Арнольд Леопольдович торопился в университет. Сегодня у него по плану стояли три лекции по истории языка и один семинар.
«Снова метать бисер перед свиньями, - думал профессор. – Рассказывать недорослям об этимологии слов, раскрывать красоту построения литературных фраз и слышать от них «мое день рождение».
Уже с утра Арнольда Леопольдовича переполняло негодование из-за падения уровня грамотности. Соседка еще со своей репликой: «В каком вы красивом пальте сегодня, прям мачо!». А ведь вроде бы русская, как минимум, девять классов образования, а все туда же, «пальте». Брр.
Проходя мимо небольшого заведения, профессор ощутил новую вспышку раздражения, но не сразу понял ее источник. Остановился, огляделся и заметил неброскую вывеску над дверью - «Пихарня».
- До чего люди дошли! – вспыхнул мужчина. - Даже вывески не могут нормально оформить. Куда смотрели дизайнеры? Неужели их совсем ничему не учат на их бесполезных курсах?
Не выдержав, Арнольд Леопольдович поднялся на крыльцо и решительно открыл дверь.
Вместо ожидаемых стеклянных витрин и тягучего ароматного запаха свежей сдобы, он увидел странно оформленное помещение.
Приглушенно-рассеянный свет, однотонные темно-коричневые стены, вдоль которых беспорядочно расставлены бесформенные креслица и диванчики. На полу лежали разноцветные подушки.
Профессор не сразу разглядел сотрудника этого странного заведения. Он копошился в дальнем углу, гордо выставив обтянутую потертыми джинсами попу.
- Любезный! Вы знаете, что в вашей вывеске допущено две грубейшие ошибки? – негромко позвал Арнольд Леопольдович.
Но вышеупомянутая пятая точка только невнятно буркнула и продолжала светить полоской кожи из подсползших джинс.
- Эй, любезный! – повысил голос профессор. – Слово «пекарня» пишется через буквы «Е» и «Ка». И будьте так добры, повернитесь ко мне лицом.
Тот, наконец, выпрямился и развернулся, показав внушительного размера живот, обтянутый старой серой футболкой, и угрюмую физиономию. Заметив посетителя, толстяк немного угрожающе пошел прямо к нему, остановившись буквально в нескольких сантиметрах. Оценивающе посмотрел на щеголеватое черное пальто и старомодную шляпу профессора, а потом слегка толкнул Арнольда Леопольдовича животом.
Это было не больно, но очень обидно.
Уже давно никто так не оскорблял профессора. Пожалуй, лет сорок-сорок пять, с самого детства, которое филолог предпочитал не вспоминать вовсе.
- Что? – его голос дал петуха от негодования и злости. – Что вы себе позволяете?
Толстяк подшагнул и снова толкнул его животом, но уже посильнее, так, что Арнольд Леопольдович вынужден был отступить.
- Как вы смеете?! – выкрикнул профессор, в ужасе пытаясь припомнить, когда он в последний раз дрался. Получалось, что никогда. – Я буду жаловаться!
Настырный толстяк толкнул его еще сильнее, и взорвавшийся филолог наконец не выдержал и пихнул грубияна руками. Тот неожиданно легко упал прямо на одну из подушек, но быстро поднялся и снова пихнул посетителя. Арнольд Леопольдович упал, но весьма удачно – на одно из мягких креслиц.
Уже не сдерживаясь и забыв о приличиях и воспитании, профессор вскочил и снова пихнул толстяка…
Потасовка продолжалась минут десять, пока после очередного толчка Арнольд Леопольдович не рухнул на диван. Он запыхался, вспотел и изрядно устал.
Глядя на взмыленного толстяка, профессор вдруг начал хохотать. Толстяк, не пытаясь встать с подушки на полу, присоединился к смеху.
- Так вот оно что, - утирая слезы, выдавил из себя филолог. – У вас нет никаких ошибок в вывеске. Пихарня – ну надо же!
Успокоившись, профессор обнаружил, что за десять минут избавился от всех негативных эмоций. Теперь он ощущал только легкость, пустоту и легкую щекотку где-то в области живота, словно вот-вот рассмеется.
Поправив пальто и шляпу, Арнольд Леопольдович с благодарностью пожал руку толстяку, так и не сказавшему ни единого слова, сказал: «Я еще обязательно к вам загляну» и отправился в университет.
Толстяк поправил креслица, подправил разбросанные в пылу борьбы подушки и принялся ждать следующего посетителя.
