Когда мне было лет десять, я столкнулся с женской ревностью во всей ее красе. Дело было так. Я был в пионерском лагере в Нарве. У нас образовалась экскурсия в Таллинн, и из пионерского отряда надо было выбрать пять человек, которые не поедут на экскурсию, потому что в автобусе не хватало на всех мест. Вожатые ничего умнее не придумали, как предложили пионерам самим выбрать из своих рядов недостойных. Обсуждение началось с моей кандидатуры.
Тут следует заметить, что я в те поры являл собой пример совершенно идеального во всех смыслах ребенка и пионера. Учился я на отлично, поведение у меня было всегда примерное, а поскольку я с детства рисовал, то на меня всегда наваливали всякую общественную работу в виде стенгазет и красных уголков.
Так вышло и в этом пионерлагере, где председатель совета отряда, блондинка по имени Катя, привлекла меня к рисованию стенной газеты. Я сидел с ней в одной комнате и, вывалив язык, следовал ее подробным инструкциям что и как рисовать. Она мельтешила напротив и без умолку болтала, стараясь всецело завладеть моим вниманием. Но такой яростный напор пугал меня, я тяготился ее обществом. Кроме того, мне было интереснее в компании тихой, спокойной девочки Маши, которая была брюнетка, и которая нравилась мне примерно в четыре раза больше Кати.
Поэтому, когда в очередной раз Катю отвлекли общественно-политические дела, я от нее улизнул через окно и сбежал к милой Маше. Вечером, когда отряд построился на ужин, Катя меня снова выловила и отконвоировала в красный уголок. Так, постоянно ослеживая и арестовывая меня для выполнения важного пионерского задания, мы сообща нарисовали стенгазету, по завершению коей Катя сообщила, что у нее ко мне есть еще масса пионерских дел, и что она меня, между прочим, любит. Я глубоко вздохнул, и признался, что люблю другую.
От любви до ненависти один только шаг. Пионерское собрание, посвященное изгнанию из автобуса лишних пассажиров, превратилось в головомойку пионера Поночевного. Каких только оскорблений мне не пришлось услышать из уст обиженной отвергнутой любовью девочки, наделенной, ко всему прочему, властью главаря пионерской ячейки. Сколько говна она выплеснула мне на голову, это измученное отказом сердечко будущего партийно-комсомольского функционера. Энтузиазм председателя совета отряда передался рядовым пионерам, которые стали «припоминать», какой я подлец и подонок. Добавьте сюда страх моих товарищей оказаться в числе остальных четырех отверженных: они предательски молчали, уверенные что самих их не коснется.
Я едва нашел в себе сил, чтобы ответить на эти вздорные обвинения: для всех очевидно, что пионер, выполняющий общественно-политическую работу, гораздо полезнее для общества, чем эти 86% остального болота. Однако никто не желал прислушиваться к голосу разума: истерический запал демагога увлекает гораздо эффективнее любого рационального суждения. Подсчитали глинянные черепки: большинством голосов младого Сократа изгнали из туристической повозки.
Той ночью я совсем не спал, не в силах поверить в торжество людской несправедливости, усваивая первый тяжкий в своей жизни урок: брошенная истеричка всегда превратит твою жизнь в ад. Поутру выяснилось, что в автобусе хватит мест на всех, и вчерашняя головомойка оказалась совершенно бесполезной.
