Жил у нас в девяностых во дворе пенсионер, хуем груши околачивающий. Вдовец, однако, всегда со старухой какой-нибудь под боком. Дядей Витей звали.
Так вот, любил этот Дядя Витя порнуху посмотреть по пьяне. Втыкал он её самозабвенно, словно коммунист бондарчуковскую «Судьбу человека».
Выпьет, бывало, грамм двести, для вдохновенья, припадёт башкой к диванному валику и смотрит, смотрит. От доски до доски, как говорится, пока VHSка трёхчасовая не закончится. А потом всю ночь бабку свою и так, и эдак лохматит.
Каждый из нас старался сделать пенсионеру подгон пожёстче, чтобы усилить эффект Дядьвитиных сексуальных переживаний. Трогателен и слаб он бывал в эти мгновенья, прям как ребёнок, и всегда принимал любой сексуальный балаган за чистую монету. Как только на руках появлялось нечто стоящее, для нашего давно извращенного внимания, мы брали к этому «киношедевру» водки и шли в гости к пенсионеру. Понаблюдать за ним со стороны.
Реакция на тот или иной фильм всегда была разная и неоднозначная, ибо старик был законченным максималистом. В любом случае, с ним всегда было интересно.
Например, он цокал языком в недовольстве, когда девки сношались на кровати в обуви. Мол, негоже в чоботах, да на белу простынь. Некультурно. Или когда бабу пользуют полураздетой – «непалюцки».
И напротив, когда шлюха отрабатывая бабло притворно стонала на камеру, он умилялся: «Эка, пиздынька блажит! Гляди, гляди мужики: блажит-то как…».
Мы обычно сидели рядом, обильно заливали шары и, сквозь улыбку, иезуитствовали:
– Ну, что, дядь Вить, хороша пиздынька?
Старик, будто не замечая издёвки, от чистого сердца отвечал:
– Хороша, блядина, слов нет! Была у меня примерно такая же, до чего ж еблива была – страсть! Я однажды сверху на неё наваливаюсь, как Вакула на чёрта, а она мне: ну-ка погодь Витёк, давай вот эдак… – и ноги мне на плечи ка-ак положит! Я как поглядел на её разявленную манду, так враз и кончил!
Пенсионер уважал труд порноактёров и всегда принимал их сторону. Защищал их как мог. Допустим, если заходил разговор, что ни один среднестатистический ёбырь не сношает бабу по сорок минут, то старик тут же начинал неистово спорить и приводить свои подчас нелепые доводы. Упрётся, отказываясь верить, что это сначала дня два снимали, да ещё потом столько же переозвучивали.
Обычно он старался приводить скользкие доводы вроде таких:
– Вам, молодым, всё смехуёчки, да пиздахахньки. Избаловали вас срамом при новой власти. Потому вы нихуя и не можете. Залез на девку как кролик, пару раз качнул и сыто отвалился. А в наше время, вот таких вот хуесосок (старик тыкал в сторону телевизора жёлтым никотиновым ногтём), вожжами из деревень гнали, как ведьм! На вес золота они у нас были, хуесоски. Будь в наше время такие боевые бабы, мы бы такой развитой социализм в стране отгрохали, весь мир бы ахуел!
Кто-нибудь из нас в пылу прений осаживал старика:
– Ты, старый, не увиливай, а отвечай прямо: смог бы такую пиздопроныру драть целый час, или нет?
– Не знаю, но ведь ебут же! Вон, смотрите – И в виде весомого аргумента дядя Витя снова кивал в сторону нарывающего блудом экрана.
Мы усмехались и триумфально разливали остатки водяры. Каждый оставался при своём мнении.
Бывали моменты когда дядя Витя огорчался и негодовал:
– Вы там передайте Скуле, этому извращенцу херову, чтоб без поллитра тут не не появлялся! В обидах я на него. Давеча, принёс он сюда кило с аванса, сидел и гугнил часа два про какую-то сраную бетономешалку, которую они себе с завода спиздить удумали и проебали момент, пришлось её им потом втридорого покупать. А перед уходом, глядит на меня дурным глазом, да и говорит, мол, вот, чуть не забыл, кассету тебе прихватил – глянь на досуге. Интересная фильма, говорит, до изнеможения занимательная, а сам за порог, значит, блядюга.
Думаю, ушёл ну и хуй с ним, не велика потеря. Водка один хер кончилась.
Ведьму я свою, значит, пинком за чекушкою шлю, вроде как для приятного просмотра. Дождался, пока баба из лабаза вернётся,
закусь спроворит – терпел, не включал.
Воткнул кассету. А там, йобоно форменный пиздец: в рот друг другу ссут, на грудь серут, с собаками харятся и даже у коней сосут!
Так, всё бы ничего, познавательно. Но только пру я той же ночью свою матрёшку рачком в гузло, а она возьми да и обоссысь подо мною. Прям в кровать! Ну не хуйня ли, братцы?! Насмотрелась, сука, в мире животных! Выгнал я её на следующий же день, блядину малохольную…
Водилась за стариком и тайная сексуальная страстишка. Сильно жаловал он геронтофилейное кино. Больше любил такие сюжеты, где старички своими вялыми горбылями молодок охаживали, но не гнушался и когда молодые старух чешут, такими же вялыми, но ещё без горбинки. Надменно бросал в нашу сторону упрёк, подразумевая целое поколение:
– Гдяди вот, двадцать пять всего пацану, а хуй у него уж толком и не стоит. Я вот в его годы тока с флота вернулся, пять лет на крейсере без баб…дык у меня на любую пиздопроёбину, что австрийский штык вскакивал. Бывалча, идёшь каким-нить леском с работы, глянешь на дупло на сосенке смолой подтекло, а тебе оно пиздой плакучей мерещится…
Как-то Боб, дядь Витин сосед через стенку, угрюмый работяга за сорокет, присутствуя во время подобной тирады, заплетающимся языком выдал экспромт:
– Если б молодость знала, если б старость могла…
Та бы – за щеку брала, эта мозг бы ебла…
Все присутствующие горько на это усмехнулись и молча выпили.
Кстати, вечно угрюмый Боб и пристрастил дядю Витю к этому альковно-будуарному виду искусства.
А дело было так. Стояла середина девяностых. – Время, когда даже самый бестонтовый работяга мог себе позволить вставить в ламповый «Фотон» декодер, и свободно купить кассетный видеоплейер «Фунай». И Боб не был исключением. Любил он Сильвестра Сталлоне и прочую голливудскую кровь. Собрались как-то они с мужиками у него дома побухать, что-то там важное отметить. Выпили чин по чину – мало, выпили ещё. Не хватило и деньги кончились. Боб к дяде Вите – знал, стервец, что у него всегда пенсионная копейка водится, да и выпить тот в компании совсем не дурак. Короче, завлёк он его в лихую компанию, посулив добрый процент в виде чекушки с кредита, тот и согласился.
Так как цеховая шантрапа Боба была старику не знакома, он молча пил в сторонке и косил синеющим взглядом на мерцающее видео, где кого-то усердно крошили из автоматов.
Боб, достаточно захмелев и подобрев, узрел отчужденье дяди Вити и свойски хлопнув его по плечу, проорал сквозь пьяный гундёж:
– Что, скучаешь старый?
Дядя Витя пессимистично отозвался:
– Всё нормально, Борька. Кино вот смотрю…
– Скуча-а-а-ешь… – лукаво усмехнулся Боб.
Старик неопределённо пожал плечами.
– Щас, я тебя развеселю. Бля буду, щас ты у меня, блять, как… Герцен проснёшься! – начитанный Боб засуетился у телевизионной тумбочки и извлёк из тёмных недр порядком пошарпаную кассету и ловко закинул её в прожорливую пасть видака. Чёрный аппарат хищно мигая огоньками заглотил с пластмассовым всхлипом предложенное и по экрану тут же сверху вниз пошли частые цветные полосы. Затем, будто продравшись сквозь пёструю рябь, появилось изображение и послышалась лающая немецкая речь. Начался фильм.
Действие происходило на зелёной лужайке залитой солнцем. Двое немецких парубков, в синих пиджаках, о чём-то дискутировали на повышенных оборотах и нервно размахивали руками. Подле них, загорали две смазливые школьницы в бикини, подстелив под свои тощие задницы небольшой тирольский плед. Глядя на парней, они тихо перешёптывались и кокетливо поглядывали в их сторону. Через некоторое время спорщики резко оборвали свои прения и, будто впервые заметив девчонок, театрально изобразили на лицах приятное удивление.
Заговорщицки подмигнув друг другу, пареньки подкатили к загорающим, представились, и завели непринуждённый, будто ни к чему не обязывающий разговор. Перекинувшись парой-тройкой фраз, девушки встали и с томной улыбкой, не сговариваясь, обняли парней. Каждая выбрала того, кто в данный момент оказался к ней ближе. Будто это была сама судьба. С подобной фатальной готовностью, принимают рукавицы из рук мастера на стройке, или траурные повязки от распорядителя на похоронах. Через мгновение школьницы уже бойко поглаживали руками набухшие от давления мужские гульфики, а парни, в свою очередь, запустив лапы под лифы и в трусики неистово мяли девичьи груди и попки. В динамики телевизора едва прорывалось пенье птиц и смешанный речитатив иноземной тарабарщины внезапно влюблённых.
– А что, фильм без перевода? – поинтересовался дядя Витя, давая понять окружающим, что немного в теме нынешней киноиндустрии.
– Да зачем он там нужен? Ты это… давай смотри, старый, не отвлекайся…и не отвлекай… – отрезал Боб, разливая водку по мутным стопкам.
– Не скажи, с переводом то, оно как-то сподручнее… – неуверенно, будто для самого себя, возразил старик.
Мужики на мгновенье притихли, хохотнули, и снова вернулись к прерванной беседе.
Отвлёкшись дядя Витя упустил любовные прелюдии и, снова вернувшись к просмотру фильма, был немного ошарашен увиденным: одна из девушек, спустив у парня до лодыжек серые брюки, теперь неистово насасывала его член, при этом бесстыдно заглядывая ему в глаза. Параллельно им, вторая парочка тоже старалась он развернулся к девушке бёдрами и, взгромоздившись над её головой, вставил её в рот свой крепкий натруженный член.
– Шестьдесят девятая поза. Учись, дядя Витя! – прокомментировал через плечо Боб, лукаво подмигивая уже порядком захмелевшим мужикам. Те оценили шутку юмора и скопом заржали.
– Тьфу, блять, выключи Борька! Поставь чего-нибудь нормальное…что ты в самом-то деле? – смутился дядя Витя. Но было видно, что он сильно возбуждён, впервые в жизни увидев такую откровенную похабщину. В его глазах читался животный интерес, и ушлый Боб моментально просёк его исходящие сексуальные флюиды.
– Да ладно тебе дядь Вить, что ты как титишный, в самом-то деле? Нормальное мужичье кино. Ты думаешь ты один тут такой? Я вот когда первый раз смотрел порнуху, так вообще сбодунища был. Ночь. Дома выпить – шаром покати. Во рту сушняк. Хуй стоит, башка не варит. Пошёл в сортир, подрочил. Думал, попустит. Попил водички из крана, дальше смотрю, опять хуй встал. Ну, думаю, нет! Ты, кстати, помнишь, полгода назад, я зимой к тебе в час ночи припиздил, денег занять? – Вот, тогда это было! Ты денег дал, я к таксистам, взял пол литра и домой. Дрочить, думаю, так дрочить! А тут у подъезда Надьку Шкуру зацепил, из гостей, сука, поддатая возвращалась. Я её к себе заволок. Ну, выпили по одной, тоси-боси, я кино снова включаю. Смотрим – пьём. Она, блядина, как увидела еблю по телевизору, так враз захотела. Выебал. Опять выпили, я её давай крутить за щеку у меня взять. Надька – ни в какую! Хоть в жопу, говорит, еби меня Боря, а вафлёркой не была никогда и быть не собираюсь! Делать нечего, в жопу отхарил. Опять выпили, я опять её давай на отсос крутить – она на дыбы. Пришлось по ебалу ей пару раз съездить, чтоб посговорчивей стала. Согласилась, с грехом пополам. Открывает, значится, она рот, а там ни одного целого зуба! Одни пеньки чёрные, да ебучие амфитеатры, прям как в древнем Риме… И вот сосёт у меня Надька, блюёт мне на яйца и плачет. А я её по голове глажу, жалею, и думаю: ёбанорот, и это мой первый в жизни минет! А ты говоришь мне тут дядь Вить «чего-нибудь нормальное включи».
Дык, это и есть самое нормальное. Куда нормальнее.
Боб достал из-под стола последнюю бутылку, вскрыл и щедро разлил гостям.
Потом, в течении вечера, дядю Витю не было слышно. По-ребячьи раскрыв рот, он заворожено глядел в экран, где бесстыдно корчились в оргиях мужчины и женщины. Этот вечер присутствовавшие запомнили надолго. Когда кончалась водка, старик молча, не отрывая глаз от экрана, лез в брюки, будто на ощупь вытягивал нужное количество денег, продолжая жадно впитывать глазами срамоту. За водкой бегали два раза. Дядя Витя внимательно просмотрел оба фильма, что были на кассете и, когда аккуратно разливали на круг последнюю бутылку его внезапно прорвало, он сквозь навернувшиеся слёзы громко запричитал:
– Эх, блять, шнурки, ответьте мне, старику: почему, почему в жизни всё так несправедливо, не по-людски?
– Что не по людски-то, дядька? – как Вий поднял на дядь Витю свои тяжёлые веки Боб.
– Да всё, всё не по-людски! Я вот жизнь прожил и старуху свою всё без света, да на спине ебал, боялся что кто-нибудь увидит, услышит, осмеёт. А тут такое! Вот ведь как нужно было, во-о-от! А мы? А теперь что, жизнь прошла…годы молодые…всё, нахуй! Всё коту под сраку! Ебись я вот так же красиво в молодости, мне бы и на работе цены не было. Я бы по две нормы влёт делал и домой радостный бежал к своей пиздыньке. Нельзя нам было вот так, нельзя. Коммунизм мы тогда строили, а вы счастливые, но счастья своего не ведаете, дуроломы…
После чего дядя Витя не выдержал и заплакал навзрыд.
Мужики потупившись молчали, одни о чём-то задумались, другие хмурили брови пытаясь скрыть улыбку. Все молча, как на поминках выпили не чокаясь, а после, закусив, так же молча потянулись к выходу. За окнами давно стемнело. Засиделись.
– Борька, слышь, оставь мне эту фильму, я её ещё раз гляну! – немного оправившись от стресса крикнул из зала старик.
– Конечно, смотри. – буркнул из прихожей Боб.
Потом ещё у нас было много таких весёлых бухих посиделок, но уже у дяди Вити. Потому как через несколько дней после приобщения к сексуальному таинству, старик приобрёл себе роскошную самсунговскую видеодвойку. Молниеносно вызубрив прилагающуюся к аппарату инструкцию, Дядя Витя одержимо переписал себе на кассеты всё имевшееся в нашем дворе порно. И у него словно наступила новая жизнь. Вернее, хорошо забытая старая.
Оборачиваясь мысленным взором назад, вспоминается, каким добрым это время было. Когда сугубо мужская компания, водка в изобилии на столе и задушевная беседа в кружевах сигаретного дыма. А в углу, пёстро освещая сумеречный зимний полумрак, мельтешило, извивалось и неистовствовало порно, обдавая присутствующих отблесками электрического огня из телевизионной топки.
После этого знаменательного вечера мы, промеж собой, Дядю Витю так Пиздынькой и прозвали.
Умер Пиздынька в канун нового тысячелетия, словно унося в с собой в могилу целую порноэру формата VHS.
Почил старик как гусар, на сорокалетней бабе. Закинулся виагрой, полирнул её водкой, чтобы крепче вштырило, мотор и не вынес. Стуканул. Хорошая Смерть. Человечная.
Как говорила потом скорбно восседая на поминках сороколетняя «молодуха», последними словами «Витеньки» была сакральная фраза: «только в тапках не хороните…»
– Как же так, в обувке, да на чисто ложе? – в циничной задумчивости проворчал из угла на это пьяный Боб.– Он весь день долбил на морозе ломом могилу соседу и к вечеру его порядком развезло.
Хоть Борька мужик и неплохой, но всем захотелось ему разбить за его дурной язык морду. Мы сдержались, а Дядю Витю мы всё равно похоронили - в туфлях.
