— Знаешь, мне кажется, что по настоящему, какой человек, злой или добрый, можно узнать по тем гримасам, которые он корчит, когда кончает — моя благоверная стояла у окна в костюме Евы, небрежно натянутом на костлявое тело.
— Ты к чему? — вечно ее после этого дела пробивает на философию. Придушил бы.
— Ну вот ты, например, злой. Ты, когда трахаешься, у тебя такая зверская рожа, что аж страшно. Ты, родной, ебешься так, как будто оргазм свой из меня выколачиваешь, выдираешь, вместе с кишками и гортанью. А Серега твой, когда кончает, как будто сейчас расплачется, ему наверно бабы только из жалости и дают, потому что он добрый и мягкий.
Это она сказала, конечно, зря. С Серегой мы с детства друзья, неразлей и беспезды. Нам делить нечего, мы всегда один за всех. Мы, по секрету, в юности блевоту в знак скрепления нашей дружбы ели. Он мою, а я его. Так что даже патогенная желудочная микрофлора у нас с ним общая.
А то, что бабы после ебли несут — это все сквозняк в их раздолбанной дыре. Впустую дует, вонь разносит. Уж я то знаю, что Серега брутальный мачо, а не какая–то там плаксивая попрошайка.
— А вот тот дяденька, например, он вообще не такой, как вы. Он оргазмами наверно одаривает, как дед Мороз. Пусть раз в год, зато красиво. Под шампанское и со свечками.
— Где дядька, какой? — я не выдержал, подошел к окну.
Посреди улицы стоял действительно мужик, или даже дед. За полтос, точно. Прилично одетый, с аккуратно стриженой бороденкой, благообразный. И с еблетом, осоловелым как у Папы Римского, которому на старости лет впервые отстрочили глубокий минет с проглотом. От него, казалось, во все стороны разливались волны счастья и неземной благодати. Мужик размашисто и вдохновенно мастурбировал.
Перед нашей общагой случается всякое. Вечерами молодежь пьет пиво, долбит на все окрестности музоном, потом дерется, потом, как стемнеет, ебется. Могут еще колеса с машины снять, стекла побить, насрать под дверью. Полиция к нам, как на работу ходит. Да везде так. Это нормально, дела житейские.
Но чтобы стоять и вот так вот нагло и демонстративно дрочить на всю общагу, где, между прочим, могут быть даже дети, это, товарищи, просто какой–то ебаный лютый пиздец. Докатились. Такого, сука, публичного унижения нам не сотворяли со времен Цусимы!
Возмущенный, я лишь успел кинуть ноги в свои боевые шлепанцы, да кликнуть Серегу, а мужик уже огребал от разъяренной толпы по всей суровости закона капиталистического общежития.
Пришлось вмешаться. Нам не нужен был немедленный самосуд, нам необходимо было понять мотивацию этого индивида и принять, как модно сейчас говорить, его месседж. Ведь все беды нашего злоебучего мира зиждятся, в первую очередь, на взаимном нежелании слышать и понимать друг друга. А для принятия и расшифровки подобных месседжей у нас есть отличная теплая бытовка без окон в цокольном этаже.
Не, ну для порядку, раз уж вышел, я конечно тоже пару раз приложился. Сперва рукой, потом ногой. Мужику хватило. Видно, что не битый. За такого двоих точно не дадут.
В бытовке расположились втроем. Серый принес пива, стулья, скотч и видеорегистратор из своей тачки. Он его, оказывается, забыл выключить и начало этой сказочной истории запечатлелось на шестнадцатигиговой флешке во всем великолепии. Страшно подумать, сколько всего занимательного бездарно перезатирается на картах памяти забытых региков. Прибор приладили, запись включили, все как положено. Раз уж такое чудо само в руки приплыло, грех будет не поделиться его допросом со всем прогрессивным человечеством.
Мужика зафиксировали скотчем на стуле. Тоже, как в кино показывают. Хуй его знает, на что он там дрочит. Лучше, чтоб руки при месте были и на виду. Пивка ему в пасть налили, прямо из горлышка, мы ж не ироды. У нас все, как у настоящих детективов. Видно было, что наше пиво ему не по вкусу. У нас тут не Германия, звыняйте.
Выставили свет.
Для антуражу я принес новенький набор инструментов из Мерлена. Ножовка, пассатижи, ножницы по металлу, щипчики, чтоб изоляцию с проводов снимать. Болгарку прихватил. Разложил. Болгарка, конечно, говно китайское, но в ней круг блестящий, алмазный. Для лоха самое то. Наше первое остросюжетное мокьюментари просто обязано стать лучшим на юге России.
Мужик, проникся важностью момента, заёрзал, глазенками забегал.
— Спрашивайте, о чем хотите, все расскажу — и харкнул крошками зубов прямо на пол.
— Не, отец, — ответил я вежливо — У меня нет такого, чтобы спрашивать. Я интересуюсь. Вот ты вроде человек уже в годах, костюм у тебя, галстук, а сидишь тут перед нами в обкончаных штанах, как дитя малое. Почему? Это такое современное искусство, типа яйца прибить к брусчатке? Перфоманс?
Серега, которому в нашей импровизированной постановке больше импонировала роль злого следователя, на этих словах взял пассатижи и принялся обкусывать ими ногти на ногах. Пока только себе.
— Я, ребятки тоже жил в этой общаге — затрясся мужчинка — лет тридцать назад. И тоже в таком же говне. Я просто... просто хотел сделать это место лучше...
— Это как, извращенец? — Серега сделал страшное лицо и грозно защелкал у него перед носом пассатижами. Когда это стодвадцатикилограммовое стриженое животное делает страшное лицо, то ссутся даже камни. Мужик оказался отнюдь не каменным, и немедленно сквиртанул прямо в штаны. Тысяча просмотров уже была у нас в кармане.
— Что замышлял, выкладывай! — Серега подпустил еще жути и допрашиваемый выдавил из себя еще с полстакана золотого дождя.
— Отпустите меня, а? я вас отблагодарю, как никто никогда не благодарил...
— Куда тебя такого отпустить, чепушило? Ты ж по коридору и пяти шагов не пройдешь, тебе ж тут вмиг заднепроходное очко развальцуют. Это заводская общага, а не парламентская ассамблея совета Европы. Сиди тут и жди, пока приедет полиция, оформлять тебя, как содомита. Ты знаешь, как в местах заключения любят содомитов?
— Коллега — одернул я друга, включая режим доброго следователя. – Определять вину гражданина вправе только суд. А за содомию уже давно официально не наказывают. Давайте, уважаемый, рассказывайте, с чем и зачем к нам пожаловали. Времени у нас много, полиция к нам едет долго. — ну тут я конечно блефовал — так что можете не торопиться. А мой друг будет внимательно следить за тем, чтобы вы говорили правду и ничего кроме правды.
И Серега убедительно пощелкал пассатижами.
Эта сцена получилась у нас на загляденье, чистая Тарантина.
Дядька вроде как успокоился и речь его приобрела связность.
— Понимаете, в чем дело, хлопчики, я не то, чтобы дрочу, я меняю окружающий мир. И меняю его к лучшему. То, что я делаю, это скорее управление энергией. И не важно, как оно выглядит со стороны. Я пришел сюда, чтобы сделать ваше общежитие местом, пригодным для достойной жизни. Человеческой жизни.
Опаньки, а вот это уже мистика и психоделия. Твин Пигз. Такие темы нужно качать, пока горячо. В вопросах продюссирования киноискусства Серега сечет тему с полуслова, и пузырь магазинной появляется на столе словно ниоткуда. Давай, мужик, давай. Не останавливайся. Тут уже тыщ на сто просмотров тянет.
— Я не знаю всей физики процесса, и не смогу объяснить, почему так происходит. Но это реально работает. Вы завтра сами увидите. Все начнет меняться. Сегодня был только первый шаг. Понимаете, все, что я представляю в момент самоудовлетворения, все потом в той или иной степени воплощается в грубой реальности.
— В той или в иной? Ты нам тут мозги не запудривай, говори конкретно. А то мы тут тебе сами грубой объективной реальности навоплощаем, в самых ярких ощущениях.
— Та или иная, детишки, зависит исключительно от того, насколько подробно я ее себе представлю, в момент того, как… Вот вы, например, – он снова сплюнул — в момент своего животного совокупления, наверняка думаете, если вообще думаете, о низком, о грязном. О сиськах, о пизде, если не хуже. Еще и рычите небось. И гримасы страшные строите. Тошно вашей душе от происходящего, вот и корежит вас. Потому и живете в этой самой пизде, прости господи.
А я, с помощью продвинутых духовных практик сумел избавить себя от низменной похоти, и сексуальная разрядка у меня никак не завязана на половом возбуждении. Мой оргазм, можно сказать, чист, высокодуховен и платоничен, и оттого позволяет мне пропускать через себя мощные потоки космической энергии, и изменять пространство–время. Я как затвор транзистора. Впрочем, кому я объясняю... Человечество столько сил тратит на имитацию попыток размножения, как будто мы находимся на грани выживания. А ведь используя правильно освобожденную сексуальную энергию молодого и здорового человека можно создать практически все! Буквально из ничего! Не нужны будут грязные и шумные заводы, шахты, электростанции. Не нужен будет ежедневный монотонный и тяжкий труд. Сиди себе на травке, представляй вокруг себя прекрасный совершенный мир и получай от этого неземное удовольствие. Вы не представляете, какое наслаждение может испытывать человек, оторвавшийся от всего земного и низкого. Это и есть рай…
— Слышь, мужик, а ты сто баксов прямо щас надрочить можешь? — Сереге надоела вся эта демагогия.
— Могу, дружок, могу. Даже сто один могу, одной купюрой — привязанный тяжко вздохнул — Только руку хотя бы одну освободите.
— И что, она вот тут прямо и появится?
— Может прямо тут, а может, выйдешь в коридор и найдешь. А может кто на улице подарит. Природа в таких вопросах идет по пути наименьшего сопротивления.
— А бэху, семерку, сможешь?
— Могу и семерку, а могу наколдовать, чтоб ты сдох от рака. Но не хочу, от этого карма портится.
— Слыш, мужик — я задал самый главный для меня вопрос — а где же ты раньше был, с такими то способностями? И почему у нас вокруг такая хуйня творится, кризисы, хуизисы? Чож ты не сделал нам всеобщего ништяка, а?
— Я уже немолод, мои силы ограничены. Возможно, если нас будет много, мы сможем что–то изменить в этом мире принципиально. Или, может быть, придет наконец тот, кто сможет все сделать один...
— А где же ты был, блядь, когда ты был молод, а? Баб небось ебал, пока они тебе давали? – Серега принял мою подачу.
— Я то? Я работал главным экспертом по ценообразованию – в голосе его зазвучали нотки гордости — Отвечал за цены на нефть.
— И чо ушел? Там же охуенно платили небось?
— Зачем мне деньги, когда я их себе на жизнь сам эмитировать могу, когда захочу? Я за идею работал, Родине помогал. А ушел, потому что перестал справляться. Профессиональное выгорание, слыхали? Да и возраст уже. И вот сами видите, что с нефтью стало, и с нами.
— А почему нельзя просто денег стране нашкурить, чтобы всем хватило?
— Батюшки святы, вы основы экономики в школе не изучали, дебилушки? Какой прок в ничем не обеспеченных бумажках? Тогда уж лучше золота навизуализировать. Но один человек на всю страну столько не надрочит.
А вот полирнуть на предпочтения биржевых спекулянтов, работающих с нефтяными фьючерсами, слегка подкорректировать в нужную сторону тренды — это один человек может, если тонко, с умом подойти.
— А чо ж ты такой умный, никого не научил вместо себя, а?
— Ну как не научил? Были у меня любимые ученики, да все сплыли. Один в федеральной резервной системе теперь работает, в Штатах, другой в Китай свалил, интернет–торговлю там двигает, а третий, сучонок, криптовалюту майнит.
А я, по стариковски, болтаюсь в области сырьевой экономики, которая хоть дрочи, хоть не дрочи, уходит в прошлое. А перестраиваться мне уже поздно.
— Дяденька, а нас научишь? — снова подал голос мой дружбан. Голос был жалобный и просящий. Иш, как переобулся то на ходу. Не иначе, щас кончит.
— Вас? Вы разбили мне лицо, примотали меня к стулу, а я должен вас за это учить?
— Не, ну а чо? Зачем ты нам нужен будешь, если мы все сами сможем? Иди себе, отдыхай...
— Действительно, зачем я вам буду нужен? придушите и прикопаете, с вас, ублюдков, станется. Так что, ребятушки, мне нужны гарантии. Я ваша золотая рыбка, и мне на сковородке не место. Опять же, как я уже сказал, вы в вопросах секса наверняка хуже животных. Вас нужно сперва людьми сделать, а потом уже учить. Вам, рептилоидам, нужно для начала научиться понимать, что настоящий оргазм — это радость, которая происходит именно в голове, в сознании. И думать в момент этой радости нужно о соответствующем, а не о том, о чем вы думаете, затолкав свои отростки в чьи–то зловонные дырки. А на это, уж поверьте, уйдут годы…
— Ладно, дед, хватит... — Серега не выдержал — щас я приведу Аленку Дудникову, нашу крановщицу, она быстро из тебя весь этот буддизм высосет, уж поверь. Нормальным здоровым мужиком станешь. А потом водочки с тобой ебнем, чисто по дружески. У нас все просто.
— Пожалуйста, ребятки, только не это. – мужик заерзал — Я не отвечаю за последствия. Я не знаю, как мой дар поведет себя в присутствии женщины. Просите о чем угодно...
— Поздно мужик, поздно. Лечить так лечить, стрелять так стрелять. Ты не первый пидарас, которого мы тут перековали, в нашей подсобке. Технология отработана!
Ленка, скажу я вам, пизда еще та. Уестествила, почитай, всю общагу, да не по одному кругу, а тут нате — "Ах, я стесняюсь, ах оставьте". Да бога ради, овца, оставайся там одна в бытовке, с этим хуевёртом и его сморчком. Стесняйся. Сомнительная радость все это лицезреть.
Впрочем, пока она там наяривала сморщенный стариковский баклажан, а мы за дверью вдохновенно запускали "Журавлей" по пластиковым стаканам, скромный одноглазый сын китайского народа невозмутимо продолжал катать на флешку все происходящее. Для нас и для истории. Определенно, бабы дуры, а крановщицы – особенно.
Именно регик, пускай и ценою своей жизни, помог нам восстановить хронологию того, что затем произошло за закрытыми дверями.
Нет ничего более отвратительного, чем захлебнуться теплой водкой. Именно такое дерьмо произошло со мной, когда в бытовке ебануло. Ровно тогда, когда я выдохнул и одним движением запрокинул в рот пластиковую стопку с согревшимися «Журавлями». В этот самый миг я оказался на полу, а водка, вперемешку с пылью, оказалась в носу, в горле, в легких – везде, сука, кроме желудка. Куда там было наблюдать за происходящим.
Когда я, откашлявшись, со звенящей головой, переступил через снесенную дверь, в бытовке, в клубах известочной пыли, в обломках и щепках была одна Алена. Словно в немом кино она раззевала рот, видимо орала. Попробуй тут не заори, когда твои губы и щеки порваны в лоскуты, когда твои зубы разбросаны по комнате, когда из носа, из глаз, из ушей и хрен знает из чего еще, течет кровь.
Пока половина общаги в полуодетом виде бессмысленно бегала туда–сюда, мы с Серым, контуженные и всракотень пьянючие(или контуженные?), тихонько, по стеночке, расползлись по хаткам. На нас никто внимания не обращал, а Ленка, понятное дело, свидетелем была никакущим. Ее увезли на скорой, событие для наших широт не из ряда вон, мало ли, что дура спьяну в рот петарду засунула, и к полночи все стихло. Убедившись, что происшедшее никого больше не интересует, мы, сгорая от нетерпения, вернулись на место преступления и нашарили остатки регистратора, чтобы выковырять из него флешку.
На записи вначале не происходило ничего особенного. Ленка привычно работала головой, мужик, зафиксированный на стуле, испуганно пялился в потолок, закатывал глаза и что–то нашептывал. Было видно, что ему с каждой секундой демонстрировать непричастность к происходящему все труднее и труднее. Дудникова свое ремесло знает. Стало видно, что дело идет к развязке. Мужик стал корчить гримасы, движения ленкиной головы стали резче и жестче. И вдруг произошло ЭТО.
Мы долго листали покадрово – в какой–то момент мужик просто исчез. Не было ни вспышки, ни молнии, ничего. Просто воздух хлопком заполнил возникшую пустоту, а затем этот воздух вытолкнуло обратно, вытолкнуло с удесятеренной силой что–то газообразное, что появилось вместо мужика. Появилось оттуда, куда он ушел. Что он именно ушел, а не просто пропал, я не сомневался ни секунды.
Ленку, как тряпку, отшвырнуло в угол комнаты, стул с пустыми кольцами скотча улетел в другой, стол с пивом и инструментами – в третий. Хорошо, что мы не стояли прямо за дверью, потому что она, вместе с косяком, улетела в дальний конец коридора.
Вакуумная бомба, ни дать, ни взять.
Я, чуя недоброе, предлагал Сереге залить это на ютуб сразу, он же предложил подождать до утра и предварительно все смонтировать. В итоге лень и водка, как обычно, победили.
***
Спал я этой ночью плохо. Я всегда на пьяную голову плохо сплю. Да какой вообще это сон. Ворочаешься, перебираешь всю хуйню, которую успел наворотить под этим делом, клеймишь себя. Похоже, что долбаная водка это жидкая совесть. Хоть вообще, сука, не пей. В какой–то момент, то ли уже во сне, то ли еще наяву комната наполнилась нестерпимо, до боли, ярким светом. Едва различимый в этом свете, материализовался кто–то, удивительно напоминающий того самого мужика. Как в дешевом фильме ужасов он повис в оконном проеме, полупрозрачный, светящийся и принялся дрочить. Под его монотонные движения мои веки налились тяжестью и я крепко, как под наркозом, заснул.
С утра меня разбудил многоголосый гвалт и топот. С минуту, я, разбитый лежал в смятой постели, под пропотевшим одеялом и, как тяжелые жернова, проворачивал события прошедшей ночи. Мужик, бытовка, Ленка, флешка... Флешка! Как ужаленный, я подскочил с кровати и выглянул на улицу. В общагу, как в захваченную крепость, чуть не строевым шагом, с севера и с юга входили колонны таджиков, все в оранжевом, в касочках, с инструментами. Снаружи уже кто–то устанавливал леса, начинал чинить фасады. По проезду сновали бульдозера, катки и Камазы с маслянистым дымящимся асфальтом. Даже старые обои в нашей комнате стали как–то свежее и чище. Воистину, семя упало в благодатную почву. Природа пошла по пути наименьшего сопротивления.
Флешка, на которой ночью было всё–всё–всё, оказалась пуста. Совершенно. Серега делал большие глаза, мычал что–то невнятное про небесный свет, новую жизнь, нравственное перерождение и вытирал с губ подсохшую блевоту. Видать, наш кудесник–дедушка навестил этой ночью не только меня. Но я то парень крепкий, правильный. Меня так просто с пути не собъешь. Я четко знаю, зачем мне руки, зачем голова и зачем все остальное.
А вот дружбан мой сильно переменился. Не пьет, не курит, баб избегает, ходит с блаженной улыбкой на устах и все пристраивается куда–нибудь подрочить. И когда кончает — плачет. А там, где пролились его белые слезы, на другой день появляется сырость, а за нею ржавчина, грибок и плесень. Так что мы с ним теперь общаемся мало и в гости я его к себе не зову. И никто в общаге не зовет. Нахер таких гостей. У всех теперь еврореремонт, ламинат, гипсокартон и рогожка.
Я пытался его вразумить, честное слово. Говорил, мол, бросай эту хуйню, ты ж видишь, что после тебя получается, пойдем лучше вмажем. А он улыбается, как идиот, глазки масляные, и отвечает, что несовершенство мира не повод сидеть сложа руки, и что он обязательно овладеет мастерством, и будет как Учитель. И тогда нефть опять станет по сто баксов и доллар по тридцатке.
И глядя на моего товарища мне хочется найти этого дядюшку Разорвиебало и выбить из него, сука, всю его приблажную дурь. Медленно и с наслаждением. За всех нас, за нефть, за рубль и за лучшего друга, за его надломленную психику и исковерканную жизнь.
P.S.
А еще говорят, что скоро выпишут из больницы Ленку. С ней тоже произошли большие перемены. В рот она теперь, понятное дело, ни грамма, ни сантиметра. Зато, как рассказывают очевидцы, по любому поводу теребит себе, где не надо и свирепо вращает слепыми бельмами. Но беда не в этом. И даже не в том, что она очень, очень зла и жаждет отмщенья. А в чем именно, я расскажу вам в другой раз, и лучше, уж поверьте, не на ночь.
https://leprosorium.d3.ru/kogda-pridet-spasitel-1416637/
