёрными, но не были покрыты лаком. Она не была седой, хотя ей было где-то 96-100 лет. Точно не помню. Так вот, первичный осмотр показал, что смерть наступила от остановки сердечной деятельности. Случай действительно штатный. От подобного умирает достаточно много пожилых людей.
Но с самого начала нас постоянно что-то отвлекало и не давало сосредоточиться на ней. То патана вызовут по телефону, то инструмент был не помыт, то растворы кончились. В общем, худо-бедно мы всё-таки приступили к вскрытию. Сняв 100500 тулупов с бабки и прочую хрень (бижутерию), мы обнаружили, что у неё удалены, а точнее тупо срезаны молочные железы. На их месте просто «красовалась» соединительная ткань. Патан сказал, что сиськи ей отрезали очень давно, потому что кожа давно зарубцевалась. Бабка была очень худой, да и вообще ссохшейся. Челюсть была вставная, но с золотыми коронками. На глазах бельма. Так что, скорее всего, она была слепой при жизни. По крайней мере, в последние годы.
Как только патан попытался сделать первый надрез на шее, над нами неожиданно погас свет. Стало абсолютно темно, хоть шары выколи. Свет рубануло по всему моргу. Буквально сразу же включился генератор, и свет был подан. И снова только патан склонился сделать надрез, как вдруг в комнату вбежал сотрудник и попросил его пройти к телефону. Патан ушел. Я остался в комнате наедине с бабкой. Жутковато... Обратил внимание на её чёрные ногти, оказалось, что это не ногтевые пластины, а какие-то чёрные камни, тупо вставленные в пальцы. Но вставлены были хорошо и качественно. Такую херню я видел впервые. Я решил приподнять фалангу, как вдруг рука отдёрнулась. Остаточные рефлексы, мало ли — я вновь попытался приподнять палец и разглядеть получше, как вдруг патан резко зашел в кабинет. Я доложил патану, что обнаружил в его отсутствие. Он удивился, сказал, что, наверное, цыганка из какого-то знатного рода, может быть, при жизни была гадалкой. Я о цыганах не знал ничего, кроме того, что они попрошайки и мошенники, ну и то, что у них есть касты и какие-то там бароны, которые чуть ли не короли у нескольких семей или каст.
Наконец, патан сделал надрез, довёл до низа живота. Раздвинул грудную клетку и увидел, что её сердце находилось с другой стороны. Ну, ничего, бывает, хоть и редко. Дальше всё как обычно. Кишечник полный кала вследствие старческой атонии кишечника. Достали сердце, взвесили — без отклонений по весу. Патан начал его шинковать для гистологов, как вдруг у старухи открылись глаза. Признаться, увидеть вдруг открывшиеся глаза у вспоротой старухи, да ещё и с бельмами — было жутковато. Патан сказал закрыть их. Я послушно закрыл. Но как только закрыл, отвисла нижняя челюсть. А вот это странно, заметил патан, потому как нижняя снабжена сильными мышцами и должна была закоченеть и не открываться. В общем, челюсть я тоже прикрыл.
Как только мы закончили вскрытие, патана резко снова куда-то вызвали, а меня отправили на отрузку, и мы благополучно снова забыли про цыганку. Часам к трём ночи мы о ней вспомнили за кружкой чая с коньяком. Патан сказал, мол, пошли, запакуем её и приберёмся. Приходим туда, а тела нет. Видимо, кто-то за нас всё сделал. Наверное, кому-то понадобился стол, и его освободили. Но сердце её осталось лежать на том же столике, где врач его оставил. Уж если кто-то и навёл порядок, то и сердце должны были убрать тоже. Мы направились к выходу, и вдруг снова погас свет. Позади себя мы услышали лёгкий звук сердцебиения. Врач взял меня за плечо, наклонился к моему уху и поинтересовался, слышу ли я этот звук. Я тихонечко ответил: «Да».
Пока мы шли в отдыхайку, отчетливо услышали еще кое-что — там работал телевизор, хотя света по-прежнему не было. По экрану шли помехи, и раздавалось шипение. Комната была пуста. Никого. В абсолютной тишине за нашими спинами кто-то быстро проскользнул мимо нас, шурша тапками. Мы оглянулись и спросили в темноту:
— Кто это?
Ответа не было. Только кашель вдалеке послышался. Основная масса коллег курила, и, соответственно, покашливала, так что ничего в кашле из коридора необычного не было. Почему только не отозвался никто? Патан сказал:
— Пошли к заведующему, там разберёмся.
Коридоры и расположение комнат мы знали наизусть, кабинет заведующего нашли без труда. Вот только он оказался закрытым. Мы повернули обратно, в сторону выхода, и тут из темноты кто-то спросил:
— Молодые люди, скажите, пожалуйста, а куда я попала?
Голос пожилой женщины. Как? Как здесь оказалась пожилая женщина, одна, в кромешной темноте? После вопроса, она закашлялась — тот же кашель, что мы слышали раньше. Мы с врачом впали в ступор и не могли проронить ни слова. Старуха вновь заговорила:
— Ну, раз молчите, значит, тоже не знаете. Ладно, пойду прилягу.
И тапки шустро зашуршали по кафелю. Мы рванули к выходу. Меня колотило от страха, патана, кажется, тоже. Может, поэтому ручку двери мы нащупать не смогли. Ломились в дверь так, но она не поддавалась ни на миллиметр. Патан сквозь зубы матерился:
— Что за х*** творится? Чё за бабка е*** тут ходит?
— Это, наверное, и есть та цыганка, которую мы... Ну, это... Вскрыли...
И тут мы услышали шорох, словно кто-то вел ладонью по стене. Звук приближался к нам. Потом вдруг резко пропал. Мы стояли и дышали очень тихо, но очень часто. И прямо за нами, прямо за нашими спинами прозвучал голос бабки:
— Вы меня не проводите?
Тут-то мы и рванули кто куда. Я бился руками, ногами и головой обо всё, что мне попадалось на пути. Я не знал, куда бежать. Тупо упёрся в стену и остановился. Развернулся к ней спиной и уселся на пол, поджав ноги, и стал прислушиваться. Тишина. Привстал и зашарил по стенам. Нащупал огнетушитель. Он в коридоре висел только в одном месте. Я, обняв его как родного, весь испуганный, начал соображать, что врач, наверное, побежал в соседнее отделение, через подземные коридоры. Я решил податься туда же. Держась за стену, я добрался одним из переходов до соседнего отделения. Открыл дверь и увидел свет ночных ламп. Я мигом рванул на свет и прибежал на пост, где уже был патан. Там мы оставались до утра, не особо распространяясь о происшедшем.
Утром бабка лежала там же, на том же столе. Правая ладонь ее руки была покрыта палью и известкой, под ногтями — ошметки облупившейся краски. Мы быстро её запаковали и отправили с первой же машиной. После этого всё вернулось на круги своя.
