Любовь

Любовь зла. Вот Рита и полюбила Козлова. Этому удивлялись и на это любовались все.

Удивлялись самоотверженностью продавщицы районной разливайки и ее чувствам к бывшему интеллигенту, любовались этим же.

Риту звали замуж раз двадцать. Нет ни одного посетителя разливайки, который поздней ночью входил в помещение, предусмотрительно потопав, оббивая снег с обуви, застенчиво улыбался и не шептал хриплым простуженным голосом: "Выходи за меня".

Рита морщилась и не верила.

Большинству потенциальных мужей хотелось иметь бесплатный абонимент в разливайке, а меньшинству хотелось бесплатного секса. Коле Шмакову хотелось и того, и другого, но Рита не хотела от Коли Шмакова вообще ничего. Связывать свою жизнь с человеком, бывающим на зоне больше, чем дома, Рите не хотелось.

Рите вообще никого не хотелось.

Разливайка называлась "Париж". Бурная фантазия хозяина заведения Акопяна сначала насвистывала ему другое название. Но слово Эчмиадзин, заставляющее его вспоминать малую родину и протяжные звуки дудука, вызывали скупые мужские слёзы, но выговорить это слово никто в микрорайоне не мог.

Пусть будет "Париж", махнул рукой Акопян, там живет Азнавур.

Рита появилась в разливайке из-за любви к французскому. Мадемуазель шанте блюз Патрисии Каас была известна ей на зубок. Нет, она не понимала слов, но разве слова важны, когда поют на французском?

Рита любила Францию. Но никогда там не была. Это естественно, никто из нашего микрорайона там не был. Более того, ничего в микрорайоне и не напоминало Францию. Хотя откуда мы знаем, что может напоминать Францию, если никто там никогда не был?

Из французского у Риты были чулки. На упаковке была нарисована Эйфелева башня. Чулки были сделаны в Польше, но Эйфелева башня нивелировало это недоразумение.

Каждый день, открывая разливайку, Рита читала "Париж" на вывеске и глубоко вздыхала. Невидимый вихрь уносил ее туда, на Монмартр, где запах кофе и круасанов кружил голову, где шелковые шарфики развевались на шеях парижан, где мальчик Гаврош в кепи стоял, облокотившись на стену Нотр Дамма, где темные воды Сены несут признания в любви на французском, где вслух читают Бодлера и Аполлинера.

Рита открывала дверь, включала дневной электрический свет, становилась за прилавок и наливала дешевый алкоголь многочисленным потенциальным женихам, морщась в ответ на их пылкие признания.

Иногда она легко тушила начинающиеся конфликты. Рита была женщиной не маленькой, размер сапог сорок один, размер бюста шесть.

Схватив нарушителя за шиворот, она выталкивала его на мороз, сопровождая французским:

- Вуаля, блядь!

Потом под гробовую тишину возвращалась к прилавку.

Козлов появился после Нового года.

Первого января, когда большая часть обитателей микрорайона еще не поменяло позу, в которой их застыл глубокий алкогольный сон, в дверь разливайки вошел маленький человек в бобровой шапке и толстых очках на носу:

- Пардон муа, мадемуазель, - сказал человек, - Не найдется ли у вас хотя бы бокала бургундского, чтобы утолить нечеловеческие страдания странствующего в посталкогольном синдроме рыцаря?

Рита застыла.Что он сказал? Пардон муа? Бургундское? От волнения сердце грозило выскочить из ритиного шестого размера:

- Есть водка, - с трудом переборов волнение произнесла она.

- Водка... - человек произнес это слово горько и обреченно, - Что же, паркуа па? Се ля ви! Сава бьян! Давайте водку, мадемуазель.

Рита дала. И водку дала. И шестой размер.

И ничего, что человека звали Козлов, а не Пуатье. Откуда у нас в микрорайоне Пуатье? Зато он был Жорж и очень не любил, когда его звали аутентичным Георгием.

Любовь зла. Вот Рита и полюбила Козлова.

Ему очень завидуют и даже пару раз обещали побить. Но не бьют. Во-первых, боятся ритиного "вуаля", а во-вторых. понимают, любовь. Против нее, окаянной, не попрешь. Вот такой "мелодрам колоссаль", вот такой "гранд амур", вот такой "сентимент энорме". Существует любовь, существует...