Когда российские пикейные жилеты рассуждают об американском высшем образовании, довольно часто можно услышать, что в американских университетах учатся в основном тупые и малообразованные спортсмены. Не то, чтоб я сильно обращала на это внимание, но, как говорил Планше д’Артаньяну в Булонском лесу, «сударь, человек вспоминает о том, о чем может, а не о том, о чем хочет». Все эти некогда услышанные утверждения внезапно выскочили из загашников моего подсознания, когда мне предложили прочесть осенью 2012 года курс в школе права Мичиганского университета. После 7 лет преподавания в Вышке у меня сформировались весьма высокие стандарты в отношении студентов, и мысль о том, что в начале сентября я попаду в лапы невежественных футболистов, вселяла страх и тоску. Войдя первый раз в аудиторию, никаких визуально идентифицируемых спортсменов я не обнаружила. Передо мной сидели типичные куколки американских лоеров, из которых вскоре должны были вылупиться бабочки. После лекции ко мне подошла несколько напуганная барышня и сказала, что она вообще-то с другого факультета и нельзя ли ей изучать мой курс без этих ужасных конституций, законодательных актов и судебных решений. Я ей вежливо отказала, сославшись на формальные требования.
Барышня пригорюнилась, и я попыталась объяснить необоснованность ее просьбы, сказав, что изучать мой курс без конституций – это примерно как развивать парламентаризм без парламента. Барышня дематериализовалась и в течение всего семестра не издала в моем присутствии ни единого звука. В качестве экзаменационной работы она прислала мне великолепную коллекцию фрагментов из моих лекционных слайдов без единой ссылки, за что получила честно заработанный неуд. Больше я ее не видела. Остальные студенты бодро изучали устрашающий нормативный материал, задавали вопросы и в итоге представили экзаменационные работы такого качества, что я онемела от восторга. Ни тупость, ни спортивность никак себя в первом семестре не манифестировали.
На следующий год я вновь читала тот же самый курс в той же самой школе права и даже в той же аудитории. Там снова сидели куколки лоеров, а прямо передо мной расположился огромный рыжий техасец в спортивной форме.
- Вот оно, началось, - подумала я. После лекции техасец встал и направился прямо ко мне.
- Вы не могли бы мне посоветовать, где найти результаты социологических опросов об отношении бизнеса к судам? На русском, конечно, - вежливо спросил он.
Решив, что с перепугу у меня начались галлюцинации, я попросила его повторить сказанное. Техасец радостно заржал.
- Да Вы не удивляйтесь, - сказал он. - У меня есть русские и литовские корни. Я на обоих этих языках с детства говорил. Литовский, правда, сейчас стал намного хуже – моя жена из Коста-Рики, и мы дома говорим по-испански. Слава Богу, на мой китайский это никак не повлияло.
Я снабдила любознательного и лингвистически продвинутого техасца необходимыми материалами и ссылками, с использованием которых он потом сделал блестящую экзаменационную работу. Мы с ним до сих пор переписываемся.
После двух семестров на юрфаке были пять семестров на политологическом факультете Мичиганского университета. В результате произошло развенчание нижеследующих русско-советских мифов об американских студентах.
Миф № 1. Если ты увешанный регалиями спортсмен, то плющевые и неплющевые университеты будут душиться в очереди, наперебой предлагая тебе покрытие абсолютно всех расходов по получению образования (attendance cost). При этом оценки и результаты тестов особой роли не играют. Доля правды в этом есть, но (1) такие стипендии никогда не даются на весь период обучения, (2) полную стипендию получают лишь те спортсмены, которых приглашают в университетскую сборную, (3) стипендию запросто могут отнять, если спортсмен завалил либо учебу, либо собственно спорт. Так что даже если ты исключительно талантливо лупишь по мячу или волшебно машешь битой, это не единственное, что требуется от тебя в колледже. Оценки и результаты тестов играют такую же роль при поступлении спортсменов, как и при поступлении их менее спортивных собратьев. По крайней мере, именно так мне объяснили ситуацию мои футболисты, бейсболисты и гребчихи.
Миф № 2. Американские студенты тупые. Не более и не менее, чем российские – если речь идет об undergrads. Сравнивать российских студентов –юристов с американскими попросту некорректно, в Штатах юридическое образование – это graduate school, туда приходят после колледжа.
Миф No 3. Студенты –спортсмены настолько тупые, что дальше ехать некуда. Абсолютная неправда. Разные. Есть блестящие. Есть с точностью до наоборот. Мне один раз достался совершенно восхитительный бейсболист. Мы с ним общались в основном по электронной почте – он сообщал мне, на какие именно соревнования он уезжает, я желала ему удачи и неназойливо приглашала его на office hours. Недели через три он пришел, повздыхал, сказал, что слабо понимает то, о чем мы говорим в классе, и спросил, нельзя ли как-то увязать тему его экзаменационной работы с бейсболом. Я с сожалением сообщила, что роль бейсбола в процессе судебной и правовой реформ на постсоветском пространстве была крайне невелика. Парень ушел, загрустив, а на следующий день я получила мейл от тренера, сообщавшего, что он дал своему питомцу по шляпе и велел сосредоточиться на учебе. В итоге мой орел написал нечто более или менее приемлемое и, что примечательно, без единого упоминания бейсбола.
Тренеры, кстати, очень активно контролируют процесс получения знаний своими подопечными. В начале каждого семестра они присылали мне письма, сообщали, какие именно звезды спорта есть в моем классе в этом сезоне, просили драть с них три шкуры и сообщать, ежели чего не так. Сообщать пришлось только один раз, как правило, всегда все было «так», а иногда настолько «так», что отдельные спортсмены становились звездами не только в своей команде, но и в моем классе. Поскольку я читала два разных курса в одном академическом году, некоторые студенты после первого семестра приходили ко мне и на второй. Так, по осени 2014 года появилась в моем классе гребчиха. Поначалу она осваивалась, но в течение месяца стало ясно, что у девочки уникальные юридические мозги. Она выбирала самые сложные темы и получала самые высокие оценки. После Нового года она снова оказалась в моем классе, причем не одна, а с подружкой из их же команды. Подружка была чуть послабее- скажем так, не уникальная, а просто очень хорошая. Через пару лекций они подошли ко мне и, стесняясь, сказали, что они рассказали про меня тренеру, и тренер теперь тоже хочет прийти послушать. Поскольку я в жизни не видела тренеров, интересующихся трансформацией судов на постсоветском пространстве, я, разумеется, согласилась. Тренер приходила дважды и задавала массу вопросов. А гребчиха теперь подает документы в школы права.
Отдельного упоминания заслуживает отношение к преподавателям. В отличие от довольно панибратского отношения учеников high school к учителям, студенты относятся к преподавателям подчеркнуто уважительно. В случае пропуска лекции студент, как правило, информирует преподавателя и по требованию (а иногда и без него) представляет оправдательный документ. Что совершенно не мешает им вынимать из тебя душу в случае получения плохой оценки. Для совсем расстроенных предусмотрена процедура обжалования оценки, именуемая grade grievance. В моей практике это было один раз. Студентка, недовольная итоговой оценкой, регулярно посещала лекции, все записывала, но список предложенных тем экзаменационных работ ее не устроил. Она пришла ко мне на консультацию и сказала, что все темы ей не нравятся, поэтому она хочет предложить свою.
- Валяй, - сказала я. - Предлагай.
-Девица просияла и сказала : Judicial reform of the Soviet legal system.
Видимо, я так вытаращилась на нее, что девица восприняла это как знак одобрения и попросила порекомендовать ей литературу.
- Извини, не могу. – сказала я.
- То есть как? – опешила девица. – Вам тема не нравится?
- Ну как тебе сказать. Я до этого момента и не знала, что такая тема существует. Так что литературу порекомендовать не могу.
Разочарованная девица ушла писать про раннее советское брачно-семейное законодательство. Из представленной ею затем работы я узнала, что НЭП был весьма близок идеологии фашизма, а браки настолько жестко регулировались сталинской Конституцией, что для вступления в брак согласия брачующихся не требовалось. Получив неуд, девица сначала долго просила исправить ей оценку, предлагая написать еще одну работу. При мысли о том, что придется читать еще один опус, я похолодела и предложение отвергла. Девица начала официальную процедуру, и меня вызвали на ковер. Я трудолюбиво распечатала нашу с ней переписку, ее работу с моими пометками и представила руководству, которое предложило повысить девице оценку, because the student is unhappy. Я отказалась, после чего дело было рассмотрено комиссией, принявшей следующее решение: работа очень плохая, все перепутано, студент темы не знает, но the student is unhappy, потому что ее оценка намного ниже, чем у остальных. Меня попросили сделать что-нибудь для счастья студентки и дали понять, что если я этого не сделаю, процедура обжалования пойдет на самый верх. В итоге я подняла ей оценку на полбалла, а заодно и всем остальным студентам. После этого мне пришлось вводить систему письменных внутрисеместровых зачетов и баллы за участие в дискуссии. Критерии выставления оценок и выставления баллов были длинно и занудно прописаны в силлабусе.
Устного экзамена американские студенты боятся как огня. С точки зрения многих, это фактически приравнивается к cruel and unusual punishment. Мои исполненные гордости за моих вышкинцев рассказы о том, как мои российские студенты сдавали устные экзамены, причем некоторые даже без подготовки, были, на мой взгляд, весьма достойным вкладом в российскую пропаганду и демонстрацией очевидного преимущества российской системы высшего образования.
Семь семестров в Мичиганском университете недвусмысленно показали, что преподавание в американском университете сильно отличается от преподавания в России. И дело совершенно не в том, что преподавать надо на другом языке. Отношение к студентам в ключе «Слышите ли вы меня, о бандерлоги?» не проходит совершенно. Раздувать клобук и давить студиозусов преподавательским авторитетом не получится. Нужно быть готовым объяснять каждую оценку и даже каждый балл за участие в дискуссии либо отсутствие оного. Все обсуждения возможной оценки лучше вести в письменном виде – на всякий случай. А также надо принять как данность то, что в конце каждого семестра ты и преподаваемый тобою курс будут оценены по шкале от 1 до 5. В Мичигане используются нижеследующие критерии.
1. Оценка самого курса
2. Оценка преподавателя
3. Много ли студент узнал в результате изучения этого курса.
4. Было ли у студента сильное желание изучать этот курс.
5. Моя внутрисеместровая оценка была справедливой
6. Данный курс требовал больших усилий по сравнению с аналогичными курсами
7. Преподаватель внимателен по отношению к студентам
8. Преподаватель дает четкие и хорошо структурированные объяснения.
9. Система выставления оценок была четко определена.
10. Преподаватель сумел вызвать интерес к своему курсу.
11. Преподаватель поддерживал дискуссию на темы, выходящие за рамки курса.
12. Студенты ощущали себя комфортно, задавая вопросы.
13. Задания соответствовали тематике курса.
14. Оценки выставляются справедливо.
15. Преподаватель помогает студентам, испытывающим трудности в работе с учебными материалами.
Вот этому небольшому списочку надо соответствовать. Не соответствуешь – тебе же хуже. И в заключение для тех, кто нашел в себе силы дочитать это занудство до конца – никто и никогда, ни в глаза, ни за глаза, не комментировал мой акцент. Разумеется, я говорю с акцентом, не русским, а каким-то странным, приобретенным в общаге NYU. Но с акцентом говорит половина преподавателей. И язык – это наименьшая из сложностей, с которыми сталкиваешься, начав преподавать по ту сторону Атлантики.
