Давний случай. Произошел лет, наверное, десять или даже пятнадцать назад.
Женщина заходит в кабинет одна. Девочка, бледная и скучная, остается в коридоре.
Я ожидаю обычных жалоб на подростков: не учится, не читает, огрызается, смотрит телевизор или играет в компьютер, может, какие-то «неподходящие» подружки или «неподходящая», по мнению семьи, первая любовь.
Готовлюсь к скучному разговору, решаю, что при первой же возможности выпровожу мать и приглашу в кабинет саму девочку.
— Асе пятнадцать лет, — говорит мать (навскидку я дала бы ей никак не больше тринадцати-четырнадцати). — У нее было 12 попыток суицида.
— Сколько?! — я ошеломленно вскидываю взгляд и читаю повторный ответ по губам, подсознательно надеясь, что ослышалась.
— Две-над-цать, — по слогам повторяет женщина.
Я беру небольшой таймаут и думаю. Нельзя сказать, что додумываюсь до чего-то конструктивного, но понимаю, что время истекло.
— Раз попыток было так много и Ася до сих пор жива, значит, все они демонстративные? — вслух предполагаю я.
— Несомненно, — кивает женщина. — Но психиатр говорит, что рано или поздно она все-таки себя убьет. Логика развития событий…
Я тоже киваю, потому что моя логика в этом вопросе совпадает с логикой незнакомого мне психиатра.
Однако в трех метрах от меня, на банкетке в коридоре сидит бледненькая, худая девочка в кедах и свободном свитере, и она пока вполне себе жива.
— Рассказывайте, — велю я женщине. — Все, что сочтете важным.
Все, ну просто абсолютно все в ее рассказе оказывается простым и почти прозрачным. Никаких сложных драм, никаких скелетов в шкафу, никаких психологических вывертов. Хрестоматия как она есть.
Ася — средняя из трех детей моей посетительницы по имени Вера и ее мужа Андрея. Еще в семье есть сын Валерий, на четыре года старше Аси, и дочка Маша, на два года ее младше.
Валерий — спортсмен высокого класса, учится (практически заочно) в физкультурном колледже, участвует в соревнованиях мирового уровня по толканию ядра. Спортом — разными видами — занимался всегда, с четырех лет, и всегда были успехи. Он не особенно умен, но упорен, сконцентрирован на достижении спортивных целей, его карьера спланирована им вместе с тренером на десяток лет вперед. Впоследствии он собирается стать тренером сам, и даже сейчас ему нравится возиться с околоспортивными детьми, наставлять их. Обеих младших сестер Валерий обожает, хотя видит нечасто: значительную часть времени он проводит на сборах и соревнованиях. Происходящее с Асей совершенно выбивает его из колеи, говоря об этом, он может даже расплакаться.
Маша — классическая «младшенькая», любимица отца и старшего брата. Обворожительная внешность, губки бантиком, золотые кудри, легкий характер, смешливая фантазерка, всегда готовая на шалость и на компромисс. Легко извиняется, прекрасно чувствует цвет, свет и форму, рисует орнаменты и интерьеры, ходит в архитектурную студию и мечтает стать дизайнером общественных помещений, предназначенных для красивого и интересного досуга. Один из ее архитектурных проектов — подводный сад для медицинской релаксации — занял третье место на всероссийском детском конкурсе.
Старшую сестру Маша по-своему любит, но побаивается. Говорит, что совсем не понимает, как та устроена, все время боится ее расстроить или обидеть (а все давно знают, что делает расстроенная или обиженная Ася) и поэтому старается поменьше с ней общаться.
У Аси отдельная комната. Маша и Валерий живут вместе. Это нелогично, все-таки брат и сестра разнополые и разновозрастные подростки, но они сами так захотели.
— Асе хочется побыть одной, а я ей мешаю, — сказала Маша.
— А мне она вообще не мешает, — сказал Валерий про младшую сестру. — Да меня и дома-то почти не бывает.
— А переодеться, если что, и за шкафом можно, — вторит брату Маша.
Теперь они живут вместе, и регулярно из-за двери несется их дружный смех. Иногда Валерий, на что-то разозлившись, сажает девочку на шкаф, и она, не умея и боясь слезать, там визжит. Иногда Маша, возмущенно фыркая и очаровательно сморщив носик, демонстративно несет в ванну по коридору зажатые пинцетом носки Валерия. Но все понимают: это игра, на самом деле им хорошо вместе и, как ни странно, всегда есть о чем поговорить. Маша, несмотря на показное легкомыслие, хорошо учится и довольно развита для своего возраста. А Валерий, наоборот, никогда не был интеллектуалом.
Ася не отличается никакими талантами. У нее заурядная внешность. В школе в основном «тройки». Есть подружки, которые смотрят на нее с опасливым любопытством. Все, в том числе и сама Ася, понимают, что их в ней привлекает и интригует.
Первая попытка суицида была в одиннадцать лет. Маша тогда тяжело болела бронхитом, а потом воспалением легких. Долго восстанавливалась, скучала, очаровательно капризничала, все с ней носились, Валерий сажал большеглазую сестренку в пижаме с зайчиками и толстых шерстяных носках себе на загривок и бегал с ней по коридору, изображая лошадь.
Ася пришла с двумя подружками, одна из них все время чихала. Мать вызверилась на старшую дочь:
— Ты что, хочешь, чтоб Машенька, и так ослабленная, опять заразилась?! Вечно только о себе думаешь!
Вечером Ася съела все таблетки, которые прописали сестре, оставила записку: «Раз я вам не нужна, так пусть меня и не будет», — и легла спать. Маша ночью полезла в таблетницу за мятным противокашлевым леденцом, нашла там два пустых флакона и, ничего не понимая, прибежала к родителям.
Скорая, больница, врачи, консультация психиатра.
Впервые с Асей серьезно и внимательно разговаривали о ней самой, о ее чувствах, мыслях, желаниях. Они были кому-то важны. Ее увидели. Ей это понравилось. Родителям психиатр сказал:
— Вы же все сами понимаете. Два ярких успешных ребенка — старший и младшая. Надо уделять средней больше внимания.
Стали уделять внимание. В основном оно выражалось в дурацких вопросах типа «Как ты сегодня себя чувствуешь?» (Ася соматически абсолютно здоровый подросток) или не менее дурацких предложениях: «Может, в зоопарк сходим?» (Ася не любит животных), «Хочешь еще пирожок?» (Ася — худенькая малоежка), «Если тебе надо о чем-то поговорить, то я могу» (у Аси плохо развита речь). Через некоторое время все это, естественно, сошло на нет.
Тогда попытка повторилась. В этот раз Ася расцарапала себе запястья и пришла в кухню к отцу «попить чаю» с заляпанными кровью рукавами.
* * *
Постепенно девочка стала достопримечательностью в школе. Одноклассники с придыханием и интересом наблюдали за происходящим: когда в следующий раз и как это будет? Учителя боялись сказать Асе лишнее слово. Кому оно надо? В семье — так же. Отец часто обрывал уже начатую фразу на середине («А вдруг она что-нибудь такое подумает и…»). Маша и Валерий ходили мимо Аси на цыпочках и прятались повозиться, пошутить и посмеяться в свою общую комнату.
Районный психиатр в ПНД и детский на улице Чапыгина согласно и тяжело вздыхали, в очередной раз услышав Асину фамилию.
Все понимали, что происходит, но никто не понимал, как разорвать все туже затягивающуюся петлю.
Было две госпитализации. Прямо в больнице было три новых попытки.
Тяжелые препараты на какое-то время сделали из Аси почти овощ. Она не могла учиться, ухаживать за собой.
Мать, рыдая, отказалась от них. Районный психиатр ее поддержал: это очевидно не выход.
Что же дальше?
Я говорила с Асей. Она физически и интеллектуально казалась младше своего возраста, держалась отчужденно и высокомерно, потому что я изначально не собиралась ее «понимать» и «жалеть», резонно полагая, что этого в ее жизни было уже предостаточно. Потом Ася сказала матери, что больше она к этому психологу не пойдет, потому что «эта тетка какая-то злая».
— Нужен ресурс, — сказала я матери. — Еще до всего — что у нее было?
— Да она такая веселая раньше была! — всхлипнула мать. — Играла всегда с Машей в магазин, в столовку, цветы любила, букетики мне собирала. Мы к моей матери на лето на Кубань ездили, так она там у девчонок в игре всегда была заводила.
— Ваша мать жива?
— Да, тьфу-тьфу-тьфу! У нее там хозяйство, и отчим мой — хороший человек, своих детей у него нет, так он и ко мне, и к моим детям всегда по-доброму…
— Это станица? Там есть школа?
— Ну конечно, я сама там училась.
— Вы отправите туда Асю. Насовсем. Переведете в ту школу. Объясните вашей матери, что это вопрос жизни и смерти.
— Но Ася же решит, что мы от нее хотим избавиться.
— Да ведь так оно и есть. И ей больше нечего будет бояться. И нечем козырять. Все точки над «и» расставлены, можно начинать с чистого листа.
— А вы можете сами поговорить с моей мамой? Она сейчас как раз у нас гостит.
— Могу. Это удачно.
— И еще я должна проконсультироваться с нашим психиатром.
— Разумеется.
Психиатр все одобрил и, надо думать, вздохнул с облегчением. С бабушкой я поговорила. Она оказалась очень здравомыслящей и уже сама не раз обдумывала то, что предложила я.
* * *
— Вы хотите от меня избавиться! — сказала Ася.
— Да, мы бесконечно устали, — согласились родители.
— Тогда я здесь умру, и вам сразу станет легче.
— Не успеешь, ночью мы тебя покараулим, а утром поезд и вы с бабушкой уезжаете.
— Если по дороге надумаешь в Анну Каренину сыграть, — погрозила пальцем бабушка, — я тебя вагонным веником отхожу, он там всегда в уголочке стоит.
* * *
В станице Ася сначала вела себя байронически. Лежала на диване и глядела в потолок.
— Может, у нее с желудком чего неладно? — спросил дед жену.
— Я никому не нужна, от меня отказались родители, у них осталось два нормальных ребенка, и теперь я у вас умру, — сообщила старикам Ася.
— Да, — вздохнула бабушка. — Меня та докторша предупреждала. Ну что ж, умрешь, тогда похороним. У нас кладбище утешное, солнечное, на взгорке. Будешь со всем родом лежать. Там ведь и мои родители похоронены, твои прадед с прабабкой, и первый муж, дед твой. Можем вот хоть завтра сходить, я тебе свое заготовленное место покажу, и ты посмотришь, себе место выберешь, раз уж вскорости собираешься…
Ася смотрела, вытаращив глаза.
— Только вот сначала в школу зайдем, — продолжала бабка. — Там девчонки уж меня спрашивали: правда ли, что ваша внучка из Питера будет у нас учиться? Которые из них ведь и помнят тебя, как вы маленькие-то играли и ты все придумывала.
Потом Ася пошла в школу.
Бабка пригрозила:
— Ты уж им про свою дурь-то не рассказывай, а не то подумают сразу, что психическая, не отмоешься потом. И мы с дедом никому не расскажем. Чего позориться-то?
Станичные девочки смотрели на столичную с интересом и ожиданием. Но это было совсем другое ожидание, не то, к которому она привыкла за последние годы. Девочки ожидали рассказов про «другую» «столичную» жизнь. Ася приободрилась. Вспомнила былые навыки, начала что-то придумывать. Общаться ей всегда нравилось, она это умела и любила. К тому же ей нравилось и возиться в земле, выращивать цветы и всякое другое. Жизнь в станице давала для этого все возможности.
Почти через год Ася под огромным секретом призналась вновь приобретенной подружке в своих «самоубийственных» подвигах.
— Ох и дурная ж ты тогда была! — ахнула та, испуганно прижав ладони к щекам.
— Дурная, точно, — подумав, кивнула Ася.
(с) Катерина Мурашова
