После того, как в прошлом году председатель расплатился со мной двумя тысячными ассигнациями за месяц, я обиделся на него и решил, что колхоз больше не стоит моих усилий и пора готовиться к большему.
Прошел еще один учебный год, наступило лето, взошли озимые, налились яровые, а я сидел на крыльце, чесал собаке затылок и думал о высоком.
К дому подъехал председатель, вышел из машины, обнял меня и сказал: Мне нужны надежные люди как ты. Зарплатой не обижу.
Естественно, я позабыл обо всех обидах. Еще бы — сам председатель такую честь оказал. Проходившие мимо мужики смотрели на нас и давались диву: "Этот парень, похоже далеко пойдет — председатель к его дому подъехал. Ну и дела."
Меня привезли на мехток (я понятия не имею как это расшифровывается), познакомили с бывшим милицонером — хитрым Алексеичем, занимавшем должность главного агронома. Напарником моим был взрослый парень по кличке Кум. Кума уважали — у него мотоцикл заводился ключами, а не с толкача.
Кум был в курсе всего, и я решил делать все как он скажет. В первую очередь он повел меня знакомиться с главным человеком на мехтоке — Лёвой. Мы вошли в здание мельницы. В подсобке старик в лохмотьях и с огромной бородой занимался сексом с деревенской веселушкой Лизой.
Кум равнодушно сказал: "Ага" и сел рядом с ними на лавку. Лиза схватила метлу и побежала подметать пол. Лёва вытер усы, натянул штаны на подтяжках и голосом Джигурды поинтересовался: "Чай будете?"
И заварил нам чифир в стеклянной банке. Мы сделали по глотку, познакомились. Я сказал, что собираюсь учиться на доктора. Лёва обнял меня и сказал, что теперь я его крестник, что в будущем я буду его лечить и вытащил конфету из шкафчика.
За нами пришел Алексеич и отправил за маслом для гидравлического подъемника. Хитрый агроном сам привез нас и 70 литров масла на мотоциклете с коляской. Мы вместе залили масло. К утру масла не осталось ни капли. Алексич сделал удивленное лицо и велел получать отработанное масло.
Я решил ездить на работу на велосипеде. Утром я поставил байк на мельнице. И вошел в подсобку. В подсобке Лёва входил в Лизу. Я по-кумовски сказал: "Ага", Лиза снова убежала подметать пол, а Лёва заварил чаю. Я начал понимать жизнь.
Приехал Кум на мотоцикле, вошел и сообщил, что мой велосипед угнал Сережа Чинарик (парень 7 лет подряд оставался на второй год в пятом классе, а потом ему пора было идти в армию и он ушел из школы). Мы вскочили на мотоцикл и погнались за Чинариком.
Догнали мы быстро, я на ходу, спрыгнул на Сережу — любителя чужих велосипедов и сбил его. Мы покатились по земле. Сережа сбежал. Я не смог подняться, дышать было тяжело. Оказалось, я сломал два ребра.
Но в деревне это за травму не считалось. Собственно, потерявший руку Миша Григ получил две недели больничного, а потом дальше продолжил работать на циркулярной пиле. Чей желудок не мог переварить пулю, попавшую в живот, тот считался симулянтом.
Лёва с Лизой обмотали меня тряпками. А мы с Кумом в этот день ставили чугунные котлы по 120 кг в огромные печи. Было больно, сломанные ребра даже дышать не позволяли в полную силу. Лёва и Лиза пришли помогать. Лиза уронила котел Лёве на ногу. Лёва обозвал ее мурлом и скотиной.
Тут приехал хитрый Алексеич и попросил Лизу сходить в гараж и попросить у мужиков два ведра компрессии.Лиза сходила. Мужики накидали ей в ведра всякого железного хлама — это стандартный розыгрыш новичков.Лиза принесла. Лёва снова заорал:Ну ты и мурло!
Он ее так даже в сексе звал
Понемногу обустроились. Установили электродвигатели, починили ковши, загребающие зерно, смазали солидолом все, что нужно, заправили баки топливом и стали ждать начала уборки зерновых.
Делать пока было нечего и мы мастерили кипятильники из железных пластин, спичек и прводов, варили чифир (он нужен для бодрости), играли в карты. Приходили мужики из гаража попить чаю. Каждый хвастался, как вчера напился и колотил жену.
Мобильники только появились. Я играл в змейку на LG-W3000, а Кум важно нажимал на кнопки Моторолы С-350. Мужики попросили продемонстрировать связь. Кум позвонил мне. Сети не было. Мужики презрительно сплюнули на пол и авторитетно заявили: "Хуета. Скоро их забудут все".
Мы дождались. Началась уборка урожая. В первый день самым первым приехал Петрович. Заезжал на гидроподъемник странно, еле попал. Я поднял его машину, высыпал зерно в яму. Петрович выпал из машины в крапиву, но не поднялся. Я сбежал вниз. Петрович был мертвецки пьян.
Мы с Кумом с большими усилиями подняли Петровича из зарослей, втащили на дорогу. Подъехал председатель. "Никто зарплату не получал в деревне, на какие деньги напился Петрович?" — спросил он и проверил топливо в машине. Бензина почти не было.
Председатель влепил Петровичу мощнейшую оплеуху, от чего Петровичу растянуло лицо в пространстве и времени, и тот снова укатился в крапиву. Мы сказали: "Епте" и не стали больше поднимать туловище. Кум сел за руль грузовичка и показал мне как завести машину. Заводилась она гвоздем
Зерно сушить было просто. Принимаешь машину, вываливаешь из нее зерно на подъемнике (не вручную). Нажимешь на кнопки, следишь, чтобы тебе не оторвало руки механизмами, сортируешь зерно от мусора, продуваешь его, наполняешь контейнеры, чистым зерном.
Бегаешь с первого на второй этаж в день раз сто, все в пыли. Да не просто в пыли, а в зерновой пыли. Там и паразиты, и вообще не пойми что. Через час ты покрываешься ровным слоем сухой грязи. Зерно застряло — кричишь: Лиза! Она должна приходить с лопатой и толкать его.
Но Лиза не отзывалась. Лёва, узнав об этом, захохотал и посоветовал ее звать ее мурлом. Оказалось, Лизе нравилось это прозвище, она думала, что оно от слова "мурчать". На окрик "Мурло" она сразу прибегала.
Мне было стыдно ее обманывать, поэтому по большей части зерно распихивал я тоже сам.
Когда шел дождь, зерно требовалось просушить. Я делал факел из масляной тряпки на палке, включал форсунки на печи и поджигал. Печка вспыхивала и мощно гудела.
Зерно для хранения требовалось просушить до влажности 13%. Я научился определять такую влажность на зуб, хотя Алексеич откуда-то достал прибор для измерения влажности зерна.
Дело в том, что если сырое зерно разложить на складе, оно начнет греться.
Нагревающееся зерно уничтожит само себя и потом прорастет. Муки из него не намолешь и у вас, городских, хлеб будет стоить дороже. Проросшее зерно можно будет употребить только для изготовления браги.
Уборка урожая — дело серьезное, так как продажа зерна и молока — основные статьи дохода колхоза. Мы работали с семи утра до часу ночи. В пятницу - до девяти, потому что вечером — танцы.
В один из дней пошел сильнейший ливень. Механизаторы ждали его окончания, чтобы выехать на поле и гоняли чаи. Кстати, чаи и сигареты Прима раздавались колхозникам бесплатно для поддержания сил. Мы на мехтоке играли в карты. Приехал Алексеич на машине. Привез девушку.
"Знакомьтесь, это Ольга, ей 19 лет, практикантка из аграрного техникума, прошу бояться и любить", — сказал Алексеич и лукаво подмигнул нам. Мы предложили ей чифира и сыграть в карты. Ольга поздоровалась, отказалась и вышла.
— Думаете,она девственница? — поинтересовался Лева.
— С такими задницами девственниц не существует,— ответил Кум.
Алексеич заглянул в окно:
— У нее есть парень.
Я, оказывается, уже минуты две сидел, видел Ольгу перед глазами и мечтал о том, как мы будем в старости внуков нянчить
— Наш долг — узнать это точно, —Кум увидел мое глупое лицо с летающими бабочками вокруг и добавил: — Кажется мы нашли человека, который это проверит. Подотри слюни, кстати.
Я посмотрел на календарь с котятами, висевший на стене. Сегодня была пятница. Это же танцы! Мы доработали до девяти вечера. Обычно к концу рабочего дня не разгибались конечности, но либидо творит чудеса регенерации. Я быстро искупался в бане и надел тусовочную одежду.
Собственно, в деревне у всех минимум три комплекта одежды: рабочая (непонятно зачем купленная еще при Павле I одежонка, которая никак не сносится, она не по размеру и надевают ее все кому не лень), спортивная олимпийка для будней и джинсы со свитером на праздники и танцы.
Правда, у Сережи Чинарика на все случаи был один спортивный костюм, но это исключение.
На танцах было уже шумно. Школиё пряталось в тени перед клубом, училось тусоваться. Возле двери стояла толпа из деревни Веселовка, они приехали на телеге с тракторной тягой, потому что жили далеко, а дороги туда не было, только огромные реки грязи.
Все делились друг с другом жвачкой, спрашивали жвачку, предлагали жвачку. Одновременно со мной прибыл отряд танцоров из деревни Починок — лютые ребята, жившие на окраине дремучего леса. Они шли в резиновых сапогах, снимали их в кустах возле клуба и переобувались в кроссовки.
Починковские всегда дрались с веселовскими и не проигрывали даже, несмотря на численное преимущество. К одиннадцати часам приходили самые матерые тусовщики. Уже выпившие, важные, навеселе. Они считали, что дискотека без них никогда не состоится, и все ждут только их.
Они вели себя подобно философам по отношению к риторам и богословам из гоголевского Вия. Тяжеловесы дискотеки имели при себе спирт, могли войти в любой огород и сорвать там огурец за закуску без риска быть побитыми. Они даже на танцпол порой не заходили. В их числе был и Кум.
Я не был еще философом деревенских танцев, но уже не являлся прятавшимся по углам школьником-воробышком. Девятый класс окончить — это уже заявка на жизненную зрелость. Многие к этим годам у нас уже спивались.
Внутри на танцполе все было стандартно. Был организован большой круг, там кто-то лениво, а кто-то азартно двигался под музыку. Все танцующие были девушками. Вокруг стояли и смотрели парни с важным видом. Солидность не позволяла им опуститься до плебейских танцулек.
Первые обладатели сотовых телефонов демонстративно включали подсветку, подносили телефон к уху, подходили к колонкам и кричали: Что ты говоришь? Ты где? Я тебя не слышу. Бабло неси.
Кум выпивал за клубом с матерыми тусовщиками: Жабой, Треугольником, Чубайсом, Оксаной и, почему-то, Петровичем.
У Петровича была вздута щека.
- Флюс вскочил, понимаешь, — объяснил он.
Мы с Кумом понимающе кивнули. Кум налил Жабе стакан разведенного спирта.
Жаба недовольно посмотрел на Кума пьяными глазами и спросил:
— Почему не полную?
Но выпил и вместо закуски со всей силы ударил шатающегося Кума в подбородок. Кум упал. Все вдруг начали бить всех,и в итоге все оказались избиты.
Я потащил Кума к колонке с водой и привел его в себя
Кум очнулся и ушел спать ко мне домой, улегся на полке в бане и захрапел. Я подумал, что правду говорят, что если на деревенских танцах выйти за клуб и поднять глаза к ночному небу, то можно остановить кровь из носа.
Возле кустов с починковскими сапогами уже какие-то левые парни избивали Жабу по очереди, Жаба получал тумаки и грозил всех избить завтра.
- Как интересно тут, — произнес кто-то.
Это была Ольга. И я все позабыл на свете.
Мы гуляли по округе, смотрели как за старым Петровичем на дискотеку пришла жена и била его палкой, потому что Петрович обещал посидеть с внуками. Мы видели, как произошла очередная битва веселовских с починковскими и в ней Васе откусили кончик уха.
Мы залезли в сад к Петровичу (он все равно не бдит) и украли четыре изумительно вкусных яблока. За нами погнались собаки, и мы еле сбежали. И много разговаривали. К утру я ее проводил до дома, и она меня поцеловала. Оказалось, жила у Лиды, которая была соседкой известной Лизы.
А Лиза специально не спала, ждала у окна, чтобы увидеть, с кем придет домой Ольга. Я крикнул Лизе: "Мурло!".
И пошел домой, окрыленный чувствами.
Поспал три часа, пришел на работу. Меня ждали побитый Кум и торжественный Лёва.
— Ай да крестник, ай да молодец! Лишил девственности и себя и ее прямо на улице! — закричал Лёва.
Я не стал спорить, выпил чаю и пошел проверять топливо.
С гаража, с мастерской, с фермы начали приходить мужики и поздравлять с медалью за взятие девствености.
Дошло до того, что в обед пришел даже пастух Конь с пастбища, обнял меня и сказал:
— Так держать, напарник.
Последним пришел сухорукий Лёня, который работать мельником.
— Ты только не задавайся теперь, — сказал Лёня.
Я решил убрать территорию от сухой травы и репейника и поджег намозоливший глаза бурьян. Оказалось, что вся земля долгие годы здесь была пропитана горючесмазочными материалами. Все вспыхнуло моментально, даже огромный бак с соляркой
Ну не сам бак,а все вокруг бака. Горела даже дорога, горел песок. Я хлестал огонь своей спецовкой и кричал:
"Леня, неси огнетушитель".
Кум побежал за бутылкой с водой на второй этаж, но одна бутылка тут помочь не могла. Скоро должно было загореться содержимое топливных баков.
Огонь гулял по моим сапогам, и я мечтал, чтобы все это оказалось сном.
Куртки мало-помалу победили огонь, к моему удивлению. Через четверть часа приковылял запыхавшийся Лёня с огнетушителем из мастерской, выматерился и понес огнетушитель обратно.
После этого я зарекся поджигать траву. Приехал Алексеич с Ольгой.
— Все шалите, молодежь? — спросил он и уехал, оставив нам Ольгу.
Я, весь закопченый, провел ей экскурсию, объяснял суть потока зерна, что как хранится, как сушится. И как можно валяться на зерне.
* сухорукий Леня хотел работать мельником.
Я был счастлив. Я встретился с Ольгой, спас свое рабочее место от себя самого, не сгорел в пожаре. И в этот день мы закончили с рожью и пшеницей. Пришло время уборки ячменя. Это было очень нелегко.
Ячмень обладает очень колючей шелухой. И когда его сушишь по всей округе разлетается ячменная шелуха, колет тебя, приходится чесаться, а она царапается. А уж если попадет в глаз, то лучше вырви шелуху вместе с веком.
Ночью я гулял с Ольгой, днем сушил зерно. Но ночью было холодновато и у меня потрескались губы. С такими губами я сушил весь день ячмень в пыли. Освободились к полуночи. Утром губы раздуло в три раза больше чем у Петрова.
Дома ночью я решил победить хворь. Мне думалось, что внутри губ вода или гной и их надо выдавить. Зажал карандаш зубами, облил нижнюю губу спиртом и сделал быстрый надрез бритвой. Потекла кровь. Я взывыл, прижал рану тампоном. Воды не было, гноя тоже.
Я разбил куриное яичко, достал кусочек пленки под скорлупой, налепил на рану, чтобы стянуть ее без швов. Подул, чтобы высохло. Рана стянулась. Потом порыскал в аптечке и нашел мазь Вишневского. Намазал ею губы.
Работать с такими ранами было опасно,и я пошел к председателю,объяснить ситуацию. Тем более,приближался уже новый учебный год.
Он все понял, на мое место взял сухорукого Лёню.И отправил к кассиру за зарплатой. Выдали мне за два месяца 4000 рублей. Уходя, я пнул дверь председателя
Я остался с четырьмя тысячными купюрами, двумя сломанными ребрами, раздувшимися разрезанными губами и разбитым сердцем, полным злости на председателя. Я пошел на мехток забрать вещи и назначить Лёню на свое место.
Шел мерзкий дождь, я промок до ниточки и замерз так, что даже подумывал применить согревание рук по методу Коня. На мехтоке никого не было. Я запустил печь, начал сушить оставшееся зерно. В бункер полились горячие потоки сухого ячменя.
Я открыл люк, снял сапоги и с наслаждением нырнул в эту теплую массу, зарылся в нее по шею. Закрыл глаза. Мерзкое ощущение на душе сменилось мыслью, что все не так уж плохо. И уснул мгновенно.
Мне снилась весна. Птички, бабочки, лисы.
Мне снилось пастбище. Мне снились Конь, Волк, Председатель. Они схватили меня и душили. Они забили мне рот зерном. И не давали дышать. Я проснулся. Меня завалило зерном.
Даже рук я не мог поднять. Пытался дышать, но сквозь распухшие губы зерно забилось даже в горло. А пытался вдохнуть носом, зерно тут же влезло в ноздри. Из последних сил я, подобно червю, выполз наружу.
Выбрался из люка, выкашлялся и высморкался зерном. Спустился на 1 этаж. Там собрались уже Лёва, Кум, Лёня, Лиза и Алексеич.
Я попрощался с ними, подарив Лёве медаль "Заслуженный колхозник" из своей коллекции. Лёва прослезился и обнял меня. Я ушел домой. Моя работа была окончена.
