Ох уж этот интернет. Все помнят скандал вокруг Жанны Фриске и одного небезызвестного паблика. Сколько хайпа было, сколько клавиатур сломали интернет-борцы за нравственность, разя жирных троллей своими острыми комментариями. Поднявшееся фекальное цунами достигло даже телевидения. И вот уже третьесортные селебрити с праведной яростью в глазах и желанием попиариться в сердце брызгали слюной в камеру, пытаясь образумить неокрепшие умы. Только вот что-то в стране, где больше всего любят говорить о традиционных ценностях, духовные скрепы ломаются одна за другой, а задницы морализаторов трещат по швам: то школьницу в Челябинске прямо на танцполе отымеют, то в Курске пройдет сеанс семейного стриптиза.
На самом деле свежие мемасы про смерть Лил Пипа и мифологизация Чарльза Мэнсона, подельники которого убили беременную жену режиссера Полански — вовсе не признак упадничества, а, наоборот, знак становления нравственности. Просто мораль всегда была портовой шлюхой, готовой отсосать любому за доллар.
«Я, по крайней мере, не знаю большего блага для юноши, чем достойный возлюбленный», — говорил Федр в платоновской нетленке “Пир”. Гомосексуальность, так ненавидимая сегодня многими приверженцами традиционных ценностей и одним петербургским депутатом, не считалась чем-то аморальным. Наоборот, долбиться под хвост в Древней Греции было не западло всем нормальным пацанам: «А когда мужчина сойдется с мужчиной — достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взяться за дела и позаботиться о других своих нуждах». Мол, перепихнулись с братаном и разошлись заниматься своими мужскими делами. Но потом генеральным поставщиком опиума для народа стало ЗАО «Католическая церковь» — и спать с мальчиками сделалось не комильфо (если вы, конечно, не католический священник). Да и в принципе, секс стал считаться игрушкой диавола: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость — да будут преданы смерти, кровь их на них». Затем наступило Возрождение, маятник опять качнулся в другую сторону, потом обратно, потом «еще раз и еще много-много раз». А все потому, что мораль — просто набор правил, который легко корректируется в зависимости не только от времени и места, но и от сообщества. Европейская общественность до сих пор срет кирпичами от того факта, что во многих азиатских странах едят собачатину, при этом уплетая за обе щеки бургеры из священной для любого индуиста коровы. С интернетом — все то же самое: у каждого сообщества свои ценности.
Но почему-то эта мысль никак не укладывается в головах многих представителей интеллектуального большинства, и они рьяно начинают читать свои нравоучения каждому встречному, возводя мораль в абсолют. Мало того что это просто-напросто бесит и такого человека хочется ударить, например, книжицей Маркиза де Сада, так это еще и плохо. Плохо, во-первых, потому что только сиддхи возводят все в абсолют, а, во-вторых, потому что это приводит к слепому следованию догме. Моралисту не понятно, как можно смеяться над умершей от рака девушкой. Но на девушку-то ему плевать, его волнует лишь то, что кто-то дерзнул посягнуть на догму.
Отсюда следует главный вывод, который надо запомнить каждому: бойтесь моралистов, ибо они — циничные мрази. Такой человек будет громче всех кричать, что вы тонете и какие все вокруг бесчувственные сволочи, но никогда, ни при каких условиях не протянет вам руку помощи. Ему не это нужно.
Особенно забавляет главный аргумент таких фарисеев, неважно, касается ли беседа эвтаназии или посмертных мемов: «А вот если бы вы оказались на его/ее месте?» Черт возьми, если после того, как я умру на 105-м году жизни, трахая двух обкокаиненных моделей, про меня еще и мемы начнут делать, то жизнь точно была прожита не зря. Ведь это все равно что быть канонизированным интернетом. Но это лишь мои пошлые фантазии, а реальность в том, что мне, как и любому другому человеку, после смерти будет уже все равно, гнию я в дубовом гробу с шелковой обивкой или мою тушку на свалке трахает в пустую глазницу бездомная собака.
И ладно бы все ограничивалось срачами в интернете, но морализаторство — далеко не виртуальный феномен. Только вот эти моральные догмы соотносятся с действительностью не больше, чем уже упомянутые мемасы, а в особо тяжелых случаях вообще идут вразрез со здравым смыслом. В этом плане моралисты становятся ничем не лучше любых других фанатиков. Взять хотя бы ситуацию с легкими наркотиками. Есть одна реальность, где процент употребления всех видов наркотиков в странах с более мягкой антинаркотической политикой (вроде Нидерландов) гораздо ниже. И есть другая, где легкие наркотики — абсолютное зло, но водка (которая гораздо токсичнее для организма) продается на каждом углу, а в пьяных поножовщинах и ДТП каждый год гибнут сотни тысяч людей. Но, дабы нас не закрыли отважные сотрудники уполномоченных органов, стоит оговориться, что «водка (и наркотики) — плохо, Nintendo — хорошо». Я предупредил.
Еще более показательна история с абортами. В католической Польше с 1993 года прерывать беременность можно только по медицинским показаниям либо с разрешения прокурора. Доблестное польское правительство следит за нравственной чистотой нации, и, действительно, по официальной статистике, абортов делается крайне мало. По неофициальной же, каждая четвертая полячка прерывала беременность (данные CBOS). И не надо говорить про демографию: по показателям рождаемости Польша среди европейских стран занимает 31-е место из 32 возможных (данные Евростата). Зато страна лидирует по отказам от детей. Семейные ценности, мать их.
Можно и дальше приводить какие-угодно данные и до посинения спорить о цифрах, но есть одна истина: чем запретнее плод, тем он слаще. И чем сильнее давишь с одной стороны, тем больше выдавливается с другой. В России, где разговоры о морали котируются как нигде и вводятся законы о защите каких-то там чувств, этот маразм расцветает во всем своем старческом великолепии. Когда, с одной стороны, кинотеатры с якобы безнравственными фильмами грозятся сжечь, а школьника, высказавшего, пусть и весьма неосторожно, мнение, которое отличается от партийного курса, готовы чуть ли не линчевать, ведь он покусился на святое. А с другой, в прайм-тайм на федеральных каналах показывают малолетнюю шлюху, а в социальных сетях становятся популярными весьма сомнительные личности.
Самое смешное, что чаще всего за этой напускными духовностью и пуританством кроется банальное осознание собственной ущербности. Когда жарким летним вечером ты видишь упругие зады 18-летних сосок в коротких шортах и понимаешь, что тебе-то они точно не достанутся, то только и остается, что кричать о срамности такого внешнего вида. Не мне — так никому. Когда ты видишь фотографию спортивного тела и осознаешь, что твои телеса свисают уже почти до пола, то проще кричать: «Шлюха», чем что-либо делать с собой. Да и ханжество никто не отменял — за счет других самоутверждаться проще. Для конкретного человека это выливается в неврозы и психические отклонения. Ведь сколько агрессию и сексуальное желание не подавляй — выход они все равно найдут, только еще более изощренным путем. Но, как уже было сказано, радикальным моралистам плевать на окружающих: их заботят только свои суеверия.
И тошнит ведь не от самих норм, а от лицемерных свиней, которые постоянно учат других, как им жить, а дома дрочат на порно с конями. Самодостаточной и сильной личности не нужны никакие внешние рамки, сидит ли он под деревом Бодхи или в пентхаусе «Москва-Сити». А если при выходе из дома тебе нужен список не только продуктов, но и правил, как не быть мудаком, то, поздравляю, ты — мудак. И в твой список каждый вносит что-то свое, потому что ему показалось, что так правильно. Именно об этом писал старикан Ницше. Так что шлите всех ханжей и пуритан в жопу, ведь, как говорила Раневская, извращений всего два: хоккей на траве и балет на льду.
