Если американца спросить, может ли он сделать такую-то работу, американец задумается на секунду, широко улыбнется, и скажет: «Легко!»
Если такой ответ вас не слишком удовлетворит, и вы попросите разъяснить, то американец с пылом уверит вас, что подобное он делал всю свою жизнь, лет с пяти, что считался в округе мастером своего дела, и что посмотреть на его труды приезжали даже из других городов, и все были в страшном восторге и восхищении.
Когда ж окажется, что американец ничего подобного никогда сроду не делал, то будет уже поздно: на работу его приняли, все оформили и аванс уплатили. Делать нечего, и он теперь в штате: пьет офисный кофе с пончиками и трудится еле-еле над своим проектом с грехом пополам.
Если же, наоборот, спросить об том же самом советского человека, то он сделает физиономию скорбную и унылую, глубоко и надолго задумается, нахмурит лоб, зачешет затылок, жалостливо вздохнет и скажет с такой тоской, от которой всякому захочется непременно удавиться, что он — человек маленький и простой, и что гарантировать ничего не может, и что это сделать не так-то просто, и тут есть множество нюансов, и вряд ли у него хорошо получится, но он может попробовать.
Такого работника редко куда возьмут, едва только разве в помощники к американцу из первого абзаца. Когда ж он приступит к работе, станет вдруг ясно, что делает он все в самом лучшем виде и что руки у него золотые.
Вот, собственно, и вся разница.
