Было это в далеком, уже, 2000-м году. Как и все шалопаи, загремел я в нашу непобедимую. Присвоили мне специальность «сапёр», немного подучили, чтобы сам себя не угробил, да в войска отправили. Там я продолжил отдавать долг Родине, зарекомендовал себя хорошо, и командование решило меня, значит, отправить на полигон.
Полигон представлял из себя несколько десятков квадратных километров с лесами, полянками, оврагами и местными жителями, которые легко преодолевали символические заграждения и пёрлись на полигон за грибами и острыми ощущениями.
Моя задача была предельно проста: я и мой сослуживец два раза в неделю выезжали в заданный на карте квадрат и подрывали неразорвавшиеся, после учебных стрельб, снаряды артиллерии. Из соседних деревень, бывало, приходили местные охотники за наживой (цветмет), кулибины за взрывчаткой и прочая нечисть, которую потом частенько собирали по запчастям и под бабий вой хоронили на деревенских кладбищах. В общем, по сути, мы спасали дураков от их же глупости.
Нас привозили после завтрака, оставляли в месте прошлых стрельб, а вечером забирали в лагерь. С собой ящик тротила, всякий скарб для подрывных работ, топор, мпл(малая пехотная лопата, которую в народе зовут «саперной лопаткой») один сухпай, котелки, фляжки с водой и старая армейская рация, весом с тот самый ящик. За день, как правило, ящик уходил весь. А если что-то и оставалось, то тротил мы просто сжигали вместе с ящиком, ибо он весил больше, чем его содержимое. Детонаторы и проч. вечером сдавались на хранение. Те, кто пытался это дело воровать, очень быстро попадали в Дисбат, поэтому мы и не рисковали.
В один прекрасный день нас снова высадили в лесу со всем вышеперечисленным. Армейский «Урал» упыхтел в лагерь и наступила тишина. Птички поют, солнышко светит – хорошо.. Разложились, огляделись - как-то странно. И тут до меня доходит: раз поют птички, значит, вчера ничего сюда не прилетало. Походили вокруг – нет разрывов, снарядов и следов полевых учений. Мы бегом к рации. Включаем, а аккумулятор нам дали севший. Не работает рация. Ладно, тем лучше: солдат спит – служба идет. Наломали дров, развели костер, начали сухпаёк подъедать. К вечеру стала нарастать тревога – тишину ничего не нарушало, Урала слышно не было. Ну да ладно, а что делать. Насобирали дров с запасом на ночь, доели сухпай и договорились спать по очереди. Ночью шорохи всякие, да и ящик тротила вызывал справедливую тревогу – мало ли, деревенские придут, а тут такая добыча легкая и два безоружных (не считая топора) солдатика. Так ночь и скоротали.
На утро заварили последний чай. Машины не было. Посовещавшись, решили ждать еще день – тащить всё на себе было просто нереально, а с учетом того, что от лагеря мы ехали почти полтора часа – расстояние представлялось вообще огромным. Тротил и рацию бросать нельзя.
Еще с утра в животах заурчало. Мы поругали себя за преждевременно съеденный сухпай, водителя за то, что не едет за нами, а артиллеристов вообще за всё. Ближе к обеду есть хотелось нестерпимо, и я предложил, вспомнив документальный фильм о каком-то диком племени, наловить ящериц и пожарить их на углях. Мой сослуживец брезгливо фыркнул. Уже через два часа он увлеченно бегал с лопаткой за ящерицами.
Меню составили быстро. Дабы не тратить остатки воды, пресмыкающихся решено было жарить. Да, их было жалко, но есть хотелось сильнее. Ягод не было, грибов в это время года практически тоже. Так мы и уплетали жаркое с грибами. Вкус, конечно, специфический. Что-то среднее между рыбой и курицей. Чай пили «на травах». Немного еловых иголок, листья малины и еще какая-то трава, с легким мятным ароматом. Горьковатый, но ароматный травяной чай получился. Вечером опять никто не приехал. Остатки жаркого мы накрыли крышкой и закопали котелок в песок, чтобы до утра не пропало.
Утром мы проснулись от грохота. Где-то рядом ухали снаряды – артиллеристы отрабатывали очередной «квадрат». Совсем рядом. И тут нам, двум голодным солдатам, стало немного страшно. Решение, впрочем, мы приняли быстро. В ближайший овражек спустили ящик, размотали провод, вскрыли упаковку и в одну шашку вставили детонатор.. Бахнуло сильно. Очень сильно. Мы еще долго лежали, накрыв головы руками, но на нас ничего так и не упало, слава Богу. Первое, что я подумал: надо было разделить на два раза. Сквозь звон в ушах, артиллерияю уже слышно не было. Мы встали и пошли посмотреть на творенье наших рук. Над деревьями висело огромное облако пыли и дыма, а овражек превратился в огромную черную яму. Когда к нам вернулась способность слышать, звуков снарядов и стрельбы из пушек уже не было, хотя прошло и не так уж много времени. На полигоне снова воцарилась тишина, правда, птицы уже не пели
Раз уж пальба прекратилась, мы решили позавтракать на дорожку и отправиться в лагерь самостоятельно. Жаркое было выкопано, разогрето на костре и хорошие две порции съедены с большим аппетитом. После завтрака мы стали собираться. Уже готовых отправиться в путь, нас застал звук приближающегося автомобиля. Это был армейский Уазик, мчащийся к нам на всех парах. Дверь хлопнула, и из него выскочил как-то виновато и растерянно улыбающийся полковник артиллерии:
- Ну, вы это.. бойцы.. марш в машину.
Мы загрузили свои пожитки, залезли на заднее сиденье и тотчас уснули. Полковник не задавал вопросов и молча смотрел вперед, иногда что-то командуя водителю. Еще сонные мы вылезли из машины и обнаружили себя стоящими в центре имровизированного плаца. Перед нами по стойке «смирно» стоял младший офицерский состав, а полковник, с которым мы ехали уже на них орал:
- Ты, Малышин, карту, с*ка, рисовал? Ты их куда, баран, отправил! Капустин, все рации сюда и своих дебилов тоже сюда! Бегом марш!
Происходило явно что-то серьезное. Летёхи поглядывали на нас, но во взглядах их было что-то жалкое, какая-то безысходность. А полковник продолжал их отчитывать. Он то и дело задавал вопросы нам, что мы делали, отходили ли от места высадки, пытались ли выйти на связь, что делали и так далее, не забывая орать на офицеров. Кульминацией же была реакция на наше жаркое. Нас привели в штабную палатку и усадили за стол. А, как мы поняли, провинившиеся лейтенанты принесли нам нехитрую, но далеко не солдатскую и очень вкусную еду.
Честно говоря, там, в офицерской палатке мы толком так и не поели. Уж не знаю, кто больше хотел, чтобы это все закончилось те офицеры, или мы. Было совсем неуютно. Как оказалось, квадрат стрельбы наносили через копирку и на вторую карту, по которой нас и отвезли на подрывные. Только ту, что была под копиркой, положили не правильно, и наш сектор оказался совсем в другом месте. Водитель, который нас отвозил, сразу же уехал в расположение части по каким-то поручениям, за 300 км, вот нас и потеряли. А так, как нас всего двое было и мы были, фактически, сами по себе, то пропажи никто и не заметил, пока над лесом полковник не увидел гриб из пыли и дыма, сопровождаемый грохотом.
Через минут двадцать после офицерского обеда мы сидели на пригорке, пригреваемым солнышком, и с остервенением вскрывали банки с тушенкой, тайком прихваченные из офицерской палатки.
