Я работаю три года младшим медбратом в реанимационной палате. Я такой же медбрат как и все, но в реанимации можно иметь доступ к наркотикам. Для этого необходимо иметь сертификат анестезиста. У меня его нет.
Я выполняю назначения врача: терапия, ставлю капельницы, выполняю лечение. Слежу за тем, чтобы больные лежали в чистоте-красоте, чтобы сама палата реанимации была чистой — мою полы и протираю поверхности. Мы моем и самих больных — как лица, так и другие части тела. Реанимационные больные сильно отличаются от больных профильных отделений — они за собой абсолютно никак не могут ухаживать. Ещё меняем постельное белье, следим, чтобы пластыри и повязки были чистым, заполняем разную документацию.
Работать в реанимационной палате сложнее, чем в операционной. В операционной просто выполняешь указания врача: подаешь ему инструменты и вводишь различные вещества. В палате физически сложная работа. Надо таскать больных, транспортировать их, ворочить. Если операций нет, то операционные медбраться и медсестры спокойно сидят, а в палате всегда есть больные.
Контингент
Кто в основном лежит в реанимации? Это старые люди, у которых снижена восстановительная функция организма практически до нуля. Либо наркоманы, алкоголики — асоциальные категории. У людей, которые следят за своим здоровьем, не бывает тяжелых случаев.
Нормальные, адекватные, здоровые люди попадают к нам крайне редко.
У алкоголиков распространено варикозное расширение вен пищевода. Если только маленькая язва или слегка поднатужился — сосуд лопает, и человек начинает блевать кровью.
Алкаши к нам попадают по разному — могут на улице их подобрать, могут из дома забрать: «Мы водочкой лечились, два дня кровью блюем». Среди них полно наших постоянных клиентов.
Есть такое заболевание «делирий», а по-русски «белочка». Делирий бывает разного происхождения — алкогольного или интоксикационного. Когда человек в возрасте и у него высокая интоксикация организма из-за заболевания, то тогда мозги могут хорошо уехать. С такими больными тяжело приходится. Мы их 24 часа наблюдаем. За несколько часов до того, как мозги уедут, человек начинает краснеть, потеть, больные начинают ахинею нести. Таких больных мы можем зафиксировать к кровати мягкими перевязками. Это официальная разрешенная мера.
Случаев, когда дело доходит до белочки, полно. У алкоголиков она возникает постоянно, если они пили больше двух-четырех дней, например. Сама «белочка» длится около двух суток. Больной все эти сутки куролесит, мы его лечим успокоительными, чтобы он высокой активности не проявлял. Кто-то может в окно выйти, а некоторые после операции дренажи поджигает, по которым гной из тела выходит.
Был случай, когда больной выпрыгнул со второго этажа, обошел корпус с другой стороны, подошел к фельдшеру скорой помощи и говорит: «Брат, спаси — за мной сто цыган гонится».
Иногда их забавно послушать, а иногда страшно. Когда я только начинал работать, не знал, что люди могут «белку словить», думал, что это какие-то фантазии.
Меня подозвал больной, а у нас накануне умерла какая-то бабушка. Он подзывает меня и говорит:
— Выгони их. Выгони.
— Кого?
— Ну, вон за дверью стоят, собрались бабку провожать.
Суеверия
Когда люди работают в медицине, они становятся очень суеверными, хотя до работы могли не верить абсолютно ни в какие приметы. У нас нельзя желать спокойного дежурства или спокойной ночи. Не поднимают уроненные инструменты — ножницы или зажим. Пнут их куда-нибудь в угол, и потом когда смену сдавать будешь, поднимешь. Нельзя сидеть на пустой кровати в палате реанимации, а то обязательно больной займет.
У нас существует поверье про гинекологических больных. Они поступают редко, но, если пустишь одного гинекологического больного, так они все койки займут через неделю. Или кто-нибудь скажет, что давно кишечнонепроходимых не было, а это одни из самых эстетически сложных больных. Они очень резко пахнут, у них отовсюду льются фекалии. Это ужасно. В палате невозможно долго находится, потому что глаза ест. Раньше, когда я был без машины, утром садился в маршрутку, на учебу чтобы ехать, — от меня люди в маршрутке отсаживались. Ты насквозь этим запахом пропитываешься, особенно волосы.
Дежурим мы сутки через двое. В среднем 10-11 дежурств в месяц. Бывает, что работать некому — в реанимации такое довольно часто. Текучка очень большая. Я и ещё одна девочка — самые старики там, хотя работаем всего три года. Большая текучка. Кого-то по возрасту забрали в другие отделения, остальные уходят через два-три месяца, говорят, что не могут тут работать. В реанимации всегда надо думать и держать голову включенной.
Чтобы работать, у нас нужен определенный склад ума и отношение к жизни. Никогда нельзя переносить на себя, на своих родственников рабочие моменты. Нельзя к этому, скажем так, с душой относится. Да, бывает, что жалко больных, но если ты будешь переживать за каждого, то сгоришь за несколько месяцев. Все врачи экстренной медицины становятся безумно циничными, невосприимчивыми к человеческим страданиям и болям. Я не говорю, что они плохие люди, но если переживать за каждого, то от тебя самого ничего не останется.
Если умирает человек и приезжает труповоз, то мы его через приемной покой выносим. Там могут находится больные, которые поступают в стационар. Идем обратно — женщины плачут, впечатлительные морщатся. Мы в этот момент можем смеяться, но не от того, что кто-то умер. Просто мы от этого быстро отходим.
Человеческая глупость
Она не знает границ. Люди сами себя калечат разными способами. Многие в задний проход пивные бутылки засовывают. Была одна винная.
Как-то поступила к нам девушка с полным влагалищем гороха. Она насыпала его в презерватив, но он лопнул, и у неё оттуда выгребали горох. Мы шутили, что если что-то останется, то он прорастет.
Овощей много, но чаще всего используют дезодоранты, лаки для волос. Даже не сами флаконы, а колпаки.
Привезли бабушку с колпачком от дезодоранта во влагалище. Ей было лет 80.
— Зачем?
— Да у меня дед уже не может ничего, а мне-то хочется.
— А вы помните, как что делается?
— Помню. Я ещё получше вас помню.
И все как один говорят, что это они в ванной так поскользнулись.
Поступила бабушка, которая нашла на помойке бритвенный станок и решила побрить себе пах. Она не смогла объяснить с какой целью. Порезалась, занесла инфекцию, началась гангрена. Она умерла от высокой интоксикации организма.
Или вот вспомнил самое первое мое дежурство в реанимации.
Самый первый больной — мужик, 61 год. Он купил «Волгу» за 60 тысяч рублей и неделю обмывал. Пропил 100 тысяч рублей. Его привезли к нам с внутрижелудочным кровотечением.
Россия для грустных
В нашей профессии постоянно либо с дежурства, либо на дежурство. Нет речи о том, чтобы расслабиться и с друзьями пива попить — ты либо уставший с дежурства, либо тебе рано вставать на дежурство.
Сейчас наше министерство что-то новое придумывает, водит экспериментальные методики. Хотят равняться по западной медицине. Они много требуют, но не дают условий. Начинают требовать, чтобы мы работали как на Западе, но там врачи получают другие деньги. Я получаю семь-восемь тысяч. Премии нет — убрали все, что можно. В этом месяце накинули премию 15 рублей. Спасибо, государство! Ни в чем себе не отказываю.
У нас придумали бальную систему — один балл стоит 34 рубля. Их начисляют, если нет жалоб на тебя, соблюдаешь все нормы СанПина. В месяц, наверное, можно баллов 14 набрать. 500 рублей — тебе, пожалуйста. Наша плата за вредность как у ренгенологов за радиацию, за работу с инфицированным материалами — 400 рублей.
Редко когда родственники больных благодарят. Благодарность ограничивается в основном шоколадкой и чаем.
Нас, как и всех медицинских работников, обижает отношение людей к нам как к обслуживающему персонажу — негативно относятся, качают права. Хотя это люди к нам пришли за помощью, а не мы к ним.
