Вечером, когда я допиваю кофе, они приходят меня выводить.
— Мо, как ты тут?
Это традиционный бессмысленный вопрос, на который каждый вечер надо находить разные ответы. В конце концов, у нас всех не слишком много разнообразия последние тридцать лет.
— Я у нас тут, как крик свободы – не слышен, не виден, немного запоздал, но очень важен. – Не самая лучшая из моих шуток, но я действительно устал за сегодня.
Они смеются и рассаживаются у костра. Они, по-моему, всегда смеются – когда нужно и когда лучше было бы все-таки спрятать свои зубы. С момента, когда мы выбросили все лишнее, единственное оружие, которое мы несем – это смех, сарказм и ругань. С другой стороны, нам и отбиваться не от кого, поэтому молодые бьются между собой. Или со мной.
— Мо! Ну, что там на завтра? – это тоже традиционный вопрос, но на него нужно отвечать одинаково.
— Глупый вопрос. Идем дальше. – Отмахнулся я.
— А во сколько? – совершенно автоматически спросил один из гостей.
— Вы знаете, если у меня спросить, чем являеся этот наш ежевечерний диалог – я не смогу точно ответить, является ли он многократно отрепетированным спектаклем или же это – начало нового религиозного обряда. И, видит Бог, я не знаю какого из этих ответов я боюсь больше. — Я вскочил на ноги и начал ходить из стороны в сторону. – Нельзя, чтобы обряды росли из традиционной глупости. Нет, я понимаю, что все обряды растут из бессмысленных традиций, но ведь можно и по-другому! Вы понимаете?
— Понимаем, Мо. Что ты вскочил? Отдыхай, – обеспокоились молодые. – Завтра еще идти. Кстати, во сколько?
— Да, что ты будешь делать. – вздохнул я. – Как солнце встанет, так и пойдем.
— Нее. Как солнце встанет, я не смогу. У меня дела. – Они все-таки разыгрывали свой скучный спектакль.
Странное что-то происходит со мной сегодня. Обычный спектакль, разыгранный тысячу раз до этого, вдруг, начал тяготить и бесить. Я вцепился в свой кофе и попытался уйти в свои мысли.
— Знаешь, Мо, я слышал, что по ночам идти лучше. Не так жарко. – Сценарий спектакля вдруг развалился, как фигура из песка.
Я внимательно посмотрел на молодого. Черные волосы, смуглый, умные глаза без капли веселья. Откуда-то пришло понимание, что парень уже не молод. Нет, не из тех кто вышел – тех я знал всех до одного. Наверное, родился в начале пути.
— От кого ты это слышал? – я включил свою любимую личину вредного старика. – Кто этот самый умный человек из нас?
— Это мой отец. Он говорит, что ты знаешь его. Это Маш. – Молодой испытующе посмотрел на меня.
Маш… Маш.. Мошиах? Он выходил будучи почти взрослым. Шел со светом в глазах и не отвлекаясь на то, что отвлекало многих. Сколько ему уже?
-Маш? Он жив еще? – удивился я. – Как он?
— Стар, – пожал плечами молодой. – Уже не хочет идти. Просит оставить его у первого оазиса. Говорит, что многие из тех, кто вышел, остались кто где.
— Остались. Многие решили так, — кивнул я и хлебнул кофе. – Кто-то до моря. Кто-то сразу после. Кто-то решил, что воды разомкнулись навсегда и остались собирать рыбу и строить дом из кораллов.
— Что с ними стало, Мо? – спросил очень серьезно сын Маша.
— Я не знаю. Мы же ушли, — пожал плечами я. – Может манна до сих пор достается им каждый вечер.
— А может ты договорился, чтобы им не так повезло? – молодой не отводил пытливого взора. – Чтобы никто и не думал оставаться где хочет? Так ведь тоже могло случиться?
— Не могло. – покачал головой я. – Все работает не так. Как только я захочу власти – нам станет нечего есть. Я знаю это.
— Отец говорит, что было четыре дня, когда все голодали.
Чертов Маш к старости, по-моему, стал чересчур болтлив.
— Было. Я хотел, чтобы один человек ушел. Остался в красивом месте. И еда перестала падать. Он задавал много вопросов, пока я пил кофе. Я разозлился и думал плохое. Поэтому все стало хуже.. – объяснил я. – И ты знаешь, что я не вру. Я бы не стал так рисковать.
— Он хотел власти?
— Он достал! Почему мы идем туда, а не сюда. Почему бы нам не остаться на пару месяцев, чтобы поспели финики. Отодвинь воду еще на метр – там красивая ракушка. Почему ты главный? Может выборы? Давай вытопчем нецензурное на вековых песках. Давай украдем курицу. Поговори, пусть завтра вместо манны падают орехи. – Воспоминания так захватили, что я почти кричал. – Каждый день. Каждый час. Каждый месяц и год. Два десятилетия!
— Он же сам умер? — подозрительно спросилмолодой.
— Ты с ума сошел?! – заорал я в ужасе – Ты сбрендил вообще?! Вон идите все, вон! Сопляки. Новаторы. Кто бы из вас родился бы, если бы по ночам шли, а в жару спали? Я держу вас? Встали и идите! Молитесь, думайте, идите вперед и пусть все будет по-вашему.
Я не заметил в какой момент тяжелые ладони опустились на мои плечи.
— Мо! Ты злишься, Мо! Ты гневаешься! – кричал Сус. – Успокойся. А вы все уходите немедленно. Быстро!
Молодые в этот раз уходили молча, без привычного смеха и песен.
— Сядь, Мо. — сказал Сус. – Я подогрею твой кофе.
Я сел, пытаясь спрятать трясущиеся руки. Затем в них оказалась чашка кофе и все стало становиться таким, как обычно.
— Не спрашивай, Сус. — буркнул я после пары глотков. – Я не знаю что это.
— Ты думаешь, все будет опять как в Ханаане? Опять сомнение? – черные глаза сына Навина требовали ответа.
— Нет, Сус. Нет. Тех, кто был там, уж нет. Кроме Мошиаха. Но и ему осталось мало. Очень мало. – покачал головой я.
В тишине внезапно закричали люди и заплакали плакальщицы.
— Все. – сказал я. – Ушел последний. Это конец пути. Завтра или послезавтра дойдем.
— Мо? — тихо спросил Сус. – Он ведь сам? Откуда ты знал?
— Сам, Сус, сам. – кивнул я. – Они не злые. Я знал за четыре дня, Сус. Солнце вставало всегда в одной стороне. Это могло значит только одно.
— Конец блужданиям. – кивнул Иисус. – Выводил уже. А можно еще вопрос?
— Конечно, Сус. Не знаю, о чем ты еще не успел спросить за эти сорок лет, но давай. – последний глоток кофе был всегда особенно вкусным.
— Как ты договорился про кофе для себя? С манной мне понятно. Но кофе?
Я засмеялся. Все-таки они все неприлично молоды и глупы.
— Я без него отказывался идти, Сус. – я посмотрел в пустую чашку. – Я без кофе никуда бы пошел. Не настолько я вас всех люблю, чтобы без кофе вести.
© Фрумич
