Вот у нас в стране его вроде как осуждают повсеместно. Осуждают и даже борются с ним вроде. Ну во всяком случае пропаганда гомосексуализма у нас в стране запрещена на законодательном уровне. Хотя как эта пропаганда может выглядеть и, самое главное, на кого она может повлиять, я не очень понимаю. Ну да ладно, не обо мне речь. Осуждают, и всё тут. Таков закон.
Священники разных конфессий это явление социальное тоже очень не одобряют. Вот недавно представитель старообрядческой церкви выступал и прямо при президенте призывал всех отращивать волосы на лице, ибо только так, по его мнению, можно защититься от этой страшной напасти. Я спорить не берусь, у меня такого образования нету, так что верю тут на слово.
Прочая общественность наша тоже регулярно обмирает по этому поводу. Разрешат в какой-нибудь Европе бездуховной мужикам на мужиках жениться, а наши сразу давай обмирать! Мол, да как же это так, ребятушки, да куда же это мир то катится, да сколько же можно нам такое издевательство над нравственностью да моралью терпеть!?
Я не знаю, почему люди столь остро переживают по поводу чужих задниц и на полном серьёзе пытаются контролировать чужую половую жизнь, но интересно мне сейчас совсем другое. Почему именно гомосексуализм? Почему, например, не бедность?
Ну вот представьте — живёт простая, одинокая старушка. Получает от государства одиннадцать тысяч пенсии. Ну со всеми надбавками и ветеранскими — пусть тринадцать восемьсот. Половину отдаёт за регулярно подрастающие услуги ЖКХ, остальное — некачественная еда и схожие по качеству с едой лекарства. Таблетированное плацебо и колбасный продукт одним словом.
И вот живёт она так, живёт, концы еле-еле с концами сводит, и вдруг к ней ранним субботним утром врываются силовики. Всё честь по чести, как они это любят, все в масках, в броне, с матом надсадным, выпиливают ей дверь, машут автоматами и набиваются в её квартирку так, что та, того и гляди лопнет по швам. А следом за ними депутат в элегантном пиджаке и священник с благостным лицом, и прочие граждане с активной жизненной позицией.
И следователь, молодой ещё совсем, но уже с седеющим залысинами смотрит на неё холодно и медленно цедит сквозь крупные, молочного цвета зубы: ну что же вы, Клавдия Семёновна, взрослый вроде бы уже, даже скажем так, пожилой вполне человек, вытворяете тут у нас? А?! На тринадцать тысяч живёте?! И не стыдно вам?! Седина вон уже, правнуки в Челябинске, подагра во всю процветает, давление ни к чёрту — а вы туда же, безобразничать?! Вы понимаете, что у нас бедность — запрещена?! О-фи-ци-аль-но! Пакет депутата Мировой! Слыхали о таком? Нет?! А он есть! И незнание законов не освобождает от ответственности, дорогая вы моя, Клавдия Семёновна!
И священник у него из-за спины брови строго насупит и кивнёт так, что старушка от страха жалобно и нелепо икнёт во внезапно съёжившейся и затихшей комнатке. А депутат, отирая пахучим носовым платком красный свой загривок достанет из кожаного портфеля несколько листков и будет размахивать ими перед старушкиным бледным носом, отрывисто выкрикивая постановления и названия статей, регламентирующих материальное положение граждан.
И активисты-общественники загалдят и осуждающе качнутся единой народной массой.
Припёрли к стенке старуху, одним словом. Не отвертится теперь, старая шельма!
И насыпают старушке полную кухню денег, да всё крупными ассигнациями и ставят на учёт в РОВД, чтобы она, значит, каждую неделю ходила бы туда отмечаться и чеки показывать, дескать вот, трачу в неделю не меньше двадцати пяти тысяч, и ни про какие тринадцать восемьсот в месяц и думать не смею. Встала на путь исправления, с преступным прошлым — порвала. Всё согласно пакету Мировой.
И священник с депутатом раз в месяц к ней теперь приходят, подбавляют денег, чтобы не дай бог не уменьшилась куча то. Ибо по закону всё должно быть. А закон — бедность запрещает. Уголовно наказуемо это — бедно жить. Нельзя! Грех!
Но у нас, пока, почему-то нет таких законов. У нас пока сплошной гомосексуализм.
Яков Хренов
