Бабка была страшная, но звали её красиво — Русико Иосифовна Чиквашвили. По–русски она говорила очень плохо и с сильным акцентом.
Бабкина двухкомнатная квартира располагалась на первом этаже сталинки прямо возле выхода из метро Авиамоторная. В соседней квартире жил бабкин сын, в квартире этажом выше жил ещё один сын. Вообще, насколько я понял из бабкиных объяснений, чуть не половина подъезда была занята бабкиными родственниками.
Ключа от квартиры бабка мне не дала, под предлогом, что хочет сначала присмотреться к студентику да и вдруг я зубом цыкать стану. Каждый раз, открывая мне дверь, бабка ныла, что я прихожу слишком поздно и у неё от этого неделями болит голова, но ключа упорно не выдавала.
Комната, в которой мне предстояло жить, была довольно просторная, но тесная, так как большую её часть занимала огромная кровать, а по стенкам стояли шкафы и комоды в стиле барокко.
В день переезда, когда я хотел рассовать свои шмотки по многочисленным ящикам, я обнаружил, что все они до отказа набиты бабкиными тряпками.
— Русико Иосифовна, а куда мне вещи свои сложить?
— Вэщи? — удивилась бабка. — Какой вэщи?
Я показал на сумки со своим барахлом. Бабка постелила на один из красивых комодов с изогнутыми ножками газетку и разрешила мне складывать одежду НА комод.
В тот же вечер, пока я чистил зубы, бабка по своему почину застелила моим же постельным бельём половину огромной кровати, оставив вторую половину накрытой покрывалом. На мой вопрос бабка заявила, что худенькому студенту такой большой кровати всё равно будет многовато. Дождавшись, пока бабка выйдет из комнаты, я, конечно, застелил кровать на всю ширину и попытался закрыть дверь. Дверь в комнату не закрывалась. То есть не закрывалась буквально, оставалась щель, в которую могла, при желании, протиснуться тучная бабка.
— Нэ ломай двэр! — крикнула из соседней комнаты бабка, когда услышала, что я пытаюсь закрыться. — Она сломана.
Спустя примерно неделю моего житья–бытья в бабкиной обители, я стоял ранним утром на кухне и варил себе кашку на завтрак. Неожиданно за моей спиной раздался голос: «Доброе утро». Я слегка обосрался, но кашку доварил. На кухонной кушетке лежала ещё одна бабка. «Засиделись допоздна подружки, видимо, осталась ночевать», — подумал я.
Вечером мне пришлось ждать главную бабку на лестничной площадке, так как дверь в квартиру никто не открывал. На той же площадке стояла утренняя кухонная бабка. Я начал подозревать нехорошее.
— А вы что, тоже тут живёте? — спросил я.
— Да, я койку на кухне снимаю, — ответила она.
Ещё через неделю Русико Иосифовна заявила, что я должен ей тыщу рублей за электричество. Учитывая, что в комнате я только ночевал и свет в присутственных местах выключал без свойственной Васисуалию Лоханкину забывчивости, сумма выглядела неправдоподобно. Без квитанции я выдать деньги отказался. Бабка пожаловалась на меня своему риелтору, тот звонил мне и пытался угрозами и уговорами заставить меня выдать бабке бабки.
В шикарном полу цыганском ремонте квартиры, слегка попорченным бабкиным присутствием, особенно выделялся туалет. Унитаз, словно фаянсовый трон, стоял на высоком постаменте (примерно как на КДПВ). Так что всякий раз, усаживаясь на него, я чувствовал себя Робертом Баратеоном, о котором тогда знали только гики, читающие книжки.
Когда оплаченный месяц подошёл к концу, я выехал одним днём.
Это была не первая и не последняя моя бабка. Знакомые друзья, слушая мои кулстори, смеялись и высказывали экспертные мнения, что снимать квартиру надо с кем–то в кооперации, а не у полусумасшедших бабок. Однако почему–то никто из них не хотел покинуть родительское гнездо, где бесплатно кормят и стирают, а традиции искать жильё и соседей через интернет тогда были слабо развиты.
