В моем раннем детстве, в нашем уютном одесском дворике мои сверстники измывались надо мной. Называли меня остроногим, очкариком, карандашом. Изредка били.
Я не умел играть в футбол, поэтому меня они с собой не звали. Я был обычным классическим одесским еврейским ребенком — слушал маму, учил уроки, ходил в студию живописи, не курил.
Однажды, я сидел на скамейке и рисовал наш двор и Тойоту зелёного цвета, что уже стояла давно без движения. Я долго рисовал и у меня все получалось. Я был доволен. Но потом пришли наши пацаны и порвали мою картину.
Я тогда даже не плакал, у меня не было слез, только безудержная злость.
Когда я сидел на скамейке ко мне подошёл наш сосед дядя Толя. Он сказал мне, что нужно себя защищать, что так это дело оставить нельзя.
— Спали ему дверь, сказал он мне. Тебе нужно уважение. Ты станешь другим.
Той же ночью я поджёг дерматиновую дверь своего обидчика.
Сначала она горела как–то вяло, но потом разгорелась и дальше начала гореть деревянная рама окна, козырек, стеллаж с обувью. А потом я уже не видел — черный дым укрыл весь двор и я убежал домой.
Ночью приехала милиция, начали всех расспрашивать. Поджёг был очевиден.
Дядя Толя сказал, что это он сделал. Его забрали и посадили.
Потом я узнал, что он был рецидивистом и, как сказала моя цинично–прагматичная мама, — он хотел вернуться домой.
Но я, действительно, после этого стал совсем другим.
