Замок щёлкнул как затвор. Чужая теперь дверь, нечего под ней стоять. Ни к чему.
Дальше медленный спуск по лестнице - лифту в этот день Сергей доверять не стал. Застрянешь ещё, потом пару часов ожидания в вертикальном гробу. А потом будут люди, заботливые и бестолковые: "Ключ забыли? Не ваш день, Сергей Сергеевич. И телефон?! Охо-хо, склероз..."
Да ничего он не забыл. Всё, кроме паспорта и пары тысяч, оставшихся от пенсии, там так и лежит на тумбочке в прихожей. Достоверность - вот главное. Хорошо исполненная случайность.
На перила пришлось опираться всерьёз: сердце. Усталость. Струйка пота по лбу. Ощущение, что ты давно умер, просто забыл сказать организму. Вот он и дышит по привычке, обрастает щетиной по утрам, болит зубами и испражняется.
Делает вид, что живёт, а на самом деле...
Седьмой этаж. Пятый. Первый. Сергей Сергеевич открыл дверь запасной лестницы. Медленно - он всё делал теперь медленно, даже говорил - спустился по трём ступенькам во двор и вздохнул.
Лето. Скуповатое в их краях на солнце, жадное до редкой жары, но всё-таки лето. Когда-то он любил это начало июня: впереди каникулы. Потом - скоро отпуск. Когда родилась дочка, стало любимым временем года навсегда. Её восемнадцать было позавчера, но сам он готовился заранее. Почти за год, когда решил отпустить бороду и перестать просить жену подстричь его: на парикмахерские уже давно было жалко денег, да и ходить туда-обратно...
Это тяжело. Несмотря на горсть таблеток, утешительные слова врачей и помощь - то же жены, то дочери - когда кто-нибудь из них не занят.
За этот почти год он оброс смешной бородой, где тёмные и рыжие вперемешку волосы были прошиты строчками седины. Мучился, но не сбривал. Это - как и патлы вокруг постоянно опухшего от сердечной хвори лица - было частью Плана. Он так и говорил сам себе - План. Непременно с большой буквы.
Раньше он любил строить другие планы - мелкие, без больших букв, но подробные. Купить, поменять, построить, съездить. Строки глаголов с непременной нумерацией слева, как же иначе. И с удовольствием вычёркивать оставшееся в прошедшем времени. Вы-пол-не-но.
Мимо стоящего посреди тротуара Сергея Сергеевича пробежала собака. Рыжая, худая, с недоверчивым взглядом карих глаз. Обнюхала ноги, вопросительно задрала голову: нет ли чего пожрать?
- Нет, - сказал он вслух. Это первая ошибка, надо было взять хоть какой-то еды. Корявый у него План, недоношенный. Иначе и не скажешь.
Проводив глазами собаку, Сергей Сергеевич пригладил обдуваемую ветерком лысину: неприятные отросшие волосы и бороду он сбрил полчаса назад: сам, машинкой, натужно дыша, когда пришлось подметать пол в ванной и ссыпать остатки волос в пакет - вот он, свёртком в кармане, не забыть бы выкинуть по дороге.
Лицо его, мучнисто-белое, незагорелое и болезненное, украшали заранее купленные очки. Фотохромные, если кто ещё помнит это слово, застрявшее в восьмидесятых вместе с "прорабами перестройки", кассетными магнитофонами и трамвайным билетом за три копейки, украшенным серийным номером. Если счастливый - надо съесть. Чтобы жить дальше, восходя по сверкающему парапету юности, за которым, как оказалось, не было никакого счастья. Глухие как забор девяностые, шалые нулевые и изрядный кусок десятых, кончившийся...
А плохо он кончился. С тех пор почти-смерть и не-жизнь стали для Сергея одним и тем же.
А очки - ну что очки? Всего лишь темнеющие на солнце и становящиеся прозрачными в полутьме. В хитрую физику процесса, из-за которого так получалось, он никогда не вдавался.
Второй ошибкой стало то, что он не взял палку. Бадик, как говаривали в его юности. Подпорку для слабых на ноги, но сильных духом - мучается, но идёт, дорогу герою! Пришлось ковылять подобно дрессированному медведю: почти не поднимая ноги, чтобы не шаркать подошвами, слегка раскачиваясь.
Наверняка он попал в память десятка видеорегистраторов: вон, весь двор машинами заставлен, но это его не беспокоило - одежду, которая на нём, жена и дочь никогда не видели. Что-то заказано в их отсутствие из интернет-магазинов, часть куплена в ближайшем "Спортмастере" - уж туда-то он доползал, несмотря ни на что. Очки. Лысина. Бороды нет. На щеке - приметный пластырь, ярко-белые полоски крест-накрест. За углом оторвёт, чтобы сбить всех с толку окончательно. А потом - в урну их, вместе с набитым волосами пакетом.
Справку об инвалидности, розовую бумажку, поделившую жизнь на "до" и "после", он тоже оставил дома. Хотел сжечь в балконной пепельнице для гостей, но передумал. Ни к чему этот пафос, валяется в шкафу, пусть там и останется. Бессрочно. Плохое какое-то слово, хотя есть и в нём перспектива, но тусклая, колючая. Подобная ходьбе по болоту под серым небом. Инвалидность установлена бессрочно.
Навстречу пробежала молодая пара, едва не толкнув плечами - расцепили руки в последний момент. Девчонка, чуть младше его Алисы, даже глаз от телефона не подняла, а её парень окинул Сергея недовольным взглядом: куда ты вылез, старик? Сидел бы дома.
Нет уж. Он и сидел, - а чаще лежал, - дома шесть лет и сколько-то месяцев. Отлучался к врачам, когда ненадолго, а когда и в стационар. УЗИ, анализы, консультации специалистов, да-да. Кардиологи и сосудистые хирурги - он выучил их профессии, он запомнил многих по именам, в лицо и... бессрочно.
А что старик - это не так. Всего-то пятьдесят. У здоровых людей это период достижения и понимания, молодых любовниц, Турции и третьего по счёту "паркетника", побольше предыдущих - либидо, скисая, требует сублимации. Возраст взрослых детей и - частенько - уже внуков. Некогда болеть, в субботу баня, летом полетим на Алтай, Серёга, там так круто, ты себе даже...
Да. Он себе даже. И другим - вряд ли. Так получилось, что выпасть из колеи оказалось легко, а обратно - не пускает многое. Прежде всего, вот эта чёртова левая нога (надо было взять палку, надо!), вот это раздутое и синеватое как несвежее мясо (ему даже снилось, как оно бьётся внутри) сердце. Друзья остались телефонными голосами и редкими появлениями в гостях - он улыбался, выпивал понемногу вместе с ними, наплевав на указания врачей, а потом - после ухода - лёжа на кровати и следя глазами за женой: лекарство, второе, воды - запить, не пей, Серёж, нельзя тебе... Совсем нельзя. Тягучее как патока чувство, что забыли тебя почти все - да и правильно. Вычеркни уже "почти" и будет всё верно.
Всё равно в гости приходили теперь плохо знакомые, чуть постаревшие люди, без общих тем для разговоров, кроме воспоминаний: а вот, двадцать лет назад... Тридцать. Десять. Какая разница?! Люди жили, а он давно уже... да нет, не умер. В чём-то это было бы легче.
В какой-то момент и возник План. Можно и проще, горсть варфарина или шаг чуть дальше балконных приоткрытых рам - но нет. Сергей Сергеевич прекрасно понимал, что это жестоко. Не для него - его-то в опухшем измученном куске мяса весом в девяносто килограммов уже не будет - по отношению к дочке.
Он и так тянул как мог, ждал совершеннолетия. Иногда теряя сознание, помогал ей по дому, показывая, как сварить, пожарить, убрать комнаты: давай одну ты пылесосишь, а вторую я, чтобы честно? Падал с этой гофрированной, дрожащей в руках трубой на пол, словно борец со змеёй, но вставал. Пока гудит адский агрегат. Пока никто ничего не заметил. Садился возле набитой грязной посудой раковины прямо на пол, задирал голову и беззвучно выл. Как волк на своё последнее в жизни полнолуние. Слушал снизу песню воды на старых тарелках и шуршание канализации. Буль-буль, бульбульбуль-буль, no there's no limit.
Жена? Нет. Для неё он работал раньше, старался, что-то объяснял, но всё давно кончилось. Была любовь, была ненависть, всё было и куда-то делось. Так случается. Не чужая женщина, но и не родная. Непонятно какая, но - возможно и это один из видов любви, давно уже платонической - какой секс с его здоровьем... Впрочем, независимо от чувств - расстраивать и её внезапной самодеятельностью в вопросах Божьего промысла не хотелось.
Урна попалась в конце квартала, возле аляповато украшенного вывеской "Что-то-там-пицца" заведения. Пластырь туда. Пакет с волосами тоже. Люди шли мимо, не обращая внимания. Выбрасывает он мусор или наоборот - копается в урне - кому сейчас какое дело. Лысое недоразумение в немодных очках, чёрной майке, копеечном флисовом жилете и серых, в складках от долгого хранения, джинсах. Дышит как после пробежки, но на вид трезвый. Пусть его.
Дальше пешком было невозможно. Сергей Сергеевич присел на невысокую ограду у магазина: нет поблизости лавочек, так хоть так. Отдышался. Мучительно хотелось лечь, но не здесь же, не здесь. С трудом встал и побрёл к остановке. Купил в киоске бутылку минералки с неприятно высоким ценником, запил таблетки. Смысла в них нет, но - режим: восемь, одиннадцать, час дня, шесть и семь вечера. И в двадцать три ноль-ноль. Он жил в этом режиме как верующий от молитвы до молитвы. Впрочем, сегодня последней дозы не будет, он искренне надеялся добраться до места. А в Бога и так не верил.
Не свалиться раньше времени - вот основная часть Плана. Не уехать в больницу по "скорой" прямо с улицы, чтобы его очередной раз спасли под заплаканные глаза жены, хмурые физиономии медсестёр, слегка оживающие тенью улыбки, когда в карман суют скудные рубли. Не попасть снова домой.
У него больше нет дома, вот в чём его короткий, но ясный План.
- Дед, дай денег! - примазался сбоку невесть откуда взявшийся хмырь: кепка уточкой, непременный спортивный костюм, молодое, но пропитое лицо. Неужели не вымерли такие ещё в девяностые?
- Ста рублей хватит? - вытянул из кармана бумажку Сергей Сергеевич. На дне ещё звенели бессмысленные теперь монеты: сдача с тысячи за воду.
Люди и здесь шли мимо. Массовка, как в кино. Они есть, но их нет. По крайней мере на помощь никто не кинется, даже если его убивать будут. Максимум, снимут на телефон, порадовать вечером соцсети.
- Да норм. Спасибо, дед, это ж не гоп-стоп! Закинуться надо, а нечем. - Хмырь и правда сразу свалил в сторону, высматривая следующего доброхота.
"А пять старушек - рубль", - почему-то вспомнил Сергей, задрал неприятно голый подбородок и засмеялся: отрывисто, страшно, словно начал задыхаться. Стоявшая рядом старуха с сумкой на колёсах глянула со злостью и отошла на пару шагов. Испугал? Да и ладно.
Машины мимо. Ещё и ещё. Он редко выходил из дома эти года, некоторые модели и узнавал с трудом, хотя постоянно смотрел новости в интернете. Пустое это всё: четыре колеса и руль, да лишь бы ехала. Свою последнюю пришлось продать давно, не ржаветь же ей под окнами без смысла. Да и деньги... Пенсия куда хуже неплохой зарплаты, но - обходись малым. Слава кому-то, что теперь всё кончится. В том числе и постоянная нужда: дочери хотелось отдать максимум, а как, если их с женой доход - кошкины слёзы?
- Сорок шестой до Ильича едет? - спросила уставшая женщина. И как она подошла, не заметил. Совсем расслабился.
- Сейчас посмотрю, - по привычке сунув руку в карман за телефоном, откликнулся Сергей, но словно обжёгся: а всё, нет больше трубки. Осталась звенеть и ползать по тумбочке в прихожей того, чего больше нет. Дома. - Простите... Забыл дома телефон, а без интернета не знаю.
- Я думала, только молодёжь мозги там оставила... - с досадой махнув рукой, женщина отошла к старушке. Та начала что-то подробно объяснять, но даже по профилю сухого морщинистого лица он понял: а ведь понятия не имеет. Просто обрадовалась случайной собеседнице.
Сто двенадцатый. Это он заучил наизусть: то, что нужно. Его маршрут, ещё одно деление на линейке Плана. Он представлял его себе похожим на термометр за окном: красная полоска ползёт по рискам всё выше и выше. И цифры, да, цифры, в которых почему-то нет смысла.
Неловко протиснулся через каменные плечи и спины сограждан, передал за проезд и вцепился обеими руками в поручень сверху, словно решил оторвать. Повис на нём. Выпитые таблетки пока (уже?) не подействовали, ноги подкашивались, а в глазах кружилась стайка беззаботных серых точек. Мотыльки близкого приступа. За бритый череп сверху взялся кто-то безжалостный, вонзил сразу пару десятков пальцев, заканчивающихся острыми когтями. Щиплет. Режет. Во рту пересохло, а сил достать из кармана жилета остатки воды не было. Давешняя старушка больно ударила в спину ручкой сумки, потребовала себе сидячее место у кого-то. Разумеется, получила.
Одна остановка. Две. Начало отпускать, хотя лучше бы сесть - но не просить же кого-то. Не уступят. А ругаться сейчас никак, если только шёпотом.
План был в том, чтобы пропасть. Исчезнуть. Испариться навсегда на просторах Родины. Да, у родных останутся тревога, поиски, звонки, попытки опознать чужие трупы, но... Никогда не будет его похорон. И навсегда, сколько бы не прожила Алиса, останется надежда: уехал, потерял память, да просто сбежал, в конце концов. Но жив и где-то существует её больной неуклюжий папка. Инвалид бессрочно.
Четвёртая остановка. Продержаться ещё семь и выйти, не упав с подножки маршрутки. Маленький карманный подвиг для тех, кто понимает.
А ведь выдержал! Сполз кое-как на асфальт, но выпрямился, не упал. Вокзал, огороженный по последней моде высоченным забором с будками пропускных пунктов - вот он. Осталось найти кассы, купить билет (должно хватить на электричку, не настолько же всё подорожало...) и сесть в вагон. План горел перед глазами, схема светилась алым и багровым, не хуже картинки из старого "Терминатора". И даже серые точки - уже не стайкой, метелью порхавшие перед ним - казались нормой.
- До Щучьего, - слабо, но разборчиво сказал Сергей Сергеевич в окошко кассы. Рядом стоял автомат, но связываться с ним не хотелось: пенсионная карта осталась у жены, а если железка проглотит остатки наличных денег - План полетит ко всем чертям.
Взял узкую полоску билета и побрёл к рядам жёстких пластиковых сидений - такие раньше были на стадионе. Место есть, время есть; отдохнуть - и в путь. Уселся удобно, допил ту самую, оставшуюся минералку, оглянулся, не вставая, в поисках урны. Есть, но далеко. Для него сейчас слишком далеко. Цифры на табло над выходом к перрону менялись, но Сергей Сергеевич спокойно сидел на месте, глядя на течение времени.
Всё в порядке. Времени Господь создал в избытке, достаточно для всего.
Он успеет встать и уехать. Сбежать, оставив родным вечную надежду, что он жив, но избавив от хлопот с его врачами, лекарствами, нищенской пенсией, храпом по ночам, бессмысленной жизнью дальше - жизнью плюшевой пародии на человека.
Глаза так и смотрели на табло, не мигая, нижняя челюсть отвисла, придав его лицу вид глуповатый и немного смешной, а пустая пластиковая бутылка наконец-то выпала из пальцев, негромко ударилась о пол и покатилась куда-то под ноги тем, кто ещё жив.
© Юрий Мори
