Для красного фонаря был специальный гвоздь. Фотоувеличитель собирался отточенными движениями, как снайперская винтовка в гангстерских фильмах: тут накрутить, тут вставить, тут защелкнуть. Запах фенидон–гидрохинонового проявителя был прян. Светкины губы в красном свете казались белыми.
Технология была отработана до автоматизма: резкость выставить по виньетке,поцеловать Светку, проверить, на месте ли грудь. Зажать отверстие диафрагмы на 16, сдвинуть красное стёклышко. Белые участки кадра можно на время прикрыть руками, чтоб проэкспонировались темные.
Проявление это чудо. Вот белый лист. Ты быстро, боком, чтоб не было разводов, вводишь его в ванночку. Никакого пинцета, только пальцы. Покачиваешь туда–сюда. Вот начинают проступать первые контуры и фрагменты: изгиб бедра, копна взъерошенный волос, черный треугольник лобка. Нужно дождаться прорисовки всех деталей, выявления всех полутонов, помня, что под красным фонарем изображение выглядит гораздо контрастнее, чем при солнечном свете.
Фиксаж обязательно кислый, чтобы успеть остановить процесс. Окончательный глянец и глубину фотографии придает, простите за тавтологию, только глянцеватель, его зеркальные жаркие пластины.
Штатива у меня отродясь не было, фотоаппарат крепился на специальную струбцину, у нее, кроме зажима, имелся ещё и похожий на штопор винт, который можно было выкрутить в дерево или дверной косяк. У вас дома, случайно, не осталось следов от такой штуки?
Зенитовский автоспуск был короткий, только добежать и принять позу, что, учитывая специфику жанра, было непросто.
Я клеил себе усы и бакенбарды, Светка натягивала кудрявый парик, надевала темные очки, брила лобок и требовала того же от меня. А что делать, искусство требует жертв.
Процесс печати мог растянуться на целый день. Ну не только лишь печати, меня начинало членить уже первом кадре, отпечатке на третьем–четвертом я срывал со Светки халат, предусмотрительно надетый на голое тело, и процесс имел свое продолжение на диване. Экспозиция — проявление,негатив — позитив, скрип–скрип. А вы любили когда нибудь под красным фонарем? Нет? Настоятельно рекомендую.
Фотографии принимал у нас дядя Петя, даже скорее дедушка.: мятая соломенная шляпа, толстые диоптры, стёртые желтые зубы. Не знаю, как он обходился с нашими “работами”, дрочил ли сам или продавал другим старым извращенцам? Мы встречались в подвале дома культуры, где по утрам собирались на мен коллекционеры. Я передавал ему книжку со вложенными отпечатками, а он мне в ответ другую, со вложенными купюрами. Сюжет новой книги, по молчаливому обоюдному согласию, обычно намекал на тему очередной фотосессии. До сих пор помню справочник “Статеви Розлади”, 1957 года, на украинском, где сиреневый хрустящий четвертак был заложен на статье о фетишисте, страдавшем болезненной тягой к женской обуви. Ох и намучились же мы с постановкой сцен… Хорошо, с что Светкина мамка служила в театре, и хотя бы с реквизитом и декорациями проблем не было.
Декорации Вишнёвого сада, пафосная ложа с золочёными креслами, кабинет главного режиссера. Где только не оставила следов моя струбцина.
Дни сгорали как спички, недели испепелялись как сигареты, в семь жадных затяжек, месяца бутылкой пива утекали в воронки иссушенных ртов.
Красное солнце того безумного лета выжгло нас дотла и разбросало головешки в разные стороны. Светка уехала учиться в Ленинград, стала моделью и вышла замуж за финна. Я забросил фотографию, сжег все негативы, стал инженером и примерным семьянином. Мы не общаемся в соцсетях и вряд ли поздороваемся при встрече. Но важнейшее из искусств, в историю которого мы вписали свою наивную но искреннюю страничку, оно навсегда с нами. А мы, как ни крути, навсегда в нем.
