Вообще-то сэру Руперту незачем было ехать в этот замшелый городишко, завалившийся в узкое ущелье между двух прибрежных скал. Не было в городишке ровным счетом ничего интересного. Две сотни домов, теснившихся на скалистом пятачке, населяли рыбаки да контрабандисты. Однако же улов первых был так мал, что самим горожанам едва хватало на пропитание; а противозаконный промысел вторых был столь ничтожен, что даже самый строгий судья с презрением фыркнул бы и выгнал преступников из зала суда. Если, конечно, в городке появился бы хоть один служитель закона, готовый арестовать негодников и привести их в суд.
Одним словом, городишко был настолько никчемным, что даже сборщики налогов обходили его стороной, почитая путевые расходы более значительными, чем вся сумма налогов, которую можно было выдоить из населения.
И все же сэра Руперта занесло в Рэтсхолл, хоть и сам он не мог понять, что подтолкнуло его на этот шаг. Вероятно, было что-то неуловимо тревожное в словах крестьянина:
— Эта-то дорожка?.. На Рэтсхолл, сударь. Да только чего там делать вашей милости? Дыра и дыра, и ничего там нету. Скучное место, сударь. Право слово, скучное.
А может, дело было в том, как старикан отводил глаза, словно ему было отчего-то стыдно за собственные слова?..
Как бы там ни было, но сэр Руперт, размышлявший до того, разобраться ли ему с разбойными людишками в окрестностях Флитби, или же сперва наведаться в Лудборо, где совсем уж заворовался мэр, вдруг передумал и направил коня по разбитой и грязной дороге на Рэтсхолл.
В ущелье он въехал, когда солнце садилось, а первые дома приметил уже в темноте. Над крайним домом покачивался фонарь на столбе. Под фонарем на цепи висела деревянная вывеска, гласившая: «Трактир». Названия у трактира не было, из чего сэр Руперт сделал вывод, что трактир один на весь город — и не ошибся. Он спешился, привязал лошадь и вошел.
Комнату удалось снять без проблем, а вот с вином возникли сложности.
— Вино, сударь? — трактирщик нахмурился. — Этого не водится. Уж простите.
И, отвернувшись, принялся протирать тряпкой стол.
— Тогда кружку эля, — снизошел рыцарь.
— И эля нет, — буркнул под нос трактирщик. — Ничего спиртного не держим. Нельзя. Запрещено.
— А что же пьют эти господа? — изумился сэр Руперт.
Пятерых или шестерых потертых жизнью рыбаков и контрабандистов за всю их жизнь никто не называл господами. Сизоватые мясистые носы вынырнули из кружек, мутные глаза уставились на рыцаря. Клочковатые бороды замерли в недоумении.
— Кто что, — пожал плечами хозяин трактира. — Могу предложить воды. Есть молоко, оно уже начинает скисать, но ежели вы любитель… Или вот еще настой ромашки. Дрянь редкая, но говорят, для мяса полезно.
Сэр Руперт начал подозревать, что над ним бессовестно издеваются.
— Что за чушь? — возмутился он. — Какого мяса? Что за глупости?.. Чтобы в трактире, да не было эля?.. Ты что это, негодяй, шутить надо мной вздумал?
— Упаси боже, сударь, — отозвался трактирщик, не отрываясь от своего занятия. — Про мясо — это я не подумавши сказал. Вы ведь не местный. Местные-то все знают. Господин людоед, дай бог ему здоровья, утверждает, что спиртное вредит чрезвычайно, и на вкус пагубно влияет, а мы перечить ему не можем, мы люди маленькие, да и нам-то откуда знать?.. Раз он так говорит, стало быть, так оно и…
— Людоед? Ты сказал — людоед?
— Дай бог ему здоровья, — подтвердил трактирщик.
Рыцарь раздул ноздри. Нет, кажется, сама судьба привела его в этот забытый городишко!
— Так у вас, значит, завелся людоед? Что же вы сразу не сказали?
Он обвел взглядом зал. Рыбаки и контрабандисты уткнулись носами в кружки.
— А чего тут такого? — снова пожал плечами трактирщик. — Где сейчас их нет? Везде людоеды.
— Чушь и глупости! На сто миль вокруг всех людоедов давно истребили. Разве что где-то в глуши, вот вроде вашей… Но почему же, черт возьми, вы его не прибьете или не прогоните?
— Эк у вас, сударь, всё просто. «Прогоните»! Думаете, можно сказать ему: «Уходи-ка ты, людоед» — и он вот так запросто уйдет?.. Он, сударь, ростом четыре метра, и шкура как у слона, и силища… Да и потом, ежели, предположим, уйдет этот — так ведь новый заявится. Голодный, еще злее. Этот по человеку в неделю употребляет, а тот по двое, по трое жрать будет! И ладно, один явится, а ну как целая орава?.. Этот хоть нажрался уже. Дай ему бог здоровья, — добавил он. — Какой-никакой, а защитник. Не пускает он к нам соседских-то людоедов.
Рыцарь едва верил своим ушам.
— Что ты такое говоришь?.. Какие еще людоеды? Я ведь только что объяснил…
— Как это «какие»? А вот во Флитби, люди сказывают, целая банда орудует.
— Так там разбойники. Тоже дрянной народ, конечно, но людей-то не едят, а только грабят.
— А Хоксхилл, сударь?.. В небе-то над Хоксхиллом висит огромная лошадь, из которой на землю падают черные перья, кто тронет — сразу паршой и покроется.
— Бред! Я только что из Хоксхилла, и ничего подобного там нет.
Трактирщик покачал головой.
— Есть… Нет… Я, положим, сам не видел. Но господин людоед — дай ему бог здоровья — врать нам, что ли, станет? Ему зачем врать-то? Мы его, слава богу, сколько лет уж знаем. Он у нас порядочный, чего бы он врал? А вас, сударь мой, мы впервые видим.
— Порядочный? — рыцарь растерялся. — Порядочный?.. Людоед?.. Он же людей жрет!
— Ну, и жрет. А чего вы от людоеда хотели-то, сударь — чтобы не жрал?.. Конечно, жрет, дай ему бог… Ну и что?.. Жрет-то ведь только плохих. А хороших и не трогает. Да оно и к лучшему, сударь. Он и сам уж нам говорит: вот скушаю, говорит, всех плохих, заживете как в раю. Хорошим-то людям от дурных ведь жизни нет. Плохие-то люди, они, это, знаете… Так и стараются, чтоб, значит…
Трактирщик неопределенно махнул рукой — вот, так стараются, значит.
— Дай-ка угадаю, — сказал сэр Руперт. — Кто дурной, а кто хороший, вам тоже говорит сам людоед?
Трактирщик наконец прекратил наводить глянец на стол и выпрямился, не выпуская, впрочем, тряпку из рук.
— Это вот обидно сейчас было, — сурово произнес он. — Обидно, сударь. Вы уж, должно быть, совсем дураками нас считаете. Думаете, мы добра и зла не различаем? Еще как мы различаем. Это уж извольте. Думаете, легко жить-то, когда кругом злодеи?.. Да ведь не всегда и поймешь, что человек-то… Вон Эрни сидит, вон тот, рыжий — эй, Эрни, вынь нос из молока! — видите его, сударь?.. Так его брат оказался предатель. Легко, думаете, про родного-то брата такое узнать?.. А моя жена, царство небесное — вот уж о ком не подумал бы никогда… В своих-то труднее всего разглядеть. Думаешь, знаешь человека. Всю жизнь знаешь. А он оказывается хуже врага. Лучше уж пусть людоед, чем… Чем, знаете… Вот как во Флитби.
— Не могу поверить, — сам себе признался сэр Руперт. — И вы что же, все так думаете?
Он снова посмотрел на рыбаков и контрабандистов. Носы поспешно нырнули в кружки. Рыжебородый Эрни так поспешно поднял кружку, что ударил себе по зубам.
— Вы же взрослые, сильные мужчины, — сказал сэр Руперт. — Неужели вы не способны объединиться и дать отпор чудовищу, которое жрет ваших родных? Это же позор! Да вам должно быть попросту стыдно за себя! Целый город молча мирится с поганой нечистью! Всего-то и надо — взяться за вилы и скинуть эту скотину в море с утеса! Он же не бессмертный, в конце концов! Ну, здоровый, сильный — и что? Вас ведь больше! Но нет!.. Целый город!.. Молча!..
Трактирщик посмотрел на него исподлобья. Брови сошлись на переносице. Тряпку он машинально принялся скручивать в жгут.
— А вот знаете что, ваша милость? Езжали бы вы подобру-поздорову, и не полоскали почем зря наш город. Может, у нас и не столица, может и есть какие недостатки, да только мы свой городок любим. А то повадились, знаете, некоторые — приедут и давай хаять, на чем свет стоит. И городок-то им не такой, и народец-то дрянь, и людоед им не нравится… Дай бог ему здоровья. Мы тут, знаете, таких не очень-то. Вы, сударь, может и рыцарь, да и мы тоже не в помойной куче себя нашли. Кое-какое достоинство и у нас имеется.
— Так почему же вы, дьявол вас побери, терпите такое издевательство над собой? — заорал наконец сэр Руперт, грохнув кулаком по столу. — Можете не трудиться, не отвечать. Я и сам вам скажу: вы просто трусы! Вы трусливые, жалкие крысы! Вы ничего не делаете, лишь жметесь по своим углам, дрожа от ужаса, и придумываете себе тысячу нелепых причин и оправданий, чтобы и дальше ничего не делать. Ваших братьев, жен, детей хватают, чтобы сожрать, а вы сами толкаете их чудовищу в пасть, и радуетесь, радуетесь втайне, что сегодня сожрут не вас! Неужели вы не понимаете, что однажды наступит и ваша очередь? Неужели вы не видите, что в этот день и от вас отвернутся, и вас назовут негодяями, предателями! Скажут, что без вас даже лучше. И кто скажет?.. Ваши же вчерашние друзья!
Раздался треск. Трактирщик скрутил тряпку в такой тугой жгут, что она не выдержала и разорвалась пополам.
В наступившей тишине сэр Руперт еще раз ударил кулаком по столу.
— Что ж, — сказал он. — Я вижу, тут для меня найдется дело. Раз вы на это не способны, значит, я сам займусь вашим людоедом. Может, я и погибну, но по крайней мере, погибну, как мужчина, сражаясь со злом. А вы…
Он еще раз взглянул на рыбаков и контрабандистов, но не встретился взглядом ни с кем из них. Тогда он развернулся и решительно зашагал к выходу, задевая столы крепко сжатыми кулаками.
До входа он, впрочем, не добрался. На голову ему опустилось что-то тяжелое, и рыцарь, даже не охнув, грохнулся на грязный пол.
— Вот и правильно, — одобрил трактирщик. — И правильно. Кружку только жалко. Хорошая была кружка. А этих вот так и надо. А то повадились…
— Угу, — подтвердил рыжебородый Эрни, уставившись на деревянную ручку от кружки в своей руке. — Сволочь, а?..
— Да он сюда специально приехал, — подал голос из угла один из рыбаков. Или контрабандистов. — Шпион, должно быть.
— Из Флитби, — добавил другой.
— Из Хоксхилла, балда, — беззлобно поправил третий. — Он же сам сознался.
— Наврал наверняка.
— Откуда бы ни был, а фунтов двести в нем есть.
Присутствующие понимающе хмыкнули. Трактирщик взвесил на руках половинки тряпки, выбирая кусок побольше. Со вздохом отбросил второй кусок и принялся снова протирать стол.
С улицы донесся шум. Рыбаки и контрабандисты вздрогнули, а трактирщик выронил тряпку и забился под стол; но это всего лишь заржала лошадь сэра Руперта, которой наскучило стоять у коновязи. Раздались смешки. Трактирщик, выбираясь со смущенной улыбкой из-под стола, сказал, непонятно к кому обращаясь:
— Дай бог ему здоровья.
