Безумие

Мы встретились в обувном отделе большого торгового центра. Я нагнулся, натягивая узконосые, чертовски неудобные итальянские туфли, и невольно уставился на ноги° девушки, сидевшей напротив. Она примеряла дешёвенькие голубые вьетнамки. Не сказать, чтобы ноги были изумительно красивы. Да, гладкие, симпатичные ножки, но такие бывают у каждой второй девушки° в восемнадцать лет.
Поразителен был цвет кожи. Мороженое крем-брюле — светло-светло золотистый цвет, разбавленный сливочным и розовым. Не могу описать точнее, никогда раньше° такого не видел.
Я поднял взгляд выше и увидел круглые коленки под джинсовой мини-юбкой, идеально плоский животик, обтянутый красной майкой, русые волосы, падающие ниже плеч.
Губы тоже были° поразительные. Пухлые, жаркие, в алой помаде, совсем не подходящей к незабудковым глазам и нежному оттенку кожи. Получалась странная, отторгающая и одновременно манящая безвкусица. Вряд ли девчонка об этом думала. Просто намазалась неумно, как все девчонки.

— Жарища, ужас, — сказал я, растерянно улыбаясь. — Хоть бы кондиционер включили.
— Я вообще ненавижу запах новой обуви, — кивнула она. — Аж тошнит, честное слово.
Мы одновременно встали, держа в руках° коробки с обувью. Девушка оказалась ростом чуть выше моего плеча. Её фигура невольно притягивала взгляд — не изяществом или красотой, а какой-то скрытой неправильностью. Что именно цепляло взгляд, я не понимал, а вглядываться было неудобно.
— Пойдём, слопаем по мороженому? — предложил я.
Ничего похожего на романтику, как будто не девушку пригласил, а позвал соседа по лестничной клетке перекурить на балконе.
— Пошли, — спокойно отозвалась она.
Но сначала мы, само собой, подошли к кассе и заплатили за выбранную обувь. Я — восемнадцать° °тысяч рублей за кожаные туфли. Девушка — четыре сотни за голубенькие вьетнамки. Мне стало не по себе, когда она расплачивалась после меня. Подумал, что ей, наверное, неловко за свою жалкую покупку.
Но нет, ни намёка на смущение! Безмятежное лицо, прозрачные, как лесной родник, глаза и неуместно яркие губы.
Она не понимала ценности денег или не знала, что покупать дешёвые вещи стыдно. «А почему, собственно, стыдно?» — одёрнул я сам себя. И решительно взял девушку под руку:
— Пойдём, я знаю недорогое кафе рядом.
По пути мы познакомились. Я не спрашивал, как её зовут, она сама сообщила — Таня. Я удивился вслух:
— Разве сейчас ещё называют девчонок Танями?
— А почему нет? — спросила она, подняв голову, наверное, чтобы увидеть выражение моих глаз.
Но даже ради этого я не стал снимать тёмные очки. Солнце° палило, как будто поклялось сделать тот полдень самым ослепительным за всю историю человечества. Или собиралось посеять на планете как можно больше смертоносных раковых клеток.
— Сейчас сплошные Насти, Даши и Ксюши. Иногда Полины и Кати попадаются. А Тань моложе сорока лет я давно не встречал.
Вместо того чтобы жеманно пожать плечами и произнести врастяжку: «Да, я такааааая!», она °просто рассмеялась. И пошла дальше рядом со мной, ловко обходя снующих туда-сюда пешеходов.
Пришлось тоже состроить из себя простодушного. Мол, а я Денис, двадцати семи лет, начальник отдела кредитования в банке. Никакой реакции не последовало. Словно я назвал свой потрясающий титул уличной кошке, блаженно растянувшейся на асфальте под лучами солнца.°
Дальше было так же убийственно просто, без единой заминки-запинки-царапинки. Подошли к кафе, сели за столик под зелёным зонтиком, заказали мороженое. Таня — шоколадное, я — крем-брюле (невольная чувственная ассоциация с цветом её кожи).
— А давай после кафешки сходим на пляж? — спокойно предложила Таня, с детским наслаждением облизывая ложечку.
И я вдруг почувствовал, что мне на плечи давит невидимая глыба. Прожитые мною двадцать семь лет буквально прижимали меня к земле. Да, я дряхлый выживший из ума дед по сравнению с Таней. Разве кто-то из моих сверстниц скажет вот так запросто незнакомому парню: «Давай сходим на пляж?».
Ну, может, только какая-нибудь мадемуазель с низкой социальной ответственностью. Но у Тани это прозвучало без всякого грязного подтекста. Просто. Почти по-детски.
— А у тебя есть купальник? — растерянно спросил я.
Она так же беззастенчиво отодвинула краешек майки с плеча, показав узенькую голубую бретельку.
— Я собралась на пляж. Смотрю, а шлёпок нет. Вот зашла в магазин по пути, — пояснила она.
И добавила с убийственным спокойствием:
— Я завалила ЕГЭ по математике. Значит, можно расслабиться и больше ни о чём не думать.
Я чуть мороженым не поперхнулся. Выходит, мне упал° в руки не цветок чистый, свежей росой покрытый, а девка-оторва, лентяйка и двоечница?
— Как же, — пробормотал я, — экзамен же придётся пересдавать… Иначе в вуз не попадёшь…
Она усмехнулась со странным выражением в глазах — то ли наивным, то ли философски-презрительным.
— А оно мне надо? Я выйду за Олега, и буду жить, как у Бога за пазухой!
На какую-то минутку мне показалось, что летний день вмиг утратил свою солнечную эйфорию. Стало серо и тоскливо, как на похоронах у соседской бабушки.
Таня начала объяснять, но я слышал её, словно сквозь стенку. Через собственные мысли, холодные и плоские: «Ну, и что? Кто тебе эта Таня? Чужая девочка, встреченная в магазине!». Потом до меня дошло, что она рассказывает свою жизнь.
Снова повеяло тоскливым холодком. Я никогда не слышал, чтобы человек восемнадцати лет °рассказывал о своей жизни. Обычно этим занимаются подвыпившие люди хорошо за тридцать.
Олег был коллегой её отчима, которого Таня называла «дядя Слава». Они вместе работают в мастерской ритуальных принадлежностей. Проще говоря, гробовщики. А это, уверенным тоном° заявила Таня, самый прибыльный бизнес.
— Олег моложе дяди Славы, — продолжала она, — ему, наверное, как тебе — около тридцатника.
— Ну, да, — через силу улыбнулся я, — мы же для тебя древнее старьё!
— Почему? — спокойно возразила Таня, — мужчина должен быть постарше. На нём больше ответственности.
— Это тебя мама научила? — с усмешкой спросил я.
Кажется, вполне тривиальный вопрос. А глаза Тани вдруг налились слезами до краёв. Так стремительно, что я подскочил и едва не бросился обнимать её. Чувство было такое, словно я ни за что ни про что дал подзатыльник ребёнку.
— Ничего, ничего, — быстро проговорила Таня, — просто мама у меня болеет. Давно. Сильно. Туберкулёз лёгких.
Мама болтается по туберкулёзным диспансерам с тех пор, как Тане исполнилось одиннадцать лет. Её не бывает дома по полгода. Таню воспитывает отчим.
— Ты не подумай, он очень хороший, — горячо проговорила она, — никаких домогательств, никакой пьянки. Он мне как родной!
Я почувствовал странную неприязнь к очень хорошему отчиму. Наверное, сидит вечерами на кухне со своими приятелями-гробовщиками. Посасывают° пиво из бутылок, смотрят футбол. И внушают девчонке, что не нужны никакие ЕГЭ, университеты и высокие жизненные цели. Главное — вовремя найти нестарого гробовщика, и жизнь будет в шоколаде!
Пока я рефлексировал, Таня подозвала официантку и уже вытащила свой кошелёчек, собираясь расплатиться за нас обоих. Я вовремя остановил её.
— Банковские служащие тоже нормально зарабатывают, — сказал я Тане.
Она рассмеялась и повторила:
— Ну, что, сходим на пляж?
Надо ли говорить, что я согласился? Взял Таню за руку, именно за руку, а не под руку, и повёл по узкой, затенённой громадными липами, улочке. Зелёный полумрак изменил цвет кожи моей спутницы, сделал его бледно-кофейным.
°«Она похожа на мулатку, — вдруг подумал я, — если бывают на свете мулатки с голубыми глазами».
— Денис, но мы же идём в другую сторону от пляжа! — воскликнула Таня.
— Да. Мне надо заскочить домой на пару минут — взять плавки и полотенце.
Войдя в мою квартиру, Таня сразу доказала, что даже самая молоденькая° женщина — прирождённый разведчик, наблюдатель, детектив. Она быстро переводила взгляд с алого халатика, висевшего на кресле, к сверкающим баночкам и флакончикам под зеркалом. Я сделал вид, что не замечаю Таниного взгляда. И она поняла это. Едкий стыд окатил меня изнутри, словно огромный глоток водки.
Но вместе со стыдом пришло необъяснимое приятное чувство. Да, это вещи Каролины, моей девушки, улетевшей на конференцию дизайнеров в Париж.° Точнее — моей невесты, свадьба с которой намечалась через десять дней. Я купил дорогущие туфли на собственную свадьбу с красавицей Каролиной, а пока она в отъезде, привёл в квартиру едва знакомую девицу.
Кобель. Бабник. Такой же козёл, как все. Почему-то мне было сладко от этих мыслей.
— Ну, давай быстрее, — спокойно сказала Таня. — Бери свои вещи, и пойдём!
Я быстро подчинился. Через пять минут мы уже ехали вниз в лифте. Всё равно мы вернёмся сюда° через час-другой. Или я совсем не разбираюсь ни в людях, ни в жизни.
Пляж словно подготовили для нас — ни души, кроме старика, надзиравшего за катамаранами. °Понятное дело, середина дня, самое вредное солнце.° Даже подростки, не боящиеся ни Бога, ни чёрта, ни радиации, сбежали из этого пекла.
Таня вытащила из своего пакета большое красное полотенце и расстелила его на песке. Сбросив майку и юбку, она принялась скручивать волосы, чтобы стянуть их резинкой на макушке. И тут я понял, что именно в Таниной фигуре заставляло исподволь рассматривать её.°
Лёгкая неправильность пропорций. Бёдра чуть шире, чем считается красивым, чуть тяжелее, чем у °большинства восемнадцатилетних девчонок. Но именно этот недостаток притягивал взгляд, вызывал дерзкие мысли, да какие там мысли! Грубое и острое вожделение — именно оно загорелось у меня в животе, когда я увидел Таню там, в магазине.
Она смерила меня взглядом, слишком понимающим и насмешливым для такой соплячки. И побежала в воду, крикнув через плечо:
— Пошли!
Всё она понимала, эта совсем молодая, слабая в математике Таня. Она чувствовала меня, как самки диких животных за десятки километров чуют распалённого самца. Инстинкт. Древняя сила крови. Чем проще и бесхитростнее человек, тем больше в нём этого колдовства, заложенного генетикой, Богом или создавшими нас пришельцами с других планет.
Я поплыл следом за ней. Тёплая вода, насыщенная запахом водорослей, действовала на меня, как афродизиак.
«Ничего удивительного, — подумал я, — вода вызывает подсознательные воспоминания о внутриутробной жизни. Когда не было сознания, только телесные ощущения».
Мелькнули смутные мысли о генах тысяч моих° предков, которые пульсировали в моей взбудораженной крови, о прошлых жизнях, вспоминающихся только в раннем детстве. А потом я перестал думать. Догнал Таню, обнял её в воде и с отчаянной жадностью поцеловал. Она не возразила. Тело её было удивительно горячим, наверное, как и моё.

Мы разомкнули объятия только вечером, когда солнце, перешедшее на западную сторону неба,° вдруг наполнило спальню сочным оранжевым сиянием. Мы не помнили, когда и как переместились сюда с пляжа. Не знали, кто первым это предложил. Или пошли без всяких °предложений, подчиняясь приказам своих распалённых тел?
Мыслей не было совсем. Меня окатывало ливнем из тысяч образов и ощущений: сверкание солнца на речных волнах, сдавленный стон, вкус белого шоколада, запах водорослей, детский смех во дворе, испарина сладкой усталости, мелодия из индийского фильма за стеной, жаркая судорога в животе, тёплый ветер по спине, трепетание пальце на затылке.
— Я ужасно есть хочу, — негромко проговорила Таня.° — Покорми меня, пожалуйста!
— Конечно! — я вскочил и, надев только шорты, бросился на кухню. — А кофе сварить?
В мышцах переливалась сладостная боль, от которой хотелось смеяться и дурачиться. Похоже, Таня была в таком же настроении. Когда я поставил на кровать поднос, она живо окунула палец в кетчуп, которым я украсил яичницу с ветчиной. И мазнула меня по носу.
— Ах ты, крысёныш мелкий!
Я принялся мазать её в ответ, и целовать, и тормошить, и ещё сколько-то столетий пролетело в звонком смехе, аромате кофе и взглядах, затопленных счастьем. Где-то глубоко-глубоко внутри меня шептал голос — не мой, не Танин, вообще неизвестно чей: «Никогда не было так хорошо. Ни с кем! Нигде!».
Первой опять очнулась Таня. Оранжевый свет за окном потускнел, принял красноватый оттенок. Красный — цвет предупреждения.
— Мне пора идти, Денис, — тихо сказала Таня. — Дядя Слава будет волноваться.
— Дядя Слава или Олег? — криво усмехнувшись, спросил я.
Она быстро застегнула молнию на юбке и, встав перед зеркалом, стала причёсываться. Массажной щёткой из натуральной слоновой кости, которую взяла с подзеркальника.
— Не волнуйся, — сказала Таня, аккуратно очистив щётку от волос. — Твоя девушка не обнаружит °улик.
Я промолчал. А что можно было сказать в этой ситуации? Не уходи, я люблю тебя, и завтра же расстанусь с Каролиной? Дочерью владельца банка, в котором я работаю… Так?
А ведь я мог бы. Уже готов был сказать это. Но Таня услышала слова, звучавшие пока лишь в моей голове. Она медленно помотала головой:
— Нет, Денис. Не надо. Сейчас у нас с тобой всё равно ничего не получится.
— Почему? — растерянно спросил я.
Я был слишком обессилен, чтобы спорить. Никогда со мной такого не бывало, ни до, ни после.° Любовь поразила нас, как поражает молния, говорил булгаковский Мастер. Нет, со мной было хуже. Словно торнадо, проносились через мою душу взбесившиеся эмоции — страсть, отчаяние, восторг, тоска.
— Потому что время нельзя опередить, — ответила Таня, — мы будем вместе позже.
Она взяла мою ладонь и прижала её к своей щеке.
— Я знаю, ты не поверишь, — тихо продолжила она, — никто не верит. Но мне снятся вещие сны. О том, что случится в будущем.
— Ты что же, знаешь всю свою жизнь наперёд?
Я попытался скептически усмехнуться, но губы жалко скривились, словно в сдавленном рыдании.
— Нет, — ответила Таня. — Только некоторые события. Я за два года заранее знала, что мама °заболеет туберкулёзом. Потом видела сон о смерти бабушки, дяди Славиной мамы. Видела, что мою собаку задавит мотоцикл, и это сбылось через неделю…
— Ну, а про меня-то что? — нетерпеливо спросил я.
— Ты приснился мне в прошлую пятницу, — сказала Таня, глядя мне прямо в глаза, — мы плавали в° реке и целовались. Потом занимались любовью в какой-то квартире… Я даже видела твоё зеркало в серебристой рамке и эти фотообои с видом Парижа…
— Это Лондон, — снова усмехнулся я.
Таня опустила голову. Скулы её покраснели.
— Если человек не знает математику и географию, это не значит, что он глупый.
— Извини, — я прижал её к себе и стал целовать, как ребёнка, в макушку, в тёплый затылок, ещё хранивший слабый запах водорослей.
— И мы встретились уже совсем взрослыми, — продолжала Таня, с усилием сглотнув. — На каком-то °острове, где росли пальмы, и песок был белый, а не жёлтый. Я шла по пляжу, на мне был чёрный° купальник и такая летящая юбка. Ты стоял у барной стойки, спиной ко мне. Я узнала тебя по браслету на руке. Кожаный браслет с металлической вставкой из английских букв I-N-S-A-N-E.
Она водила кончиком пальца по моей ладони, выписывая каждую букву.
— Insane? По-английски это значит «безумие», — ответил я, — но у меня нет такого браслета!°
— Значит, будет, — слабо улыбнулась она, — и я тебя по нему узнаю. Мне надо идти, Денис… скоро начнёт темнеть…
Я хотел проводить её, но Таня наотрез отказалась. Она казалась странно грустной, подавленной, °как будто рассказ о вещих снах выкачал из неё последние силы. Да и я был, как выжатая досуха тряпка. Никогда со мной не случалось такого — резкого, отчаянного, пугающего. Как будто мне самому приснился сон, безумная фантасмагория о нереальной любви.
Через три дня, встречая Каролину, я предложил ей посидеть в итальянском ресторанчике аэропорта. Мы выбрали столик в глубине зала, подальше от снующего туда-сюда народа. Официант быстро убрал со столика журнал, забытый предыдущим клиентом.
— Смотри, под твоим стулом тоже что-то осталось! — сказала мне Каролина.
Я нагнулся и поднял чёрный кожаный браслет. Мягко блеснула серебряная вставка с надписью: «INSANE».