27 марта 2018 года я упал с крыши. До этого момента жизнь была прекрасна и расписана по минутам: в мае выпускаю свою коллекцию одежды, летом получаю диплом, а потом с головой ухожу в бизнес.
Я учился на пятом курсе политеха, работал в сфере промышленного альпинизма и большую часть заработка тратил на продвижение собственного бренда одежды. Собственно, для этого и пошел в альпинизм — не видел для себя другой возможности зарабатывать по 50 или даже 80 тысяч в месяц. Сейчас я понимаю, что лезть на 25 этаж только для того, чтобы заработать, а потом потратить деньги на принты и футболки, — это ненормально. Но тогда все выглядело неплохо.
В день икс ничто не предвещало беды, мы делали все аккуратно, по инструкции. К тому моменту я работал третий год и уж точно не был новичком. Мы находились на одноэтажном здании около 5 метров высотой: двое на крыше, один внизу смотрел за тем, чтобы поблизости не было прохожих. От меня ничего не зависело: пошла лавина снега со льдом, зацепила мои страховочные тросы и натянула. Виноватых тут нет, на моем месте мог оказаться каждый — всегда бывают травмы на производстве.
Человек, который был снизу, потом рассказал, как я падал: полетел вниз так, будто мной выстрелили из лука, — ускорение было огромное. Последнее, что помню сам: это грохот и звук натянутой веревки. Хотя мне сказали, что после приземления я еще минут пять разговаривал — сказал, как меня зовут, какая у меня группа крови.
Нарисованные родители и летающие люди
Травмы были тяжелыми: я сломал 10 ребер, были задеты височная и затылочная кости, мне удалили селезенку. Я пробыл в коме 7 дней, перенес 4 операции, а в общей сложности провел в больнице почти полтора месяца.
Я лежал в Середавина, что в Самаре. Там хорошие врачи и медсестры, лечением и уходом я остался доволен. Если мои родители и доплачивали какие-то деньги, то только потому, что стремились задействовать все возможные ресурсы, чтобы я скорее выздоровел.
В один из дней, когда я еще был без сознания, родители зашли ко мне в халатах и масках, я открыл глаза и сначала подумал, что они — персонажи компьютерной игры, они казались мне нарисованными. Я еле шевелил губами, пытаясь сказать отцу: «Ты зачем маму сюда привел? Она же переживать за меня будет!».
Света в конце тоннеля я не видел. У меня было так: днем, когда было светло, я будто находился в космосе и летал с острова на остров, причем они были очень грязные, замусоренные. Ночью я летал под звездным небом. И в том, и в другом случае вокруг меня было много таких же летающих людей. Я настолько отчетливо это помню, что мне правда кажется, что я побывал в каком-то другом мире, в другом измерении, — это был не сон.
Когда я очнулся в реанимации, у меня были жесткие глюки: я смотрел на стену — стена была аквариумная, и там плавали огромные рыбы. Первое, о чем подумал, когда проснулся — у меня нет голоса. Как же я теперь буду на гитаре играть и петь? Голоса не было, потому что я отбил легкие и находился на искусственной вентиляции. Второе, что пришло в голову, — коллекция выйдет не вовремя.
Галлюцинации преследовали меня еще три дня, плюс постоянно хотелось пить.
Однажды я пытался позвать медсестру, чтобы попросить воды, — и мне казалось, что у них там лютая тусовка. Вроде как я машу ей рукой «подойди!», а она мне в ответ машет — «сам подойди!». А я не могу, я к кровати привязан. Дело в том, что людей в реанимации положено привязывать: наркоз сильный, мало ли, как на человека повлияет, что он сделает. В итоге медсестра ко мне все-таки подходит, но я ее вижу как бармена, который смешивает коктейль, а еще мне кажется, что она ко мне пристает, чуть ли не раздевает. Помню, как думал в тот момент: «Отстань от меня, пожалуйста, просто дай воды!». В итоге выяснилось, что девочка просто ставила мне капельницу.
Первые шаги и первые слова
После комы я даже не понял, что у меня серьезные проблемы. Я знал, что упал, — и на этом все. Потом смотрю на себя — весь перешитый, трубки торчат, я был похож на осьминога.
В сознании я провел в реанимации еще 6 дней. Спал по 4-5 часов, потому что там ад. Палата была на четыре человека, каждый день — крики, вопли, срабатывают датчики. Привезли новенького: смотришь — о, сосед. Просыпаешься утром — а он уже синий. Трое умерли при мне, это очень тяжело психологически.
Моими первыми словами после комы были «Пап, с днем рождения»
Думал, переведусь в палату, все будет нормально: начну бегать, медсестер клеить. Но когда я первый раз встал, понял, что у меня не работает левая рука и правая нога. Это было связано с ушибом мозга и защемлением нервов. Сейчас, когда прошло больше полугода, все намного лучше. Да, иногда чувствую какое-то онемение, но хожу уверенно и на гитаре уже играю. Вообще мне повезло, что я не сломал позвоночник, — тогда я бы вряд ли выкарабкался. Еще удачно сложилось с челюстью: я ее сломал, но каким-то чудом она правильно срослась сама по себе, хирургическое вмешательство не потребовалось.
В больнице говорили: надо сразу начинать ходить — неважно, с помощью или без. Помню, как я медленно шел к зеркалу, чтобы сфоткаться, потому что друзья постоянно спрашивали, что и как. Очень важна была поддержка, особенно от мамы: она постоянно была рядом, буквально день и ночь.
Я стараюсь не зацикливаться на плохом — даже в больнице случались смешные моменты. Например, там были две девчонки, которые ухаживали за больными.
Одна из девушек в первые дни, как я пришел в себя, поделилась: «Знаешь, ты моей подружке понравился. Только ей не говори». У меня в голове был только один вопрос: «А как ей скажу?!» — ко мне еще речь не вернулась. Так и не понял, она меня специально подколола или правда не знала об этом.
Для всех стало огромным облегчением, что я начал приходить в норму: после падения я не держал давление, у меня сердце останавливалось трижды и врачам пришлось серьезно побороться за мою жизнь. Но в итоге вот он я — живой, снова говорю, хожу и самостоятельно дышу.
Первый раз я заговорил на день рождения отца — 10 апреля. Смог позвонить ему и сказать: «Пап, с днем рождения». Это были мои первые слова после комы, потом отец признался, что был очень тронут.
«Стоп-сигнал» сверху и самое главное
Когда меня выписали из больницы, было ужасно тяжело. Три месяца не мог собрать себя в кучу: из-за ушиба мозга сильно болела голова.
Когда голова более или менее прояснилась, я начал читать книги — мне нужна была мотивация. Прочитав биографии многих успешных людей, понял, что многие из них пережили тяжелейшие травмы — и справились. Мне реально стало легче: значит, и у меня получится. Окончательно я не восстановился до сих пор: скоро мне снова ехать в больницу, планируют еще одну операцию. Конкретных прогнозов по восстановлению моего здоровья нет — врачи вообще не те люди, которые что-то определенное скажут.
Пройдя через все эти испытания, я понимаю, что нет ничего дороже здоровья и семьи. Родители — это первые люди, которые приходят к тебе в самый тяжелый момент, и нужно это ценить. До падения я всем был нужен, мне везде были рады, а когда упал, люди поплакали недельку другую — и тишина. Я понимаю, что это нормально: у всех своя жизнь, свои проблемы. Возможно, на их месте я бы вел себя так же.
Иногда я думаю о том, что кома — это «стоп-сигнал» откуда-то сверху: перед травмой я стал регулярно выпивать, жить расхлябанно. Да, все шло по плану, но я не особо развивался.
Когда меня спрашивают, вернусь ли я в альпинизм, отвечаю всегда одно: моя мама этого не переживет, поэтому нет.
