Если уж начистоту, Витя был несколько туповат. «А это голова, я в неё ем», - говорил о нем сосед Померанцевых, язвительный Лев Маркович - бывший хирург, умница, пропойца и страшный грубиян.
Но говорил, конечно, не в лицо Померанцевым. Ибо даже Лев Маркович, готовый задирать всех и каждого с азартом забияки-фокстерьера (и имевший с последним неоспоримое внешнее сходство), в общении с кротким Андреем Борисовичем и сам становился на удивление сдержан. Так же вежлив он был с милейшей Ольгой Яковлевной и лишь сердито улыбался, слушая ее рассказы о жизненных перипетиях сына.
Витя женился рано. Жена оказалась глупа и твердолоба, и в противовес ее овечьей упертости Витя замкнулся и стал еще упрямее, чем был. Семейная жизнь после трех лет боданий предсказуемо закончилась разводом, но целый год они по инерции еще волочили за собой вериги скандалов и кандалы склок о дележе имущества.
Получив свидетельство о разводе, Витя немедленно отправился в загс, чтобы жениться снова. На каком этапе неудачной супружеской жизни подобрала его Ирочка, так навсегда и осталось загадкой, но Виктор расписался с ней быстрее, чем родители успели выговорить «дружочек, повременил бы ты со свадьбой».
Вторая жена была миниатюрная ясноглазая женщина с кудряшками; ее портило небольшое косоглазие, но Витя находил его прелестным. В памяти был еще свеж свирепый овечий взгляд исподлобья, которым награждала его бывшая супруга в преддверии очередных боев. В том, что теперь даже в редкие минуты ссор прямо на него смотрел максимум один глаз, было что-то невыразимо успокаивающее.
Андрей Борисович и Ольга Яковлевна последние тридцать лет проводили лето под Каширой. Домик их был очарователен: маленький, но уютный, и при нем такой же уютный садик с плетистыми розами и посыпанными гравием дорожками, и все это на высоком берегу реки, в окружении черемухи и яблоневых садов. Супруги любили наблюдать из беседки закат над рекой, частенько к ним присоединялся и Лев Маркович, и они неспешно потягивали домашнее вино под интеллигентный разговор. Рядом с достоинством восседал такой же интеллигентный воспитанный кот, пушистый, как гусеница.
Когда Витя с женой приехали первый раз на выходные, родители приняли их приветливо. Угощали молодоженов малиной, устроили рыбалку, а после жарили карасиков в сметане.
- Мы теперь одна семья! - сказал на прощанье очень довольный Витя
- Я счастлива, что вы приняли меня как родную! - сказала Ирочка и прослезилась.
Через неделю они привезли с собой мальчика Игорешу, сына Иры от первого брака. Придурковатый девятилетний Игореша сосредоточенно обломал всю малину, швырял гравий в ошеломленного кота, а на вечерней рыбалке свалился с мостков в воду и успел наораться до истерики, пока его переодевали в сухое.
- Ма, мы в следующий раз Иркиного старикана захватим, - вспомнил перед отъездом Витя. - Ничего? А то в городе духота...
Родители замялись.
- Папе уже семьдесят три, - скорбно шепнула Ирочка.
- Он теперь вроде как и наш родственник! - подхватил Витя.
И поцеловал жену в выпуклый лобик.
В очередную субботу из машины, остановившейся перед домиком Померанцевых, выбрался
сухой, как вобла, старичок. Оглядевшись, он смачно харкнул в палисадник, на негнущихся ногах проковылял в дом, рухнул на кровать и захрапел.
Отдохнув пару часов, старикашка выполз наружу и наткнулся на Ольгу Яковлевну.
- Херлис-пёрлис-вэбеня? - раздраженно прохрипел он, хлопая себя по карманам в поисках сигарет.
Ольга Яковлевна не поняла смысла этого выражения, но уловила его скрытую музыкальность и внутреннее родство с забытыми детскими считалками, а потому решила, что ее одарили образцом народного фольклора.
- Рада, что вам здесь нравится, - сказала она, неуверенно улыбнувшись.
Петр Иваныч молча треснул по шее несущегося мимо Игорешу и с наслаждением пукнул.
Перед отъездом сына родители отозвали его в сторону и, отец, стесняясь, намекнул, что следующие выходные они хотели бы провести с Ольгой Яковлевной вдвоем.
Витя перестал улыбаться.
- Ты имеешь в виду, что вы не хотите меня видеть? - прямо спросил он.
Андрей Борисович беспомощно оглянулся на жену.
- Конечно, нет! Просто...
- Мам, ты же знаешь, как я работаю, - проникновенно сказал Витя. - Всю неделю как раб на галерах. Могу я хоть в выходные отдохнуть с вами?
Ольга Яковлевна заверила, что может.
- Если не хотите, чтобы я приезжал, так и скажите!
Родители переглянулись. «Хотим, но без твоей жены» - сказать такое немыслимо! Витя любит ее, он будет страшно оскорблен. Ссора, скандал, смертельная обида, разрыв отношений - и они потеряют единственного сына.
- Ну что ты, - с извиняющейся улыбкой возразила мама. - Разумеется, хотим.
В субботу Лев Маркович проснулся от звенящего лая. Пес брехал на участке соседей.
- Мы не могли не взять Грея, - говорила Ира под яростный гав спаниеля, ввинчивающийся в мозг, точно гудение бормашины. - Папочка без него скучает.
Компания любимого питомца, очевидно, пошла Петру Иванычу на пользу: он почувствовал себя значительно непринужденнее и после обеда, сытно рыгая, отправился на прогулку. Андрей Борисович нашел его в саду: старикан задумчиво мочился на любимые розы Ольги Яковлевны, восхищенно матерясь себе под нос. Грей тем временем разрыл клумбу и теперь лежал, вывалив язык, на куче земли, в окружении истерзанных настурций.
Заметив остолбеневшего хозяина, Петр Иваныч нисколько не смутился. Неторопливо закончив свое дело, он застегнул ширинку, окинул взглядом зеленеющие сады, ленивую реку, дальние луга за рекой и удовлетворенно прокряхтел:
- Йих, йййебеня...
Под вечер Ольга Яковлевна внезапно почувствовала, что у нее тяжело бухает в затылке: должно быть, от перемены погоды, объяснила она Льву Марковичу, к которому пришла за лекарством от мигрени.
- Ваши-то уехали? - поинтересовался сосед.
Ольга Яковлевна покачала головой.
- Гнали бы вы их в шею, - ласково посоветовал Лев Маркович, роясь в ящике. - Я вам как врач рекомендую.
- Ну что вы такое говорите, - укоризненно сказала Ольга Яковлевна. - Неужели можно выгнать собственного сына?
Сосед пожал плечами:
- Пусть сам остается, а вся его приблудная кодла идет к чертям.
- Они теперь одна семья, - вздохнула Ольга Яковлевна.
- Любишь меня - люби мою жену? - Лев Маркович нашел, наконец, упаковку ношпы и протянул ей. - Дождетесь, что в следующий раз вам сгрузят прабабку с сенильной деменцией.
Некоторое время Ольга Яковлевна всерьез боялась, что шутливая угроза соседа окажется пророческой: она плохо спала и вскрикивала во сне - снилось, что подъезжает грузовик сына и оттуда высыпается отряд идиотов в камуфляжной форме, а за ними выглядывает Ирочка, грозя пальцем. Чушь какая, думала она, проснувшись, и откуда грузовик, когда у Вити седан.
Но внезапно из города позвонил озабоченный сын: Петр Иваныч стал плох, они отправляют его в больницу.
Узнав об этом, кроткий Андрей Борисович совершенно неожиданно для самого себя горячо возжелал, чтобы в этой же больнице гнусного старика хватил удар и он скончался на ржавой койке, не приходя в сознание.
Но вместо того, чтобы тихо уйти в мир иной, Петр Иваныч вернулся к жизни. И не просто вернулся, а буквально восстал из больничных простыней, как феникс из пепла.
Когда Витя позвонил снова, голос его звучал насмешливо, но тепло.
- Старикан-то наш, того, женился! - Он рассмеялся. - Живчик, черт возьми. Еще поживет!
Андрей Борисович позеленел и привалился к стенке.
- Семья расширяется! - пошутил Витя, выгружая из машины набитые сумки. - Познакомьтесь: Клавдия Игнатьевна.
- Можно попросту - Клава, - кокетливо разрешила гостья и улыбнулась, озарив и без того ясный день сиянием золотых зубов.
- Жена! Да убоица мужа своево! - хрипло завопил новоиспеченный супруг и облапил молодую за необъятный зад, обтянутый леопардовыми лосинами.
В августе Витя получил долгожданный отпуск и, взяв семью, рванул на две недели в Каширу. Они уже давно приезжали на дачу как к себе домой, обсуждали, где лучше ставить мангал для шашлыков, целыми днями смотрели телевизор, который Витя повесил в доме специально для Клавы и Петра Иваныча - «уважил стариков» - и горячо спорили о необходимости беседки.
- Да лааан, пусть стоит! - ныл Игореша, понемногу выцарапывавший на деревянной стене обнаженного мужчину с некоторыми гипертрофированными органами.
- Нахер, - убедительно аргументировал Петр Иваныч.
По вечерам Ирочка приносила на лужайку маленький переносной магнитофон, и взрослые потягивали пивко под веселые звуки истинно народной радиостанции «Шансон».
- До чего же хорошо, когда вся семья с тобой! - говорил разомлевший Витя.
- Ёптыть! - соглашался Петр Иваныч.
Изредка в глубине сада мелькали две фигуры и снова таяли в темноте. Случайный прохожий мог принять их за призраков, но то были Ольга Яковлевна и Андрей Борисович, тихо крадущиеся среди яблонь. Они приобрели привычку двигаться бесшумно, говорить шепотом и не выходить из своей комнаты без острой необходимости. Что касается кота, он давно переселился к Льву Марковичу.
Пару раз они все-таки попадались Клавдии Игнатьевне, и тогда она, подхватив их, как щенят, радостно волочила за собой, приговаривая «музыкальная, блин, пауза!». Клавдия оказалась пылкой любительницей романсов, и если ее исполнению и недоставало мелодичности, то душевности хватало с избытком.
- У церкви стояла карета! - голосила она. - Там пыыышная свадьба былааа!
Ирочка каждый день обходила сад, хозяйским глазом оглядывая заброшенные клумбы - они с Витей прикидывали, где будут делать площадку для второго ребенка.
- Все гости нарядно одеты! - раздавалось над рекой, и перепуганные птицы снимались с веток. - Невеста всех краше была!
Откуда начался пожар, так и не узнали. То ли Петр Иваныч не потушил окурок, подымив в беседке, то ли плохо залили кострище после шашлыков, но вспыхнуло быстро и весело. Огонь живо пробежал по деревьям, попробовал на вкус поленницу и радостно вцепился в стены дома, урча и потрескивая от удовольствия.
Когда все закончилось, от домика с садом осталось только дымящееся пепелище, посреди которого торчала чудом уцелевшая стена беседки - та самая, на которой Игореша наконец-то завершил свой рисунок.
Собравшись вокруг нее, погорельцы застыли в гробовом молчании. Прошла минута, и вдруг стенка покачнулась и рухнула, подняв вверх тучу золы.
- Ы-ы! - взвыл Игореша, оплакивая погибший шедевр заборной живописи.
Его вопль послужил сигналом остальным.
- Ааа-ааа-ааа! - голосила Клава, от потрясения первый раз в жизни точно повторяя мелодию романса.
- Не уберегли! - раскачивался Витя.
- На сколько застраховали? На сколько? - повизгивала Ирочка.
- Херак - и трындец, - хрипел Петр Иваныч.
Да ведь только что! - витало в воздухе невысказанное, - ведь буквально только что сидели! пели! пили! жрали! А теперь что же? Ррраз - и исчезло! Сгорело! Пропало! Развеялось!
НЕТУ БОЛЬШЕ!
- Уж не спою, выходит, - рыдала Клавдия.
- Беседочка, и та! - утирал слезы Витя.
- Шашлычки! - горевал Игореша.
- Куда ребенка на лето? - вторила Ирочка.
Одна и та же ужасная мысль понемногу охватила всех, прошелестела ветерком, зрея глубоко в нутре осознанием полной, невероятной катастрофы.
- Что же мы?...
- Где же мы?...
- Как же мы?...
И наконец вырвалась наружу слаженным стоном пяти глоток:
- Куда же мы теперь денемся?!
Но не успело затихнуть горестное эхо, как раздался странный звук. Ни один из горюющих поначалу даже не понял, что это, а поняв, отринул догадку как невозможную.
Кто-то смеялся.
Смех был чистый, искренний и самый что ни на есть радостный.
- Эт-т-т-то что? - наливаясь яростью, прошептал Витя. - Убью!
Но вынужден был заткнуться, ибо глазам его открылось невероятное.
Смеялся Андрей Борисович. Хлопал себя по бокам, сгибался пополам и хохотал от всей души.
Витя поменялся в лице.
- И правда, куда же вы теперь? - едва выговорил Андрей Борисович, похрюкивая от смеха.
- Замолчите! - вдруг взвизгнула Ирочка.
Но на этот раз Андрей Борисович не подчинился. А за мужем и Ольга Яковлевна зашлась в звонких руладах. Не истерический, не дикий, не безумный, а самый что ни на есть веселый смех разносился над сгоревшим домом.
И спаниель Грей отозвался на него - единственный из всех - одобрительным лаем.
