Ах, как страшно описывают кошмарную жизнь девяностых годов! Заставший эти самые девяностые, судя по всему, малолетним ребёнком. Вот который уже раз приводят в недоумение подобные опусы, созданные либо на основании воспоминаний детства босоногого, либо вовсе на устных мемуарах прабабушки, твёрдо помнящей времена отставки Хрущева, но к эпохе воцарения Горбачёва уже потихоньку съезжавшей в маразм и склероз. Почему бы не порасспросить, скажем, родителей или бабушек-дедушек, находящихся в те «страшные» времена в самом, что ни на есть, дееспособном возрасте?
В общем, от имени представителя нескольких поколений, которым именно в девяностые выпало работать, ходить по магазинам, получать профессиональное образование и растить детей, попробую всё-таки адекватно описать тогдашнее наше житьё.
Во-первых, не надо валить в кучу времена очередей перед голыми прилавками и времена закрытия НИИ и госпредприятий. «Голод» с пустыми магазинами длился от силы год-полтора, в самом начале девяностых. Потом после первого резкого скачка цен, когда хлеб подорожал с 25 копеек до 80 рублей («вилка» цен указана условно, точных цифр уже, конечно, не помню, просто, чтоб можно было представить порядок подорожания) магазины стали достаточно быстро заполняться товаром.
Одновременно стали появляться разнообразные коммерческие магазины, кафешки, частные продавцы на рынках и просто бабки у метро, продававшие ВСЁ, т. е. реально всё, что называется, «от трусов до пулемёта». Цены, по советским понятиям, у всех них были заоблачные, однако что-то всё-таки там можно было и прикупить, особенно, из одежды. Те скудные год-полтора вспоминаются конечно же, не очень приятно. Однако, если уж мы «зажравшиеся москвичи» (т.е. по сравнению с провинцией того времени, действительно зажравшиеся, без кавычек) смогли как-то пережить свалившиеся на нас ограничения, то сильно сомневаюсь в том, что в регионах, где банки с берёзовым соком и штабеля килек в томате десятилетиями были единственным украшением прилавков, были сильно заметны изменения. Ну, разве, кильки вздувшиеся с прилавков поисчезали.
Именно в период всеобщего подорожания стали разваливаться и закрываться государственные предприятия и учреждения. Помню, как поначалу растерялись родители, привыкшие к постоянству советской действительности. Зато и щенячий восторг нас, тогдашней молодёжи, помню тоже очень хорошо. Хлынул поток западного кино и литературы, весьма качественной в те времена. Чернуха тоже присутствовала, но её засилье наступило чуть позже, когда нормальный человек уже научился отличать доступность хорошего от бескрайних потоков грязи. Концерты зарубежных музыкантов, дискотеки, модная одежда, да просто вкусная еда — вполне примиряли нас с несколько спартанским существованием переходного периода.
И самое главное, у нас, в отличие от старших поколений, которым в их годы о полнейшей финансовой самостоятельности даже мечтать не приходилось, появилась возможность самостоятельно зарабатывать деньги на всё это великолепие. Кем мы только не работали… Выпускники языковых спец. школ переводили на русский первые компьютерные игрушки, те, кого нынче называют айтишниками, взламывали пароли на этих самых игрушках и несли их в массы, торговали шмотьём, организовывали какие-то убогие видеопрокаты и видеосалоны.
Те, кто не блистал никакими особыми талантами, включая организаторский, подвизались у этих юных предпринимателей на должностях вспомогательной силы: секретарями, продавцами, водилами, кассирами и убиралами, иногда сразу всем в одном лице за неслабую зарплату. Потихоньку оклёмывались родители, находили себе работу, поприличней и понадёжней, чем у нас.
Конечно, просиживать штаны в НИИ или на заводе делать вид, что работают, за то, что государство сделает вид, что заплатило, ни у кого уже не получалось. Однако, жизнь шла своим чередом и ностальгировать, сидя ровно на попе, становилось невозможно — в чём-то нужно было помочь опериться старшим детям, растить и учить младших, поддерживать старшее поколение, да и самим хотелось ещё как-то пожить.
Родители наши, которым в те времена было лет по сорок-пятьдесят, оглядывались по сторонам, притирались к новой жизни, осваивали бытовую технику, покупали автомобили — когда хотели, а не по открытке от государства, и уже полностью акклиматизировавшись в новых реалиях, вновь тащили нас на строительно-полевые работы на своих ненаглядных дачах. Чтоб им пропасть!
Были и те, которые, как Киса Воробьянинов, гордо становились в третью позицию, отказывались «работать на капиталистов проклятых», свято хранили заветы ушедшей эпохи, жертвовали за обедом куриной ногой в пользу подрастающего поколения и требовали, чтобы за это им поставили памятник, желательно нерукотворный. Однако в основном люди крутились как белка в колесе, стараясь вернуться пусть не к прежнему, доперестроечному, образу жизни, но хотя бы к его подобию. И у большинства это, как ни странно, получалось.
Понятно, что все наши достижения были шаткими и требовали огромных затрат сил, времени и нервов, зачастую и рисковать доводилось не слабо. Поганого в той жизни конечно, тоже было много. Для моего поколения это, в первую очередь, полнейшая неразбериха с образованием, толпы юристов, бухгалтеров и продавцов-менеджеров среди нынешних сорокалетних, которым на хрен не сдалась ни юриспруденция, ни бухгалтерия, ни, тем более, то г-но, что они вынуждены были продавать не от хорошей жизни.
Или те же дачи, внезапно превратившиеся из экстравагантной забавы советского городского жителя, в ещё одну возможностью нехило подкормиться. Картоха и помидоры перестали быть просто гордостью домашней хозяйки, позволяющей ей за традиционными застольями хвастать перед гостями «всем своим, со своего огорода», а превратились в обыкновенную еду, существенно экономящую деньги.
С другой стороны, а когда в нашей стране блага цивилизации падали прямо с неба? Чем-то, как-то, где-то, но жертвовать во имя нормального существования себя и близких приходилось всегда. В том же совке можно было жить стабильно и спокойно, но скудно или богато и интересно, но с большим риском.
Не зря какой-то сатирик по телеку сказал, что любое поколение в России воспоминания о молодости может начинать с фразы: «Времена тогда были трудные».
