Ночью позвонили с плохими новостями: нашу дачу ограбили. Мы, невыспавшиеся, рано утром поехали оценивать масштаб бедствия.
Муж сосредоточенно вел машину, я грустила, смотрела на по-весеннему бесснежные поля, проносящиеся за окном, и вспоминала…
Грабили наши дачи бессистемно, но регулярно. Перед Новым годом кто-то обязательно получал «подарочек».
Мы так вообще отличились семь лет назад. Нас тогда не просто ограбили: воры неделю прожили в нашем доме на полном пансионе: спали в наших постелях, жгли наше электричество, ели наши консервы, грелись нашими обогревателями.
Так как залезли они через окно второго этажа, на котором не было ставень, то ходить в туалет, который на улице, было неудобно. И они – догадливые – чтобы не гадить там, где живут, испражнялись в наши кастрюли, накрывали их крышечками и относили на второй этаж, чтобы не воняло.
Когда пустые «горшки» закончились, воры поняли, что all inclusive подошел к концу, красиво, «как было», застелили кровати и ушли через окно второго этажа, прихватив велосипед. Добрые такие ребята.
Той весной нам пришлось делать ремонт, покупать новую посуду, матрасы и постельное белье… Летом к нам в гости приехали друзья на шашлыки.
– Какая у вас чистенькая, новенькая дача! – восхищались они, доедая мясо.
– Это случайность, – сказала я и поведала историю про воров и горшки. – Еле отмыли тогда посуду после диарейных воров, – добавила я, кивнув на кастрюлю с картошкой.
Лица друзей синхронно вытянулись, дав нам с мужем повод для неудержимого хохота.
А этим летом, в самый разгар дачного сезона, ограбили Наильку из последнего на улице дома. Бесстрашные дерзкие воры высадили окно и забрали добра на триста тысяч: технику, шмотки, золотые украшения.
– Зачем тебе на даче украшения, Наиля? – спросила я. – По грибы ходить?
– У меня гости бывают, у мужа с работы, например, я хочу хорошо выглядеть, а что такого? – Наиля пожимает плечами.
– Ну, не знаю, странно как-то…
У меня полное ощущение, что это из серии «куртка кожаная… две!», но я молчу: у человека неприятности, нехорошо злорадствовать.
Хоть Наилькина «хата с краю», но она устроила скандал в нашем садоводстве и заставила нанять сторожа на общие деньги.
Задача сторожа – быть. Особенно зимой. Разгадывать кроссворды. Дважды в сутки обходить участки по периметру. Топтать снег, чтобы потенциальные воры знали: тут кто-то есть, и не лезли. Если что – звонить председателю. Всё. Несложно.
«Надо нанять кого-то из местных», – решили мы.
На собеседование вереницей потянулись пьяницы из ближайших деревень. Они тряслись от усердия и похмелья. «Толку от таких сторожей с гулькин нос!» – внятно выразила наши мысли Наилька.
Мы приуныли. Что делать, где брать сторожа? И тут пришла она. Представилась: «Машка, двадцать лет». Худенькая, неухоженная, дикая, заросшая. Смотрела исподлобья, из-под длинной челки. Глаза – ножи. Острые, холодные, хитрые. Вообще не верилось, что ей двадцать лет. Взгляд выдавал все сорок, а то и пятьдесят. Глаза старого заматерелого волка, вожака стаи, а не девочки-студентки.
Спросила глухим прокуренным голосом:
– Денег сколько?
Мы назвали сумму.
– Я согласна быть сторожем, – сказала она председателю.
Мы с ним переглянулись.
– Нуу, это вообще-то опасно… – начала я отговаривать девочку.
– У меня водолаз.
– Какой водолаз? При чем здесь водолаз? – удивился председатель.
– Собака такая. Большая. Я сейчас приведу…
– Не надо! – в один голос сказали мы с председателем.
– Меня тут знают, – хрипло сказала Машка. – Я вроде как… авторитет среди местной шпаны. Скажу – и сюда к вам не сунутся…
Мы пообещали подумать. Когда она ушла, председатель нашего садоводства тяжело вздохнул:
– Скоро детей на работу будем принимать. Взрослые все спиваются… Где это видано: бабу – в сторожа!
На следующее утро Машка привела ко мне на участок огромную черную меховую собаку, почти пони.
– Это Меч, – сказала Машка вместо «здравствуйте».
– Ого! – сказала я вместо «здравствуйте».
– Вы не смотрите, что он добрый. Так кажется. Если надо, он человека загрызет, – пояснила Машка.
– Не надо! – испугалась я.
– Ну что, берете нас с Мечом сторожем?
– Нам еще надо посоветоваться, – попыталась я избежать ответственности.
Машка в ответ полоснула меня холодным взглядом, мол, мне что, каждый день к вам на поклоны ходить?
– Слушай, заходи, я тебя чаем напою, а сама пока председателю позвоню, уточню, – говорю я, распахивая калитку.
Машка хмуро кивнула, вошла.
– А можно кофе?
– Можно кофе.
Я пошла в дом первая, они с Мечом – за мной. Машка мялась в прихожей.
– Ну, что ты там замешкалась, проходи за стол, – улыбнулась я, засыпая кофе в турку.
– Я собаку парковала…
– Парковала, – засмеялась я. – Кстати, ей не надо дать воды? Жарко же в такой шубе летом…
– Я дала уже, у тебя там ведро у колодца стояло…
«Да уж, самостоятельная девочка, не пропадет, – подумала я. – И на «ты» перешла без реверансов…»
– А почему Меч? – решила я поддержать беседу. – Типа «кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет?»
– Нет. Меч от слова «меченый».
Его щенком хозяева бросили замерзать, уехали в город на зиму.
А он щенок домашний, охотиться не умеет.
Его местные собаки подрали. Он добрый был, дал себя подрать. Вон весь бок в шрамах.
Я его спасла, забрала себе, накормила, вылечила, объяснила, что нельзя быть добрым…
Машка, чуть стесняясь своей угловатости, села на краешек дивана и с хмурым любопытством зыркала по сторонам.
– Слушай, может, ты голодная? Я могу накормить тебя! Котлеты, правда, вчерашние, но все равно очень вкусные…
– Давай.
Мы как бы сразу определили роли: она главная, я подай-принеси. Я включила режим подогрева в мультиварке.
– Зачем ты в мультиварке греешь, вон же микроволновка есть? – спросила Машка.
– Она сломана, – махнула я рукой. – Перегорело там что-то…
– Ясно.
Машка жадно и сосредоточенно ела котлету с овощным салатом, низко склонившись над тарелкой, будто боялась, что отберут. Ну, волчонок! Чистой воды волчонок! Молчать было неловко.
– Слушай, а почему ты не учишься в институте? Ну или в техникуме? – спросила я.
– У меня два брата младших. Погодки. Три и пять лет. Отец умер, мать спивается. За братья’ми смотреть некому…
– Ох, – выдохнула я с сочувствием.
– Нормально, – не приняла жалости Машка. – Все так живут, крутятся как могут.
– А парни в деревне есть?
– Неспившиеся? – не поняла вопроса Машка. – Нет, нормальных нет. Все пьют. В деревне остались старики, собаки и пьяницы.
– А как же дальше? Как ты видишь свое будущее?
– Подниму братьев до паспорта и в Москву слиняю… Мужа найду, работу…
– Так это ж когда, к старости?
– Почему же к старости? Мне тридцать будет, как тебе.
– А, ну да. Все время забываю, что тебе всего двадцать…
Машка хмыкнула, сочла за комплимент, хотя любая другая женщина стесняется выглядеть старше.
– А с отцом что? – спрашиваю я как бы невзначай.
– Несчастный случай, – говорит Машка голосом Жеглова. – Нам без него лучше. Никто руки не распускает…
Возможно, Машка и есть несчастный случай, но я не хочу этого знать.
Наконец она поела, протерла мякишем тарелку начисто, отодвинула от себя. Я поставила перед ней чашку кофе, сахар, печенье, шарлотку, которую пекла сама. Она отпивает глоток кофе, жмурится от наслаждения. В Машке сквозь дикие волчьи проступают девичьи черты.
– Страсть как люблю кофе, – доверчиво поясняет она. – В гостях только пью. Сама не могу купить. Дорого. А конфет нет?
Я полезла в буфет, достала шоколадку.
– Вот, вместо конфет…
– Ага! Тоже хорошо. Мы с братья’ми страсть как конфеты любим!
Машка говорит с характерным деревенским акцентом. Меня это умиляет. На прощание я сгребла ей пакет сладостей в подарок братья’м и полбанки растворимого кофе.
– Ну что там с председателем? – спросила Машка, с достоинством приняв дары как само собой разумеющееся. А что? Дают – бери.
«Татаро-монгольское иго прям», – подумала я, удивившись отсутствию элементарного «спасибо».
– Ты принята. С октября, – сказала я, хоть и не дозвонилась председателю. Ладно, потом позвоню и договорюсь.
Жалко девчонку. Пусть подработает. Несладко ей, братье’в поднимать… Это было летом. А сейчас зима. И вот у нас, несмотря на наличие Машки и Меча, ограбили дачу.
…Мы с мужем опасливо входим в разбуженный дом. Воры аккуратно вскрыли ставню на окне, смотрящем в сторону леса, вместе с оконной рамой. Даже стекла целы.
Наши соседи на зиму вывезли с дачи все, что смогли отодрать от пола, даже дверь от холодильника увезли (кому он нужен, холодильник, без двери?), а мы оказались менее предусмотрительными. Понадеялись на сторожа… Поэтому воры вынесли обогреватель, чайник, газовую плитку, шмотки какие-то, посуду по мелочи, тушенку и «Доширак», хранящиеся на чердаке на случай перебоев с электричеством. Вроде все. По-божески.
– Странно, – сказал муж. – Плитку забрали, а микроволновку не тронули…
Микроволновку не тронули? Меня прожгла догадка. Неужели? Я вздохнула. Машка ничего не боялась. Полная безнаказанность. Можно, конечно, заявить в полицию, написать заявление, потратить время и нервы, но зачем? Чтобы Машку и ее сообщников (не одна же она перла обогреватель и чайник) посадили в тюрьму? А кто же будет братье’в поднимать? Вещи уже наверняка не вернуть, шмотки копеечные, а обиженный волчонок придет и отомстит. Например, сожжет дом. Он уверен: нельзя быть добрым. Бог с тобой, Машка… Живи спокойно. Пей чай из моего чайника, грейся моим обогревателем, носи мои шмотки, корми Меча моей тушенкой. На здоровье…
С Новым годом тебя, Волчонок. Не буду я на тебя заявлять. Знаешь почему?
Потому что можно быть добрым, Машка, можно…
© Ольга Савельева
