Переезд к дочери в город обещал быть гораздо более лёгким чем это было бы при капитализме и Иван Федорович даже начал насвистывать под нос какую то модную песенку пока собирал пожитки.
Чудным был этот новый коммунистический порядок. Всё упростилось до предела. Не было никаких больше прописок потому что в связи с упразднением денег и отменой налогообложения отпала необходимость в жестком регулировании свободы передвижения граждан. Институт налоговой резидентуры со всеми её бессмысленными ограничениями идущими аж со средневековья приказал долго жить. Теперь гражданин был там, где была его карта. Не нужно было никуда ходить, негде было больше стоять, освободилось огромное количество времени и исчезла необходимость в чиновниках, которые этим занимались.
Теперь всё это делала Система. Быстро, самостоятельно и удобно. Вставив карту в любое считывающее устройство человек сообщал свои координаты в базу по умолчанию. Кто не хотел, чтобы его местоположение отслеживалось просто мог не пользоваться картой, но это были уже его неудобства, а не Ивана Федоровича и всего общества в целом. Пожилой гражданин не имел ничего против того, чтобы система знала где он находится, ведь противозаконного он не совершал и совершать не собирался. А прячется если человек - значит рыльце в пушку. Лично он таких проверил бы особо будь на то его воля. Впрочем, государство считало иначе. Считало оно также что если человек скрывается от властей то уж точно не будет делать это там где прописан, а значит институт прописки не выполняет никакой полезной функции.
Сложив одежду в коробку Иван Федорович поставил её у двери и в последний раз окинул взглядом свою маленькую старую квартирку, где проживал последние двадцать лет без права переписки так сказать потому что скудных доходов ему хватало разве что на поездку в райцентр раз в месяц. Теперь же, когда деньги были упразднены он получил шанс на достойную жизнь в достойном месте и поближе к благам цивилизации.
Он усмехнулся.
Уж он то точно не будет вспоминать страшное и скотское время эпохи капитализма с ностальгией. Аккуратно заперев дверь Иван Федорович подергал ручку, проверяя закрыта ли и спустился по узкой лестнице во двор, в котором прошло его детство. Дом был очень старым. Настолько старым, что у него не было даже функциональных устройств Системы, которые как знал Иван Федорович устанавливались в новостройках, как то: надверные камеры, электронные замки и прочее. Замок двери подьезда тоже был самым простым, механическим. Теперь предстояло сходить к управе и там оставить ключ в специальном стенде на манер гостиничного, только с ячейками отпирающимися после проверки карты. Власти призывали не бросать свои квартиры открытыми во избежание незаконного проживания в них неграждан.
Многие уехали, Иван Федорович степенно прогуливаясь шёл к управе и поглядывал на пустые, без портьер окна соседей, которые сьехали гораздо раньше. Такси он уже вызвал, поэтому времени было ещё вдосталь — путь до его деревеньки был неблизким.
Он хмыкнул в усы. Такси уже не брало таксы, но название осталось как общепринятое. Таксовало впрочем даже больше народу чем это было раньше - водители оценили по достоинству возможность брать любые машины и заправляться бесплатно. Недостатка в извозчиках не было поскольку многие ездили исключительно из желания пообщаться со случайными людьми. Тем более, что и занятие это стало куда более безопасным, ведь таксиста уже не могли ограбить или угнать его машину. Такие действия при коммунизме были бессмысленны. Преступность переживала тяжёлые времена. Сам смысл совершения преступлений исчез, ведь если блага легче получить законным способом, а незаконный способ чреват лишением гражданства или месячным заключением в КЛОПе то выбор прост.
Люди как правильно предрекли психологи не перестали ощущать постоянную потребность действовать, но теперь при коммунизме это их желание было направлено в полезное русло, а не утилизировалось посредством загона в виртуальность, перекладывания бумаги или преступность.
Коммунизм сделал бесплатными все инструменты и ресурсы для любой созидательной деятельности и все кто хотел жить созидая буквально воспряли духом. И это было логично, даже самый талантливый фермер не сможет выращивать овощи если будет поставлен перед необходимостью купить или арендовать землю, поломать голову над правоустанавливающими документами, налоговым законодательством да ещё и заработать где то денег на отнюдь не дешевый сельхозинвентарь и технику, позволившую бы ему получить достаточный урожай и облегчить свой труд. При коммунизме перед теми кто хотел работать открылись для этого практически безграничные возможности.
А кто не хотел трудиться - их труда и не требовалось, при таком уровне механизации и автоматизации какой был в Союзе их труд, зачастую низкоквалифицированный был не востребован. Они прожигали свою жизнь и исчезали без следа.
Зазвонил тихонько новенький мобильный, в который он уже вставил свою общегражданскую карту, когда вызывал такси. Судя по отображенному номеру звонила дочь, скрытые анонимные звонки благополучно канули в лету, а необходимость заносить имена друзей в книгу контактов свелась к одному лишь нажатию на звездочку вкладки "Важное". Теперь звонки не имеющие заполненного поля с номером общегражданской карты в принципе игнорировались Системой, подчиненными ей серверами операторов связи и не обрабатывались.
Это значительно снизило количество телефонных розыгрышей и прочего так называемого мусорного трафика. Чего уж говорить про ложные сообщения о минированиях, чем в первые годы грешили граждане капиталистических стран, не пожелавшие смириться с собственной ущербностью. Условия использования сети ужесточили, защитные контрмеры приняли и теперь без карты звонок невозможно было сделать в принципе, а стоящие на границе безкарточные телефонные аппараты не имели доступа к звонкам на аппараты Союза.
Но это не означало отсутствия или запрещения альтернативы, ведь связь посредством интернет соединения всё так же была доступна, но какой либо возможный вред от неё пресекался на уровне оболочки мобильного и защитных приоритетов чипа гражданской карты.
— Ну вот и ты уезжаешь... — покачал головой деревенский староста, покуривая трубку. Он развалился вальяжно на сиденье новой "Нивы", от него пахло качественным табаком и вообще весь его вид говорил о том, что он весьма доволен жизнью.
— Да вот... — Иван Федорович не нашелся что сказать. В самом деле словно бы появилось некое ощущение вины. Будто он, уезжая, предавал что то родное, — Дочь позвала, — добавил он словно оправдываясь.
— Не забывай нас, заезжай иногда. Тем более — староста похлопал рукой по торпеде автомобиля, — С транспортом нынче всё куда проще стало. Месяц назад налетели молодцы с техникой, разровняли и заасфальтировали бывший пустырь. Я поначалу хотел ругаться, но потом вспомнил, что раз коммунизм то смысла нет. Надо им значится — разровняли, надо будет — насыпят. Дела.
Он выпустил несколько колец дыма, полюбовался.
— Зато вчера проснулся, а на площадке уже пятьдесят автомобилей стоит. Самых разных. Я главе волости звонить, а он меня успокоил, что это мол по некоему коэффициенту населения минимально положенное число транспорта для поселения установлено. Ещё что то про мобилизационно эвакуационные резервы сказал... Эту вон как раз оттуда взял. Мобильник вставил и езжай. Красота.
— А жигуль свой? — Иван Фёдорович чуть не ляпнул привычное "продаешь?".
— Обещали забрать для утилизации. Разберут до винтика и в переплавку. Кузов то сгнил. Фары разве что, стёкла и прочее что ещё можно использовать отправят прям на завод на склады запчастей. Авось пригодятся для ремонта таких же старичков...
Помолчали.
— Может мне тебя свезти, чего тебе таксо ждать? — внезапно предложил староста.
— Да нет... У тебя же дела свои небось.
— Дела были при капитализме. Всякий бумажный мусор приходилось штамповать пачками, исполняя указания сверху. Постановления, приказы, графики, планы... А теперь сверху единственное указание — в случае возникновения проблем кнопку на мобиле жамкнуть, полицию или армию вызывая.
— А что? Шалят? — оживился Иван Фёдорович.
— Шалят. Но! Не местные. Местным то всем гражданские карты выдали. Им есть чего терять теперь, вот и не выё... Не шалят в смысле. Тем более случай у нас был не так давно, наглядный. Витьку Басурмана помнишь? Того, что в кафе своём барагозил по пьяни? Вот он взял и машину иномарку свою об столб расшиб месяц назад. Я, говорит, за неё слишком солидные бабки отвалил, чтобы коммунякам отдавать. И кто то видать капнул. На следующий день приехал джип с группой. Его сначала мордой в пол, затем — в автозак. А мне как ответственному лицу в поселении потом уведомление пришло со ссылками на видеофайлы разбирательства, допросов и прочего.
— И чего ему теперь? Посадят?
— Хуже. Проверка ихняя показала умышленный характер антиобщественных действий и отсутствие деятельного раскаяния. Так что ему гражданскую карту аннулировали и из страны — взашей. Так то.
— Так он же вернётся спокойно. Граница то...
— Вернуться то он может, да только он же не дурак, чтобы возвращаться. Пока он гражданином был за ним вся система незримо стояла, права были, а теперь у него никакой защиты нет. Не предусмотрена она для лиц без гражданства. Только на кого руку поднять осмелится так сразу может в могилу слечь. Ответственности ведь теперь никакой, делай с ним что хочешь. Ему теперь одна дорога — в родные пенаты пешекарусом, вдоль границы.
— Да, глупо он поступил. Променять сытую и спокойную жизнь на иномарку...
— И я о том же толкую. По дурному пропал. Тем более что полиция уже не зверствует, палки статистики им теперь до фени. Живи и радуйся, только берега видь... В смысле без насилия и умышленного вандализму живи и всё пучком будет. Не жизнь, а сказка. Ну что? Едем?
Иван Фёдорович кивнул:
— Ты только меня в доверенные лица включи, чтобы патруль не возбудился, — напомнил.
— Ага, с этим ещё непривычно. Сидишь в машине — твоя, вылез — наша. Дела.
Староста хохотнул, вводя номер гражданской карты Ивана Фёдоровича. Пискнула мобила, подтверждая.
— Без вещей едешь? — староста покосился на пустые руки.
— Возле дома коробка стоит...
Жёлтый седан таксомотора они увидели на половине пути до райцентра.
Открытая дверь машины и лежащее на дороге тело водителя говорили сами за себя.
— Твою ж ма... — староста быстро зашарил рукой за сиденьем и Иван Фёдорович, думая что старый друг вытащит максимум монтировку был неслабо шокирован. Ибо вытащил староста многозарядный дробовик итальянского производства.
— Полицейский оставил. На всякий пожарный, — счёл нужным пояснить староста, с усилием вжимая кнопку тревожной сигнализации на экране смартфона, вставленного в приборную панель.
— Полиция, слушаю, — голос диспетчера был приятным, женщина выговаривала слова мягко.
— У меня тут открытая машина и человек лежит рядом...
— Секундочку, подключаюсь к вашим камерам.
Несколько секунд молчания. Затем экраны приборной панели сообщили о входе в систему с поста отделения полиции.
— Немедленно заблокируйте двери!
Староста коснулся кнопки и двери синхронно щёлкнули запорами.
— Ситуацию предварительно поняла, — продолжила диспетчер, — Наряд полиции выдвинулся к вам. Я вижу в вашем аккаунте, что вы прошли курсы оказания первой помощи. У вас есть оружие?
— Да.
— Вы умеете с ним обращаться?
— Да, я служил.
— Вижу. Судя по обилию натёкшей крови, этому человеку требуется немедленная помощь. Ни скорая, ни патруль оказать её не успеют, вы понимаете?
— Да.
— Я хочу просить вас выйти из машины и оказать ему помощь. Вы откажетесь?
— Нет нет, не откажусь, я всё понимаю.
— Спасибо, товарищ. Будьте осторожны. Я буду наблюдать за вами с помощью камер и дам вам сигнал клаксоном в случае опасности.
— Подержи — староста протянул ошарашенному Ивану Фёдоровичу дробовик, а сам уже тянул из под сиденья увесистый кофр стандартной полевой аптечки.
— Может и я с тобой? — неуверенно протянул тот.
— А сможешь? Тогда давай. Вперед как говорится и с песней.
К таксомотору шли сторожко. Ивану Фёдоровичу всё это казалось диким — два старика крадутся по дороге чутко вслушиваясь в каждый шорох.
— Ба! Какие люди! — раздалось так громко, что Иван Фёдорович чуть не выронил оружие.
Из за корпуса машины медленно поднялся Басурман.
И не только поднялся, но и пошёл прямо к ним, разведя руки в стороны.
Старосту это показное благодушие бывшего гражданина не обмануло.
— Не дури, Басурман. Брось нож, разойдёмся по хорошему. За что ты его?
Кивнул на распростёртое тело.
— Глазастый слишком, меня увидел. Хотел тайком в багажнике до дома прокатиться. Поделом ему, сам виноват.
— Витёк... Ты это... Не дури. Полиция уже в пути. Сдавайся и... — начал староста и сам тут же понял какую ошибку совершил, ведь за убийство в Союзе существовал только один вид наказания, высшая мера. Подвела память, привычка к законам почившего уже в бозе капитализма.
И Басурман бросился.
Иван Фёдорович испугался и выстрелил.
Староста шептал что-то своё накладывая водителю жгут, поодаль тяжело ворочался на земле и глухо подвывал несостоявшийся убийца — картечью ему разворотило левую ногу. Если выживет — останется инвалидом. Глупый человек, глупые поступки. Мало было потерять гражданство, следом решил потерять и здоровье. А всё лишь для того, чтобы вопреки воле изменившейся страны и изменившимся законам новой власти продолжить жить так как привык, старым порядком. Но старые порядки уже не работают, диаспора уже не может повлиять на Систему, ибо слугам этой самой системы уже не дашь взяток, они не видят выгоды в послаблениях преступившим, а невинная на первый взгляд попытка "проучить и запугать" может вылиться в кровавую бойню, итог у которой для нарушивших закон всего один — холодный стол операционной под ярким светом софитов. Органы преступников-убийц изымались безо всяких согласований по первому требованию специалистов-хирургов. И не было никакой разницы для правосудия и медицины был ли это гражданин или безгр.
Жутко хотелось пить, но Иван находясь в какой то прострации не сводил глаз с преступника и по прежнему целил в него из ставшего таким родным дробовика.
Вой сирен вывел его из этого полусонного дремотного состояния.
Вокруг как то сразу стало многолюдно, хлопали двери, подбегали крепкие плечистые мужики в форме. Взвились в чистое голубое небо два маленьких дрона, обеспечивая разведку местности.
— Бросить оружие!
— Руки за голову! Полиция!
Кричали со всех сторон.
Он выпустил дробовик из рук и тот с глухим стуком упал на асфальт.
К нему подскочили и уже было развернули лицом к машине, чтобы застегнуть на запястьях наручники, но кто-то окрикнул полицейских, был слышен голос диспетчера доносящийся из рации... И вот уже старику улыбаются, жмут руку, по приятельски хлопают по плечу.
Басурман орёт, его просто волокут за руки к патрульному джипу, оставляя длинный кровавый след на асфальте. Оказывать помощь ему никто не собирается, сдохнет — туда ему и дорога. Всем известно, что у преступников нет прав, а кто про это забывает — тому напомнят кадры задержания в вечерних новостях, да видео скопированное из чёрных ящиков такси и "Нивы".
Закон прост и един для всех. Не причинять вред имуществу умышленно и не причинять вред здоровью гражданам вне рамок исполнения закона и пределов самообороны. Всего один закон, три статьи и поэтому нет тех, кто не знает о нём и нет у нарушивших его никаких оправданий и быть не может. Поэтому не видит Иван Фёдорович сочувствия к Басурману в глазах сотрудников полиции, только осуждение и холодную решимость. Потому что каждый знает, что обстоятельства не могут привести к тому чтобы не было выбора. Выбор есть всегда. И всегда будет ответственность за выбор, сделанный неправильно.
