Сама по себе идея ок, но подробности таковы: сделать мама предлагает его из толстых длинных тяжеленных ржавых стальных труб квадратного сечения, которые в начале весны мы будем скручивать болтами, а после высадки растений в грунт раскручивать и уносить в гараж. Пока ничего? Подумаешь, тяжёлые трубы, болты, а ржавчину и закрасить можно? Ну как бы да. Но таскать туда-сюда почти четырёхметровые трубы, совсем не лёгенькие, два раза в год, да ещё скручивать-раскручивать — не лучшая идея. Использовать их для капитальной конструкции — ладно. Для сборно-разборной — не очень. Но это ещё не всё: разместить этот парничок мама предложила на основной дорожке, по которой мы постоянно ходим от калитки ко входу в собственно дом. Между стеной дома и забором. И, практически, перекрыть им эту дорожку почти полностью. Ни пройти, ни проехать.
— Ничего, — говорит. — Сколько ему там в год стоять? Пару месяцев? В остальное время-то дорожка свободна будет.
Я сказал, что это плохая идея, разъяснил вышеуказанные моменты, а также то, что рассада в таком "парничке" будет стоять фактически на бетоне, т.е. парничком он будет так себе. Плюс, поливать и подкармливать её в таком месте будет настолько трудно, что это убило бы идею, даже при отсутствии всех остальных недостатков.
— Вот ты вредный, — заключила мама. — Всё бы тебе комфорт. Я тебе предлагаю реальную идею из материалов, которые уже есть, а ты отвергаешь из-за каких-то мелочей.
Послушал я её и задумался о том, что знаю довольно много людей маминого поколения, для которых дискомфорт и ущербная функциональность вещей — это часто даже не мелочь, а вообще ничто. Не то чтобы они этого не замечали. Замечают. Замечают, страдают, ругаются, но терпят. Потому что норма. Потому что нормальнее не бывает. И потому что для всего используют какие-то подручные средства. Ведь если некая вещь есть и есть мысль, как её можно использовать, надо использовать. И вот тут тонкий момент: они будто бы стараются повысить комфортность своего существования этим использованием, но на деле скорее понижают её. Ведь вещь для применения, к которому её притягивают, непригодна.
Почему не поискать пригодную? Потому что их жизненный опыт подсказывает, что пригодных не бывает. Только методы журнала "Мастерок": оклеивание полов льняной тканью под мебельный лак, штопание носков на лампочке ниткой из свитера, бра из черенков от лопат, распиленных половинкой ножовочного полотна, обёрнутого чёрной изолентой, и т.п. Они в своё время искали всякие подходящие вещи, но уже давно привыкли, что это гиблый номер, а теперь не то чтобы не могут распривыкнуть обратно, но временами догоняет состояние из прошлого, волной.
Накатило — и любой хлам надо приспособить к делу. Ибо в условиях, когда подходящих вещей не бывает, он воспринимается не как хлам, а как хоть какая-то вещь, которая всё-таки есть. Посланная мирозданием раз и навсегда.
Покупка чего угодно капитальнее еды воспринимается как удачный случай, потому что это что-то вообще удалось купить. При этом у них иногда не хватает терпения выбрать из пары десятков моделей — три посмотрят и берут ту из них, на которой заусенцев размером с палец нет и болты не вываливаются. А то, что она для их целей не годится — "Ну, говно, конечно, но что делать?" "Да вот же — полсотни нормальных дальше по залу (или по сайту)". "Да эта последняя была, последний экземпляр, с витрины, мы подумали, что если дальше пойдём, её купят, а больше никакая не подойдёт". "Да ведь и эта же не подходит!" "Если бочком, то терпимо".
Мои родители вот точно таким образом купили как-то раковину в ванную, которая была шире, чем им было нужно. Из-за этой раковины унитаз пришлось ставить левым боком вплотную к стене, из-за чего сидеть на нём можно было только бочком, наклонясь или повернувшись вправо, во всяких диких позах, или положа правую руку в раковину, или задрав левую за голову и прижавшись подмышкой к холодной стене, или прижавшись к этой стене спиной, сложив руки на раковину, а ногами уперевшись в сифон её стока. И так далее. Дичь невозможная. Когда я приезжал в отпуск, всегда бегал в санузел на другом этаже, но вот умываться, чистить зубы и брить шею возвращался в этот. Почему? Потому что в санузле на другом этаже я не мог выпрямиться в полный рост, упирался в потолок холкой, а подбородком в грудь. Смотреть в зеркало в такой ситуации невозможно. "Чего пол-то не углубили, когда ванну там делали? Там же кладовка была? Сразу бы всё сделали в один подход, а теперь в три раза больше работы будет". "Да там на полу уже плитка неплохая была. Не ломать же". "А раковина во втором? Из-за неё же унитазом пользоваться невозможно". "Бочком нормально".
Иногда непригодную вещь можно бы подогнать, допилить, но такие люди не всегда на это решаются. Особенно если вещь новая или выглядит новой. Как же — портить? Мы уж лучше потерпим и как-нибудь бочком. Потому что любую вещь, которая никак не покоцана, у которой ровное нормальное покрытие, например, — жалко. Без заусенцев же — редкость.
В том санузле, где из-за неправильной раковины унитаз стоял вплотную к стене, мои родители прямо над ванной повесили змеевик-полотенцесушитель, из нижнего и верхнего изгибов которого торчало на довольно длинных штырях по штанге. Для вешания на них собственно полотенец. Верхняя пофиг, но из-за нижней нельзя было встать в ванне в полный рост боком к этому полонецесушителю — приходилось отклоняться так, что одним плечом и рукой нависаешь над полом. Нельзя было сесть и на положенной на бортики ванны скамейке. А главное — эта нижняя штанга совершенно не была нужна: полотенце, висящее на верхней, по крайней мере, висит на уровне извивающейся горячей трубы, висящее же на нижней — просто над ванной. Я говорю: "Давайте я эту дуру отпилю". "Ни в коем случае! Зачем новую вещь портить?!" "Но мыться же невозможно! Можно убиться к чёртовой матери насмерть!" "Ничего, бочком, аккуратненько, приспособишься".
Когда я приехал года через два или три, штанга была уже спилена. А лет через семь и раковину поменяли, и унитаз переставили. Но до этого — бочком, потерпеть.
Это из того, с чем я уже во взрослой жизни сталкивался, когда приезжал из, так сказать, своего мира в их и офигевал от обилия вот этих диких мелочей, делающих жизнь чрезвычайно дискомфортной. Совершенно при этом не обязательных.
Понятно, что в детстве моём всего этого было больше в разы и сталкивался я с этим не на неделю и до свидания, а жил в этом годами. Типа, когда принимаешь душ, рассекатель на гибком шланге надо держать так, чтобы вода из него ни в коем случае не попадала на бортики ванны, а уж тем более за них, потому что мы вот тут плитку своими руками клеили, которую по случаю купили, хоть и кривую и не совсем одинакового цвета, а ты, значит, будешь на неё воду лить, а вдруг она отстанет, отвалится и разобьётся, а что значит не отстанет, не будем пробовать, не смей попадать водой на стену и на пол, а на пол тем более нельзя, а то вдруг на соседей протечём, а с улицы пришёл — разуваться строго на коврике, потому что у тебя на ботинках подковки, а пол в прихожей мебельным лаком покрыт, потому что больше нечем было, а он, если на него таким ботинком наступать, сотрётся за месяц, а на нижний замок дверь не закрывай, а то её заклинит — и домой попасть не сможем, а нет, замок мы менять не будем, этот же ещё работает, ну да, пользоваться им нельзя, но он же не разваливается, а без него что — дырка в двери будет, что ли, где мы тебе другой замок возьмём, да ещё такого же размера, да, отпариватель в утюге есть, но гладить только через марлю, воду в отпариватель не заливай, потому что из отпаривателя течёт ржавчина, нет сделать с этим ничего нельзя, скажи спасибо, что хоть этот утюг есть. И так далее. Тысячи таких мелочей.
И это ещё ничего. Иногда вспоминаю, что творилось дома у некоторых моих друзей — множество неудобств, в каждом доме своих, которые считались не неудобствами, а правилами или особенностями бытования. Например, у одного друга дома на махонькой кухне стоял приличных размеров стол, едва в неё вмещавшийся. Когда за ним надо было посадить несколько человек, его сначала сдвигали к одной стене, за одну его сторону, сразу на полусогнутых, чтобы вписаться жопой на стул, протискивались люди (худые люди, таких сейчас в таких количествах не делают), потом они втягивали животы и притягивали стол к себе — и остальные протискивались за другую его сторону. Нафига было держать на такой кухне такой стол? А просто люди того поколения не выбирали. Вот есть такая кухня и такой стол. И на том спасибо. А как на этой кухне можно было что-то готовить или пользоваться нижними тумбочками, я даже представить не могу. И не хочу.
Но родители друзей-то ладно. Мои-то были инженеры-строители. И я вот подумал: как, на самом деле, печально то, что жильё и другие помещения в СССР проектировали люди с вот такими представлениями о комфорте. С их отсутствием, практически. "Бочком нормально. Потерпим. Не баре".
Нет, понятно, что они читали книги, читали и смотрели даже всякие зарубежные архитектурные, строительные и интерьерные журналы, но толку с тех журналов, если ты сам этого самого комфорта никогда не пробовал и вблизи, в материальном объёме не видел. А где его было увидеть и попробовать? Я вот помню, что у меня лет до тридцати была проблема — мне все кровати, диваны и прочие лежаки были короткие. Вытянуться нигде не мог. Годами спал скрюченным. Ноги из-за этого постоянно болели, спина. Любил из-за этого в командировки ездить, потому что в гостиницах попадались кровати нормальной длины. А больше их не было нигде. Ну то есть хреновато вообще было с комфортом в окружающем мире. И это уже в моё время. А в их?
Когда я работал в СРО, мне как-то рассказали о случае в одной проектной организации. Что-то с канализацией случилось или с водопроводом — и всех на пару дней направили оправляться в туалет типа "сортир с дыркой в полу" во дворе. Народ начал было возмущаться, а кто-то из начальников собрал всех и говорит: "Поднимите руку, кто вырос в доме с унитазом и канализацией". Ни одной руки. "Ну а чего вы возмущаетесь-то?" Целая проектная организация, в которой ВООБЩЕ ВСЕ в детстве (и, видимо, не только) бегали в "скворечник" во дворе. Какие уж тут представления о комфорте. Тепло — уже комфорт. Унитаз вот есть — уже комфорт. К хорошему люди ведь тоже привыкают постепенно. К новым уровням хорошего. Осознают это хорошее не сразу, со временем. Я вот в доме без водопровода и канализации, без ванны, с сортиром-скворечником во дворе, с печным отоплением и с потолками, под которыми мой папа не мог выпрямиться во весь рост ни в одной из комнат, прожил только до шести лет. А родители мои в жильё с водопроводом переехали, когда им было 32 и 29. Я в свои 32 уже мог заехать в "Леруа Мерлен" за какой-нибудь хозяйственной фигнёй, а когда им было столько — материалы для ремонта жилья в стране практически вообще не производились. Этот вопрос, кстати, даже на Политбюро обсуждался: что, мол, строить строим, а жильё же и ремонтировать иногда надо, а вот с этим плохо, надо бы как-то решать, но пока не очень понятно, как.
О том, что для многих распространённых дел, для многих потребностей в мире есть специальные инструменты, материалы, вещи, многим людям в нашей стране не чтобы неизвестно — осознать, привыкнуть до конца не могут. Тридцать лет назад ржали же, когда кто-то из эстрадных юмористов рассказывал, что "у них там" бывает машинка для бритья волос в ухе, которую не путать с машинкой для бритья волос в носу. Так местами и живём, будто в нашем распоряжении до сих пор только лезвия "Нева". "Восход", если повезёт. Хотя "Невы", наоборот, как раз уже нету, а машинка для бритья в ухе вот она. Всё же годы бегания в любую погоду через весь двор в будку с дыркой в полу, годы использования жжёной газетки в качестве освежителя воздуха в оной будке — сказываются на представлениях о комфорте. Не только многие из наших родителей, но и многие из нас ещё местами готовы бочком. Иногда мы и сами не замечаем, как нелепо где-нибудь приткнулись. Ненуачо. Не баре.
