Я приехал в Израиль в марте 1991 года. Или если вернее сказать, меня родаки привезли. Тогда многие переселялись. В СССР я учился на 4 курсе политехнического института по специальности “Программное обеспечение ЭВМ”. В Израиле меня приняли на 3й курс по схожему направлению. Документы достаточно быстро оформили, учеба должна была начаться к середине сентября, нужно было учить язык и зарабатывать деньги.
Подавая документы в универе, я познакомился с двумя “бывалыми” соотечественниками. Они рассказали про замечательный город Эйлат: одновременно и курортную столицу Израиля и так же столицу студенческих сезонных заработков. С их слов я узнал, что в Эйлате много работ в гостиничном секторе. “Платят неплохо, дают жилье и питание. А работу искать легче легкого - просто ходишь от гостиницы к гостинице и предлагаешь себя в отделе кадров.”
Звучало достаточно убедительно. Так и порешили мы вместе поехать автостопом в Эйлат. Я выклянчил у родителей пару сотен, собрал сумку и рано поутру собрался выходить из дома, чтобы вместе с новыми товарищами податься на вольные хлеба. Мать провожая меня заплакала. Я тогда, дурной был, не понял “почему”. А плакала она потому, что почувствовала, что я навсегда покидаю гнездо. И правда. С тех пор я больше с родителями под одной крышей не жил. Сейчас мне почти 47 и мои киндеры тоже уже разлетелись.
Быстро сказка сказывается долго дело делается. За день добрались из Тел Авива до Эйлата. Был знойный восточный апрель. Вечер. На улице +30 с копейками. Добрались до какого то хостеля, разместились кое как и пошли пить пиво в самое дешевое место в Эйлате - Peace Cafe. Место как оказалось эпическое. Но об этом позднее.
Рано утром, я вместе со своими новыми товарищами пошел искать работу по гостиницам. Заходили мы с черных ходов, спрашивали где отдел кадров и предлагали себя. Ребята довольно быстро пристроились, так как знали иврит и английский. Я знал только английский и мне удалось найти работу только в конце дня. Меня приняли в пятизвездочный отель King Solomon на самую нижайшую должность - подручным в столовую для персонала. В тот же день дали мне койку в общежитии для персонала. На следующее утро я приступил к служебным обязанностям.
Хуже работы у меня не было и надеюсь не будет. Представьте себе, столовая на 120 человек, где то в подвальных недрах огромного отеля. Ты начинаешь смену в 8:00. Надо расставить стулья, нарезать овощи, заполнить контейнеры с соками. Потом начинается завтрак. Зал заполняется народом, они едят, пьют, расплескивают еду. Ты носишься убираешь все за ними, вытираешь столы, убираешь подносы… Закончился завтрак. Надо вымыть весь зал, и подготовиться к обеду. Обед. Опять все засрано. Потом будет ужин и перед ужином весь цикл повторяется. После ужина надо провести генеральную уборку, чтобы подготовиться к завтраку.
Сначала было ничего, я справлялся. После недели я начал тихо охуевать. Мне стало казаться, что весь мир состоит из нескончаемого потока постоянно хотящих жрать людей. Людей жующих, проливающих свой хавчик на стол и пол. Я посчитал, что ежедневно я проходил около 20 километров вытирая загаженные столы. После работы я выпивал пива в одном из кабачков, что был рядом и валился спать в общажной комнате, где рядом со мной на нарах храпели и пердели такие же полу бомжи как и я из разных стран мира.
Выходной был всего один раз в неделю. По деньгам теоретически получалось около 800 долларов в месяц, что было неплохо, учитывая, что мне не надо было платить за еду и жилье. Но денег я не видел, так как зарплата была раз в месяц. Через две недели я еле волочил ноги, возненавидел людей и вдобавок у меня закончились наличные деньги, которые я взял у родителей. Пиво больше пить было не на что. Но выход был: “Peace Cafe”. По утрам во дворе этого “известного” кафе собирались соискатели поденной и черной работы. Потом подъезжали “работодатели” и не выходя из машин громко объявляли предложения, типа: “Два человека на разбор строительного мусора! 50 шекелей каждому” или “Демонтаж гаража! Один человек! 40 шекелей!”
Так вот отчаявшись от безденежья и поплелся я туда в свой единственный выходной. Знатоки порекомендовали приходить к 5 утра.
Работу я нашел очень быстро. Приехал араб на потрепанной машине. Сказал на ломаном английском, что надо помочь “ломать” камни. Обещал заплатить 60 шекелей. Я согласился и поехал.
Приехали мы на строительный объект. Там суетились люди и машины. Бригада с которой я работал состояла из арабского племени Друзов. Они строили каменные стены. Друзы дали в руки кувалду и подвели к куче больших камней. Сказали, что моя обязанность расхуячивать большие камни в маленькие (примерно килограмм по 20) и складывать “маленькие” камни в отдельную кучу..
Надо сказать, что в спортзале где я занимался спортом, моим любимым снарядом была шина от грузовика и кувалда, которой надо было об шину колотить. Короче, пошел я эти камни колоть, как щепки. И знаете, мне очень понравилась работа: свежий воздух, свобода, физкультура. Я сразу почувствовал, что в отельное подземелье я не вернусь.
Моим напарником оказался москвич Максим. Максим уже 3 месяца жил в Израиле и столько же работал на объекте. Максим был уже с “опытом” и выбирал из тех “маленьких” камней подходящие для строительства стены.
Спорится работа! Одно удовольствие.
А потом в глазах потемнело. Я глаза открываю, мне кто то голову держит, кто то холодную воду в рот вливает, а Макс говорит по русски: “У тебя солнечный удар. Ты воды мало пил. Лежи, сейчас оклимаешься". Я смотрю на себя: у мена вся майка в крови. Кровь из носа идет, как из под крана. Перенапрягся видать. Там температура +40
Короче переусердствовал я с кувалдой. Максим показал, как они воду приготавливают: наливают с вечера воды в большие пластиковые бутылки и замораживают Потом вода весь день тает (в тени +40 градусов) и ее потихоньку, но очень часто пьют.
Оклемался я. Работу закончили мы в час дня. Жара стояла, такая, что моя цепочка на шее стала горячая, как утюг. Рошан, так звали бригадира, подошел ко мне, дал мне обещанные 60 шекелей и предложил остаться у них в бригаде. Я обрадовался пиздец как! Только как же мне остаться? Наличных на еду нет, жилья нет, остается одно опять возвращаться в “подземелье”. Я так ему и сказал, что не получится у меня. Максим помог. Говорит: “можешь пока у меня на диване пожить, а там разберешься.” Рошан согласился неделю платить мне каждый день наличными, пока я за свою работу в отеле не получу зарплату.
Разрулилось все. Уволился я с каторги подземной и начал вольную жизнь на стройке. На стройке круто, все время что то происходит. Мы принимали участие в строительстве целого района города.
Странный народ попадался на стройке. Мне запомнился один арабский мальчик лет так 7. Он целый день без устали убирал мусор. Ходил с двумя ведерками от одной мусорной куче к другой. Наполнял ведерки свои и опрокидывал их в контейнеры. Его отец работал неподалеку, клал плитку.
Интересно было пить кофе по арабски. Они разводили в песке небольшой костерчик, насыпали в маленькую кастрюлю кофе, да так, что с горкой и варили это снадобье. Я сначала думал, что глупо на жаре кофе пить, но как этой смеси попробовал, так сразу “Алла Акбар” захотелось кричать.
Заканчивали мы работу около часа двух. Я по вечерам устроился охранником в супермаркет на пол ставки. Так, что все вместе около 2 тысяч долларов у меня в месяц получалось, что было весьма не плохо для 1991 года. С Максимом мы договорились располовинить расходы на квартиру. Классно все было.
Но не обошлось и без ЧП
В тот день я мирно месил цемент, как вдруг откуда то сверху раздался крик: “Эй русский!” Я инстинктивно посмотрел наверх и где то на пятом этаже я увидел голову. Голова опять заорала с арабским акцентом: “Ты русский! Ты в жопе узкий!”
Меня улыбнуло поэтическое построение фразы, и я беззлобно парировал: “Пошел на хуй, еб твою мать!” и продолжил свой труд предположив, что мультикультурное общение закончено. Но не тут то было. В корыто с цементом шлепнулся кирпич, подняв брызги, что попали мне на одежду и лицо. Я в гневе опять посмотрел наверх и весьма вовремя, потому что следующий кирпич летел мне прямо в голову. Я успел отвернуться. Противника я не успел разглядеть. Атака прекратилась. Я решил, что инцидент исчерпан, но все же оставался в состоянии повышенной боевой готовности некоторое время. Один раз я увидел его вблизи: тощий дрыщ с бармалейской бородкой, что занимался уборкой помещений и всякой другой хуйней, что не требовала ни физических ни умственных усилий. Он мне даже кулак показал, проходя мимо, что весьма улыбнуло. Ну как это показывать кулак человеку, что целый день таскает камни, каждый минимум 20 килограмм? Я бы на его месте себе бы кулак не показывал бы.
Через несколько дней я и вовсе забыл про это происшествие. Но абрек как оказалось затаил злобу лютую.
В тот день я ковырялся в подвале - там был небольшой склад и мне надо было что то оттуда принести. Помещение было тесное и я был на противоположном конце от единственного входа, когда узрел боковым зрением человека. Я повернулся и увидел аксакала с арматурой в руках. Его лицо было перекошено от злобы, в правой руке на высоте плеча он крепко держал железную палку в позиции замаха. Бармалей злобно и истерично заорал по русски с арабским акцентом: “Мою мать не еб!! Твою мать еб! Чью мать еб?”
С этого момента время замедлилось. У меня всегда так бывает в экстремальных ситуациях, мыслей никаких - одни рефлексы. Что интересно, что потом помнишь эти ситуации буквально по секундам. С одной стороны мне хотелось расхохотаться над комичностью его стиля коммуникации, но арматура в левой руке не вызывала у меня ни улыбки, ни оптимизма.
Ведь действительно - отступать некуда. Места для маневра никакого. Удар арматурой я скорее всего заблокирую, но рискую поломать руку. Весьма вероятно, что с идиотом этим я и одной рукой справлюсь, но страшно все равно.
Я решил пойти на военную хитрость. Сделал жалобное испуганное жалобное лицо, поднял левую руку вверх, типа так дружелюбно и трусливо ей машу, но на самом деле отвлекаю его внимание, от того, что я выставил левую ногу вперед, а правую руку медленно поднес к подбородку.
“Мою мать Еб!” говорю, “мою!”. Палестинец самодовольно улыбнулся и его рука с арматурой, чуть расслабилась. Вот в этот момент я сделал выпад и левой рукой схватил арматуру и резко дернул ее на себя, а правой провел классический прямой, тот удар, что начинается с разворота пятки, переходит во вращение туловища, а кулак вкручивается, как винт в место удара. Попал я прямо в подбородок. Палестинец сложился как перочинный нож. Просто упал, без крика и стона, и остался лежать в смешной такой позе: на боку, как будто спать лег. Тут меня такая ярость обуяла. Я обычно лежачих не бью, но в той ситуации я решил сделать исключение из правил. Пару раз оттяпал его арматурой по почкам: пусть кровью писиет неделю и думает на вопросом “чью же все таки мать Еб?”
Слышу, меня кто то по имени зовет. Голову поднимаю, смотрю Рошан стоит и понимающе смотрит на мизансцену.
“Пошли отсюда быстро”, говорит.
Я за ним.
“Палку выбрось”, приказывает.
Тут я понимаю, что до сих пор арматуру держу в руке, и не просто держу, а таким хватом, что костяшки побелели. Бросил я железку. Идем быстрым шагом.
Рошан говорит: “Палестинцы все манЯьки (с местным ударение на ‘Я’), а ты пока иди домой, завтра за тобой заеду как обычно”
С тех пор мы больше того чудика на стройке не видели. Рошан, сказал, что он многих уже достал и когда его нашли с поломанной челюстью, то перебинтовали и с радостью отправили обратно в сектор Газа. Так, что все обошлось.
К сентябрю я заработал и скопил несколько тысяч долларов. Уволился с работ. Купил себе компьютер. Переехал в общежитие и продолжил учиться на программиста. На стройке клево конечно, но программистом мне больше нравится.
