Я пришёл на кладбище не просто так. В такие места вообще просто так не ходят. И не бегают. Я же прибежал извне, гонимый неприятным чувством навроде страха. Нет, я не шибко-то и боялся этих, с граблями и лопатами, но встреч всяких не желал, уж поверьте. И водосливную плиту, кило так на тридцать, было жалко, и достоинства тоже. А злые слова, вдогонку летевшие, противны были мне, как человеку с паспортом и пропиской.
Да, я крал чермет с дач и гаражей. Да, я — не пример для поколений и опустившийся на дно патриот. Но разве вы — там, в правлениях и чёрных похабных лимузинах — лучше? Да ничуть не лучше, только чище там у вас, и кофе пахнет.
А от меня пахло всяко, тяжело и политически безграмотно. Но зато я вдыхал воздух с дымком, и дачников на дистанции объебал в разы.
И вот на кладбище я промеж могил кружил подобно ящеру, да на чужие мёртвые лица смотрел.
Вот если отправился какой гражданин по светлой дорожке в сырую землю, так и уравнялось в мире нечто материальное и духовное. Все мы тут на весах, словно гуси, лежим, а супротив торгаши гирьки перебирают. Насколько ты, к примеру, весомей, чем Бродский какой, иль Черчилль? Кто природе более полезен, и кого она примет с радостью, а кого — с омерзением? Вот о чём думал я, пока не присел на скамейку, синим цветом выкрашенную, в окружении венков от родных и близких.
Красивая женщина смотрела на меня со свежего лакированного креста. И лет ей всего-то — тридцать пять. Чёрные волнистые волосы, глаза-смешинки с длинными ресницами, ямочка. Померла, значит. Или погибла. Да какая, собственно, разница. Весы качнулись где-то там, у горизонта, и зацвела первая вишня.
— Привет, Юля! Вот ведь, какая хуйня творится, — обратился я к кресту.
Никто ничего мне не ответил, да и не ждал я как бы.
— Съебал отсюда! Хмырь драный! — громыхнуло вдруг враждебно у меня за правым плечом.
Я, конечно, обернулся, вспомнив про дачников с лопатами. Но нет, не садовод-огородник стоял возле березы с молодыми листьями. Крепкий, с залысинами, гражданин смотрел мне в душу, нервно дёргая молнию на спортивном костюме. В такой одежде не хоронят, значит — живой он. И почему-то полон злых аур.
— Родственник? — спросил я, привставая со скамейки.
— Хуёдственник! — честно ответил он мне.
— А чё ты тут в святом месте бранью кидаешься, хамло, блядь? — поинтересовался я аморально.
Я хоть и краду вещи тяжёлые и мне не принадлежащие, но в тихих кладбищенских приютах не терплю бытового непотребства и злых наветов.
Мой гость перестал дёргать молнию и пошёл в бой.
Мы катались меж оградок и венков, словно на корпоративе. Не было только песен Лепса и водки на столе. Да! В борьбе он был подобен Хабибу, но стоило мне выскользнуть из цепких захватов, уж я стал подобен Мак Грегору. Да и выдохся он как-то быстро. Я бил его дальними и успокоил на маленькой могилке неизвестной бабушки в белом платочке.
— Хорош махать, дай отдышусь! — устало крикнул он мне, взъерошив редкие волосы.
Я стоял молча, ожидая подлой хуйни. Но не дождался.
— Зла во мне много, жалко мне эту Юлю, но сама виновата, — сказал он, обращаясь к неизвестной бабушке.
— А что это она виновата? — стало мне любопытно.
Он посмотрел на меня мутными очами и махнул рукой. Этой же рукой он вытер кровь из носа и сопли.
Над нами пролетела кукушка, гонимая тучей воробьёв (прямо, как я намедни). По кладбищу прошелестел вялый ветер, а через дорогу, в дачном товариществе, завыла грубая певица Лобода.
— А то и виновата! — вздохнул боец. — Смотреть надо, кто рядом готов луну с неба, кредит готов, любить готов…
Резанула меня эта готовность, но интересно мне стало, почему слёзы у мужчины вдруг по щекам поползли.
— Тут на могилках можно бухла пособирать, — предложил я.
— Да есть у меня, — сказал он, поднимаясь с гробнички. — Антон я.
Я пожал протянутую руку и представился самолично.
Антон тяжело переместился к той самой берёзе с молодыми листьями и поднял пыльный рюкзачок, в котором звякало. У этой же берёзы, в кустах боярышника, мы выпили водки по сто пятьдесят, закусили колбасой и повздыхали тоже там.
Потом, уже у могилы этой вот Юли, выпили ещё.
— Я могу всё стерпеть — в жизни всякого видел! Но вот с этой, — он ткнул пальцем в фотографию на кресте, — плохо вышло. Хуйня, короче.
— Знал её?
— Недолго. Час, два — не помню.
— О как!
— Да, Интернет ёбаный, — всё зло там! — злобно вскрикнул Антон, доставая водку.
— Согласен, там не просто зло, там блогеры и Роскомнадзор, — поддержал я его.
Мы выпили ещё чуть-чуть и не тронули колбасу. Юля смотрела на нас насмешливо и очень медленно моргала длинными ресницами. Шевелились ленты на венках, и сверху падали какие-то враждебные семена.
— Я жену потерял лет пять назад. Сбил один мажор на Ауди, на тротуаре. Отмазался на «условку», а мне три года, как с куста. Я ж за дело его отхуячил. Но суду похуй. Да всем похуй. Короче, жизнь по пизде, как у тех, кто местью иль там гневом заполнен под крышку. Но отлегло вроде. Дома пусто, правда, но работы много. Сварщик я, паспортист. Деньги есть. Купил компьютер. Интернет провёл. В «танки» играл по вечерам, в «Одноклассниках» зависал. На работе особо не пообщаешься, а тут, пожалуйста, всякого народу полно. Виртуальность, блядь… — неприятно вздохнул мой кладбищенский собеседник.
— Соцсети от сатаны, — согласился я, — как и Windows 10.
Он посмотрел на меня невыразительно, без удивления и интереса. Затем снова заговорил в сторону упокоённой Юлии.
— Ну вот там, в этой, сука, сети, я с ней и познакомился. Вечерами трепались в чате, я «танки» забыл. Да обо всём забыл. Она со своим мужиком разбежалась, в печали тоже. А со мной все мысли наружу, все чувства и там ещё чего. С неделю мы друг другу раны вскрывали, словами обнимались, жалели и прощали, ругались и мирились. Словно в реальной жизни, по-настоящему, что ли. А потом она фотку прислала. Я перед работой смотрел на неё, после тоже смотрел. На заставку поставил. Ей потом свою рожу послал. Она лайкнула. Ты представляешь? — взмахнул руками Антон, словно птица ворон.
— Да, но всё это цифры, нули-единицы, а на том конце провода, живые люди сидят, словно на игле, и забывают, как жасмин пахнет. Знаю я всё это, потому и чермет пизжу! — не удержался я.
— Ну да. Вот и решили мы встретиться в клубе каком-то. Не люблю я эти клубы, там музыка тупая, и мерцает всё, словно электроды сырые. Люди кругом мутные, с красными глазами, бродят друг за другом, как собаки и под хвостом нюхают, — продолжил он.
— Экстази и кислота какая-то. Там в этих мёртвых помещениях всегда такая хуйня. Там водку не пьют, там зависают, — сказал я, и посмотрел на пыльный рюкзачок.
Мы опустошили наконец-то бутылку и закусили луком. Это вот хорошо. Это всегда хорошо — когда лук есть, а войны нет. Антон продолжил свою историю.
— А мы вот встретились. Обнялись, словно после долгой разлуки. Поцеловались. Танцевать, правда, не танцевали. Там ритм какой-то поганый — туц-туц. Бормочут что-то про вино красное и наркоту. Говно, короче. Я её в бар повёл. Денег много, хуле жалеть. Там в баре коктейли вонючие, но с зонтиками, и названия какие-то странные. Выпили этих странных. Говорили, говорили, говорили… Ну, словно всю жизнь друг друга знали. Бывает же такое. Я-то особо трепаться не люблю, а вот с ней — как в кино. И слова сами подбирались. Только вдруг заметил я, что она молчит как бы, а я говорю в пустоту. Спросил — что не так? Говорит — всё нормально. Выйти ей надо в дамскую комнату. Да не вопрос! Я тут пока меню изучу. Салаты там и мидии какие-то… — Антон вдруг замолчал, думая о чём-то за пределами кладбища. Наверное, о мидиях.
В это время на соседнем секторе захохотала выпь. Откуда тут выпь? Тут и болот-то поблизости нет. А может, и не выпь это была, но кто-то захохотал — это уж точно. Сварщик очнулся и посмотрел на природную среду пьяным взором.
— Она не вернулась? — спросил я.
— Нет. Я пошёл искать.
— Нашёл?
— Да. С этим её бывшим у колонны справа. Почти у выхода. Они взасос там. Ещё чуть-чуть и начнут шпилиться, словно новобрачные. Ну я и подошёл. Спросил — чё вот тут за хуйня происходит? Этот в костюме ощерился, словно в лотерею выиграл, а меня гнев облепил словно вата. Плывёт кругом эта жизнь, странная и глупая.
— А она?
— А она говорит мне о том, какой я исключительно хороший человек. Её жизнь перевернул, переосмыслил за неё эту, блядь, жизнь! Помог из депрессии выбраться. Николай её вернулся и тоже благодарен мне за всё. А хуле мне эта благодарность? Я ж не на поебки пришёл в притон какой, я любил эту тварь в синем платье с блёстками. Глаза её, ресницы, голос и руки. Да что тут объяснять? Получилось плохо. Ты понимаешь? — повернулся он ко мне, словно следователь из Правобережного РОВД.
— Понимаю, хуле. Ты там кого ёбнул, да?
— Нет. Тогда я ушёл. Потом я вернулся. В бардачке нож взял (сам делал по рецептам преступным). Ну и когда вышла она к машине… В общем. Тот Николай только еблом щёлкнуть успел, а я уже дворами до хаты шустрил. Собрал, что надо, и — в бега. По профилю в сетях этих меня найдут быстро. Да найдут, конечно, знаю. А пока не возьмут, я вот тут ошиваюсь. Бухаю, пока есть на что. На киче поскромнее будет. А тут я, как бы, с ней общаться продолжаю. Без Интернета. В живую, что ли. Иногда она отвечает, но всё больше — я. Ночами тут тихо. И теплеет воздух, чувствуешь? — указал он рукой куда-то в сторону мусорных контейнеров.
— Да! Весна победила. А ты сам спалишься или будешь шкериться до последнего? — спросил я, как гражданин и патриот.
— Я тут буду, пока не придут, хуле ещё делать? Будешь ещё пить?
— Нет, тебе долго кантоваться тут с Юлей, а мне домой пора, — ответил я безответственно.
Антон как-то по лошадиному мотнул головой и, обогнув оградку, сел на скамейку синюю. Впрочем, уже и не синяя она была, а тёмно-серая в сумерках, которые вот тут опустились рядом. И не видел я, моргает ли романтичная женщина Юля на фотографии или плачет.
Тени. Тени упали на Землю, словно сажа, и в небе зажглись фонарики далёкие-далёкие, как мечты наши. Как любовь там, или жизнь без прибавочной стоимости.
Я покинул убийцу без слов и сожалений. Не нужны ему слова, и сожаления эти тоже не нужны. А во мне всё сильнее просыпалось героическое желание вернуться туда, на двенадцатую линию, в десятый дом, где водосточная плита ждёт меня за баком. Там ещё две батареи в пять секций у забора лежат, и скворцы в деревянном домике жизнь свою налаживают. Вот ведь, птицы эти. Верные. Поют, червей таскают и ветки всякие. А мы — словно те гуси на весах, всё ждём чего-то. А хуле там ждать, скажите мне?
© Беспяткин
