“Мы с первого класса вместе. И за все, что делаем, отвечаем тоже вместе” © “Бригада”.
В начале нулевых — после выхода сериала о крутых и справедливых бандитах — таких “бригад” появились сотни. Тысячи. В каждом дворе, в каждой школе терли за пацанскую честь и красивую жизнь. Покуривая на солнышке купленные поштучно сигареты, Я, Кондрат, Славик и Ваня грезили о том, как добьемся почета и уважения в криминальном мире — и тогда деньги потекут рекой прямо в карман каждого из нас.
Дома были замученные бытом родители, стремившиеся, как они говорили, дать нам все. Зато где-то там, во мраке ночи, среди гор кокса и денег существовали старшаки. И они должны были узнать о нас уже сейчас, пока нам еще по четырнадцать, а потом принять в свой круг. Но что-то пошло не так...
У Славика отняли телефон. Поздним вечером он возвращался домой, как перед ним выросли две фигуры, загородив собой единственный фонарь.
— Пацан, дай позвонить, — в темноте что-то угрожающе щелкнуло.
— У меня денег нет на счету, — выдавил из себя Славик, косясь на тусклую полоску света у живота.
— Да я свою симку вставлю, — глухо отозвалось ему в ответ.
— Да не надо… — попытался сгладить Славик, чувствуя неизбежное.
— Тебе чо, в падлу что ли? Выручи пацанов...
На следующий день друг неохотно рассказал нам, как два каких-то залетных имбецила отработали у него телефон. Он нервно курил, сплевывал и матерился. Мы поняли, что дело серьезное, и надо что-то решать, пока дома не узнали. История про потерянный телефон отпадала, так как получить нагоняй от родителей Славик не хотел, а признаться, хоть и родителям, что его гопанули, считалось ниже пацанского достоинства. Было решено, что залетных необходимо обязательно найти и наказать. По расчетам, нашей “бригады” должно было хватить. Мы так загорелись идеей о мщении, что тут же все придумали: кто и как будет бить, кто сколько раз плюнет в лицо наглецам и как поделим богатую добычу, ограбив грабителей. Лучше всего получалось у Славика. Он изображал, как поставит негодяев на колени и, перед тем как наотмашь ударить, скажет: «Это наш район, суки».
Правда, оказалось, что наш друг толком даже не запомнил, как они выглядели.
— Пацаны, чего делать-то? Батя пиздюлей даст дома за телефон, — расстроился Славик через пару часов безрезультатных поисков. — Вчера не спалили, когда без мобилы пришел. Сегодня по-любому спалят.
Мы утешали друга как могли. И тут появилось решение.
— Пацаны, погнали на гимназию. Там мажоры учатся, — выпалил вдруг Кондрат.
— И чо?
— У них и бабки, и телефоны — все есть. Отработаем, толкнем, и Славик купит себе такую же мобилу, как была.
Мы крепко задумались. С одной стороны был риск уехать на малолетку, как это осенью сделал пацан из соседнего двора (правда, он вскрывал гаражи и попался, когда счет краж стремился к двузначной цифре), с другой стороны наседал Кондрат. Ему можно было доверять. Если наш криминальный опыт сводился к вышибанию мелочи с малышни из началки, то у Кондрата был целый дважды сидевший отец, который, напившись, делился с сыном уголовными премудростями. Поодаль маячил образ ученика единственной на весь город элитной школы и ехидно улыбался. Этой улыбки прощать было нельзя. Но на дело мы отправились втроем: у Вани внезапно появились дела и, виновато пожав плечами, он отправился домой.
Двор гимназии не пустовал после второй смены. Ухоженные дети плелись к родительским машинам, спортивную площадку заполняли мамашки с детьми помладше, а лавочки доставались таким как мы, пришедшим поглазеть на мажоров и тихонько поплевать им в спину.
Мы закурили и стали вычислять жертву. Почти всех встречали родители. Время давило, а от наплеванного под ногами становилось неуютно. Тут Кондрат что-то заметил.
— Вон, смотрите, идет, — он подпрыгнул на лавочке, указывая пальцем в сторону одинокого гимназиста.
У забора беспечно переваливался наш погодка. Он был пухлый и от этого казался еще мажорнее. Мы одновременно поднялись с места и двинулись за жертвой. Шарканье толстых ног и расслабленный затылок выдавали в нем богатея.
— Такой сорит деньгами каждый день, — уверяли мы друг друга.
— Лишись он телефона, лишь пожмет плечами и получит новый, — мудрствовал Кондрат.
С каждым шагом адреналин бил сильнее. Мы то почти догоняли не обращающий на нас внимания рюкзак, то отставали, подначивая друг друга. Наконец, Кондрат решился и рванул вперед. В два прыжка он нагнал мажора, схватил за руку и дернул на себя.
— Здорова, пацан. Дай позвонить.
Мы облепили жертву. Люди вокруг спешили с работы домой — и никто не обращал на нас внимания. Изумленный гимназист хлопал глазами и не понимал, кто мы такие и чего от него хотим.
— Оглох чтоль? Дай позвонить. Выручи пацанов, — вступил Славик.
Гимназист начал о чем-то догадываться, его щеки погрустнели и, кажется, немного обвисли.
— Пацаны, не надо….
— Да ты заебал. Тебе в падлу что ли? Ну выручи пацанов, — Славик начинал злиться и нависать над удивленным гимназистом.
— Давайте ему пизды дадим.
— Пацаны, не надо…у меня батя в милиции работает… — гимназист бегал взглядом по каждому из нас, пытаясь найти хоть каплю сострадания.
Жертва крутила головой и все твердила про отца-милиционера, в которого мы не верили. Почувствовав это, гимназист, наконец, сдался и протянул вперед трясущуюся руку. Телефон был новенький, с блестящим корпусом и явно дороже того, что лишился наш друг накануне. Вырвав добычу, мы бросились врассыпную.
Распугивая прохожих, я несся сквозь дворы и думал, как гладко все получилось. И на всякий случай успокаивал себя тем, что не ко мне в руки попал телефон гимназиста.
Всего через полчаса милицейский УАЗик вез нас в отделение.. Толстый прапорщик, повязавший нас, когда мы уже собирались расходиться по домам, всю дорогу хохотал, а под конец поездки вдруг посерьезнел и буркнул из под усов:
— Не на того вы, шпана, роток разинули. Вас Аркаша не предупреждал, что его отец в милиции работает? Ну сейчас сами узнаете. Пиздец вам. Допрыгались.
Отдел милиции устрашал всем: и серостью кирпича, и тяжелой железной дверью, и прокуренными коридорами, и тусклостью кабинетов. Но больше всего мы боялись полумифического Абдулу. О злом джине в серо-голубой форме ходили легенды одна ужаснее другой: он загонял иголки под ногти, поливал ноги кипятком, бил дубинкой по пяткам, душил пакетами…У каждого пацана из ближайших дворов был знакомый, чей знакомый испытал все это на себе. В каждом матерке за стеной кабинета, где нас оставили сидеть до выяснения, мы боялись услышать южный акцент и вжимались в деревянные табуретки.
Дверь распахнулась, и проем загородила грузная фигура. Это был отец Аркаши. Ситуация выходила патовая: не попав в пыточную Абдулы, мы угодили в лапы очень сердитого и очень настоящего полковника.
Мы замерли и уставились на громилу. Сердитый полковник лишь мерил шагами кабинет, заложив руки за спину, потом останавливался и взглядом обрушивал нам на головы потолок. Молчание превратилось в пытку. В глубине души каждый из нас, ерзая на стуле, ждал, когда двухметровая громадина разразится гневной речью, будет угрожать и запугивать. Будто мы разбили окно в школьной столовой и попали за это в кабинет директора. Нас отчитают и вот-вот отпустят под обещание так больше не делать. Полковник продолжал молчать. В каждом его взгляде читалось наше будущее, в котором почет и уважение криминального мира придется добывать уже на малолетке. Внезапно он остановился и бросил в коридор:
— Оформляйте этих.
В кабинете появился еще один офицер и начал задавать вопросы. Перебивая друг друга, мы наперебой заголосили каждый свою версию:
— Нас там не было!
— Это не мы!
— Да мы вообще хотели одолжить на день. Завтра, клянусь, вернули бы.
Получалось нескладно.
Допрос растянулся на часы. За окном стемнело, а офицер продолжал по кругу:
— В каком часу вы ограбили потерпевшего? Кто главный? Чей был план? Как угрожали?
За его спиной ухмылялся отец Аркаши. Теперь он охотно добавлял:
--Пиздец вам. Допрыгались.
Ближе к полуночи за каждым из нас приехали родители. Они обступили полковника и пошли на штурм. Впервые я видел слезы матери и красноречивость неразговорчивого обычно отца. С каждым вымоленным словом матери мне становилось стыдно. Наши мамы и папы выкатили весь арсенал: угрозы, уговоры, просьбы, предлагали деньги — а в конце рыдали и просили прощенья. Извиняться заставили и нас. И перед Аркашей, и перед полковником. Родителям Славика удалось сломить крепость полковника. Он выпроводил допрашивавшего нас офицера, убрал ворох исписанных бумаг в стол и сказал:
— Свободны. Пошли на хуй отсюда. Все.
Покидала кабинет уже не “бригада”, а трое перепуганных пацанов, каждого из которых вели родители. Краем уха я уловил, как отец распекает Кондрата.
— Ты что, не мог телефон скинуть? Люди даже ножи умудряются в бобике скинуть.
И как причитает мать Славика:
— Сынок, ну зачем тебе это надо? Ну сказал бы, что у тебя телефон отняли. Разве мы с отцом не поймем?
Оказавшись в предрассветной прохладе наедине с родителями, я поддался жгучему стыду и заплакал.
— Простите, — не оборачиваясь и пряча глаза, буркнул я матери и отцу.
Но они промолчали.
© Андрей Субочев
