Стоило Демиду Сергеевичу выйти из подъезда, как тут же разбегалось по сторонам всё живое. Вреднее и сварливее деда ещё поискать стоило.
Тонкие губы, как две серые ниточки, никогда не улыбались, а в голубых глазах плескалось не яркое летнее небо, а холодный лёд. Такой же холодный, как и сердце вредного деда.
Выйдет дед Демид на улицу и сразу давай с соседками ругаться. У Гули внуки весь вечер по квартире носились и телевизор смотреть мешали. Любкин внук газету из почтового ящика упер, в клочки порвал и на площадке разбросал. Подъехавший к подъезду на старенькой отцовской «тройке» Валера, усталый студент, обвинялся в удушливых газах, которые его машина производит. Дышать невозможно, аж цветы под окнами деда Демида скукожились и померли.
Каждому доставалось. И заслуженно, и незаслуженно. Страдала детвора, не имевшая возможности вдоволь наесться смородины, растущей под окнами сварливого деда. Страдали домашние животные, которых выводили на прогулку хозяева, возвращаясь с работы. Пристроятся только под кустом, как тут же несутся в стороны, будучи водой со второго этажа облитые. А дед Демид кулаком грозит, да поносит бедных животин почём зря. Стоило выйти деду Демиду из подъезда, как все от него бежали.
В то мокрое осеннее утро дед Демид, как обычно, отправился на рынок. За картошкой, соленой килькой и сладким луком. Вышел из подъезда, вдохнул влажный холодный воздух и лишь сильнее сжал тонкие губы, а потом попятился, когда ноги коснулось что-то мокрое, мягкое и мяукающее. Кошка.
Кошка старая, с грязной шерстью. Тощая и дрожащая, как лист на ветру. Стоит и смотрит на сварливого деда. А тот, поджав губы, смотрит на неё. Раздраженно, нахмурив густые брови.
- Чего орёшь? – буркнул он, отодвигая кошку с пути ногой. – Дай пройти, приблуда.
Кошка в ответ выгнула спину и, тихонько заурчав, вновь прижалась к ноге деда. Тот мотнул головой, обошёл кошку и, не оглянувшись, направился на рынок. Соленую кильку у Тамары разбирали моментально, стоило Сергею, её мужу, привезти два ящика на старом «Москвиче». Поэтому дед Демид опаздывать не хотел и торопился, наступая в лужи и морщась, когда грязная вода заливала начищенные кремом ботинки.
Правда в это дождливое утро дед Демид был единственным покупателем у Тамары. Виной ли всему был дождь, или соленая килька всем надоела, но возле прилавка, за которым сонно зевала продавщица, не было и намёка на очередь, чему вредный дед только порадовался.
Подойдя, он поздоровался, придирчиво посмотрел на ящик, где в рассоле плавала килька, и, достав маленький кожаный кошелек, принялся отсчитывать требуемую сумму. Меж тем Тамара, отсеивая мелочь, наполняла целлофановый пакет рыбкой, с улыбкой посматривая на старика. Тот на миг задумался, вывалил мелочь на мокрое блюдечко и, покопавшись в карманах, вытащил новенькую, хрустящую бумажку.
- И свежей сто грамм еще, - буркнул он.
- На кой тебе свежая, дед? – весело спросила Тамара.
- На кой, на кой, - проворчал он. – Надо и всё тут. Клади давай и не спрашивай.
- Ой, ворчун-то, - рассмеялась женщина, но отломила от замороженного брикета кусок и положила на весы. – Пакет нужен?
- Своё есть, - ответил дед Демид, вытаскивая из другого кармана старенькую тряпичную сумку, на которой кто-то вышил милый цветочек. Тамара посмотрела на сумку, перевела взгляд на старика и снова улыбнулась, когда тот поблагодарил её в привычной, пусть и немного ворчливой манере.
– Спасибо. Ежели невкусная будет, обратно снесу.
- Как же снесёшь, - покачала головой Тамара. – Слупишь так, что за ушами трещать будет.
- Хех, - проскрипел дед Демид, поворачиваясь к ней спиной и медленно направляясь в сторону хлебного киоска, где к этому времени должны были подвезти горячий хлеб.
Он вернулся домой через пару часов. Мокрый, дрожащий от холода и злющий, как сторожевая собака. Но увидев, что под лавочкой у подъезда сидит всё та же кошка, снова нахмурился и попятился, когда кошка, увидев его, тихо мяукнула и вылезла под дождь, чтобы потереться об ногу старика.
- Ну, чего тебе надо-то? – не сдержавшись, спросил он.
- Мяу.
- Чего, «мяв»? Думаешь, понимаю, что «мяв» твоё значит?
- Мяу.
- Глянь, сейчас еще «дурку» старику вызовут. С приблудой беседы беседует, - хмыкнул он, отодвигаясь. – А ну не трись, говорю, об меня! Штаны потом чистить. Чумазая, что Гулькины внуки. И тощая. Чего, жрать, небось, хочется? И мне хочется. Я вот пойду, а ты тут сиди. В подъезд не ходи.
- Мяу, - согласно мяукнула кошка, а потом её глаза расширились, когда в нос ударил запах свежей рыбы.
- Чего? Рыбы тебе? А жиром не заплывёте, как Тамарка? Чего? – буркнул дед Демид. Затем, обойдя кошку, медленно пошел в подъезд. Он закрыл дверь прямо перед кошачьим носом и ехидно усмехнулся, когда услышал очередное расстроенное «мяу». – А вот нечего тут орать, приблудам всяким.
Правда, войдя в квартиру, дед Демид снял обувь и, сходив на кухню, вернулся оттуда с блюдечком, на котором лежала подтаявшая килька. Он сунул ноги в калоши, которые всегда стояли в коридоре, и быстро спустился по лестнице. Затем, открыв дверь подъезда, нехотя улыбнулся, увидев, как к нему бросилась тощая и дрожащая кошка.
Дед пропустил кошку в подъезд и, с трудом присев на корточки, поставил на холодный пол блюдечко с рыбой. Кошку не пришлось упрашивать дважды. Она кинулась к рыбе и с громким урчанием принялась есть. Только изредка прерывалась, услышав кряхтение деда.
- Демид Сергеич? – удивилась Гуля, войдя в подъезд и увидев сидящего на корточках деда. – Всё хорошо?
- Хорошо, хорошо. Иди уж к себе. Расходилась она тут, - проворчал он, даже не повернувшись.
- А кто это там? – вдруг улыбнулась Гуля и, попытавшись заглянуть за плечо старика, вдруг столкнулась с его ледяными глазами, из-за чего отпрянула и подтянула пакет с продуктами к груди.
- Кто, кто… Дед Пихто и бабка любопытная, - буркнул вредный дед, заставив Гулю поджать губы, задрать подбородок и отправиться домой с гордым видом. Дождавшись, когда Гуля поднимется, старик осторожно потрогал кошку пальцем, поморщился и кивнул. – А ты ешь, давай. Приблуда. И чего по дождям гуляешь? На трубы бы забралась, да жопу грела. Ан нет. Мокнет, видишь ли.
- Мяу.
- Чего, «мяв». Не понимаю я по-твоему. Ешь, мне блюдце надо забрать, - ответил он. Затем, дождавшись, когда кошка доест, он поднял блюдце и внимательно посмотрел на неё. – Сиди, грейся. Только выгонят тебя. Вон, в подвал спустись. Там тепло, авось и не заметят. Чего, «мяв»? А! Ну тебя! Спорит ещё…
Вернувшись домой, дед Демид присел в коридоре на стульчик и снял калоши. Помолчал немного, а потом вздрогнул, когда услышал, как в дверь кто-то скребется. К нему редко кто заходил. Соседи и вовсе предпочитали записки в двери оставлять, что уж о других говорить. Но скреблись настойчиво.
Дед поднялся со стульчика, напустил на лицо суровость и резко открыл дверь, после чего охнул, когда мимо его ног в квартиру проскользнула кошка. Она все еще дрожала, но уже не так сильно, да хвост её гулял из стороны в сторону, словно она была недовольна тем, что её заставили ждать на пороге.
- И как это назвать? – спросил кошку дед Демид. – Покормил, значит, и на тебе. Пустите погреться приблуду, сами мы не местные, да?
- Мяу.
- Чего «мяв». Ты эти «мяв» другим мявкай. Давай, уходи, - он открыл дверь и кивнул головой, приглашая кошку выйти. Однако та, заурчав, подошла к старику и ласково потерлась об его ноги. – Э, нет! На жалость давишь? Да я вот жалости ни разу не поддавался! Ишь ты, приблуда какая! Покормишь и уже квартиру захватывать бегут.
- Мяу.
- Чего, «мяв»? – дед Демид приложил руку к груди и поморщился. – А, чёрт с тобой. Сиди тут. Дождь кончится и на улицу пойдешь. Точно тебе говорю. Слышишь, приблуда?
На ужин дед Демид сварил картошки, заправил её маслом и луком. Поужинал в полном молчании, хитро смотря на кошку, которая запрыгнула на кухонный табурет и уселась на нём, превратившись в подобие статуэтки.
Старик вновь помассировал левую сторону груди и колко усмехнулся, после чего, неожиданно, вытер заслезившиеся глаза. Кошка, словно почувствовал настроение деда, спрыгнула с табурета и, подойдя к его ноге, заурчала. Старик нехотя улыбнулся и свесил руку, об которую кошка моментально потерлась.
- Эх, приблуда, - пробормотал он. – На жалость давишь, да? Рыбу не проси. Утром дам, а то плохо тебе будет. Тощая, как внуки Гулькины. Что ела-то? Воздухом поди питалась и соломой, мышами пахнущей?
- Мяу.
- Чего, «мяв»? И так понятно, - ответил старик. Затем, поднявшись с табурета, поставил грязную тарелку в раковину и направился в гостиную, прихватив с кухонного стола газету.
Отходя ко сну, дед Демид долго ворочался. Сон упрямо к нему не шёл, а в голове крутились мысли. Закрыв глаза, старик поджал губы и попытался расслабиться, но вновь вздрогнул, когда ощутил на груди тяжесть.
Приоткрыв левый глаз, он не сдержал улыбки. На груди лежала тощая кошка, поджав под себя лапы. Она тихо мурлыкала, словно пела старику колыбельную и тот, против своей воли, задремал, буркнув напоследок.
- Эй, приблуда! Нагадишь, мигом на улицу вылетишь…
И снились ему странные сны. Дед Демид шел один по какой-то темной мокрой улице. Было холодно и от этого холода немели уши. Потом онемели пальцы и старику вдруг стало очень неуютно и одиноко. Он был совсем один под дождём, на незнакомой пустынной улице.
Идти становилось всё неудобнее, ноги не слушались его, и старик понял, что устал. Устал идти, устал от холода и от странного одиночества. Впереди, словно по волшебству, возникла лавочка. Под единственным фонарем, она казалась островком тепла и уюта. И дед Демид, ускорив шаг, пошел прямо к ней.
Однако, подойдя ближе, он вздрогнул, увидев, что на лавочке кто-то сидит. Старик протер глаза и улыбнулся, увидев знакомую кошку, которая словно ждала его. Присев рядом, он ласково прикоснулся к мягкой шёрстке и снова улыбнулся, услышав знакомое «мяу».
- И что ты тут мявкаешь? – спросил он и неожиданно зевнул. Хотелось спать. Под фонарем, на сухой лавочке было чуть теплее и старика сразу потянуло в сон.
- Не спи. Не нужно.
- Я только немного полежу, - дед Демид улегся на лавочку и облегченно вздохнул. – Хорошо…
- Не спи. Не надо, - он приподнял голову и увидел, что на груди лежит мурлычущая кошка и её вибрации отдаются в его груди.
- Ты… говоришь? Приблуда, ты ли это? – усмехнулся он и нехотя пожаловался. – Дай поспать, а?
- Холод гонит тебя спать, - ответила кошка и, выпустив коготки, принялась массировать грудь старика. – Не надо спать. Не здесь. Не сейчас.
- Ой, - ойкнул дед Демид, когда в груди кольнуло. Он снова приподнял голову и с укоризной посмотрел на кошку, но та продолжала свой гипнотический массаж. – Больно же? Чего царапаешься?
- Это не я царапаю. А лед на твоём сердце ломается, - пояснила кошка, заставив старика задуматься. – Толстый лёд, которым сердце скованно. Не спи. Сейчас будет тепло.
- Тепло, - буркнул дед. – Я и забыл, когда в груди тепло бывает.
- Поэтому я здесь. Чтобы лёд разбить. Чтобы напомнить о тепле, - старик улыбнулся, почувствовав, как в груди и правда появилось тепло. Сначала робкая искорка, затем настоящее пламя, согревающее кровь и дыхание.
- Тепло…
- Знаю. Теперь спи. Теперь можно.
Дед Демид проснулся под утро. Поёжился и высунул ноги из-под одеяла. Затем он сделал то, чего уже давно не делал. Улыбнулся и тихо рассмеялся.
А на его груди лежала тощая кошка. Её мягкие лапы словно массировали грудь старика, но иногда показывались и коготки. Дед Демид ласково почесал кошку за ушком, услышал сонное «мяу» и улыбнулся, когда в груди завибрировал знакомый моторчик. Кошка урчала от удовольствия, наслаждаясь лаской.
- Тепло, - тихо произнес дед Демид. – Давно так тепло не было.
