Иван Гражданинов медленно продвигался по раздаче заводской столовой, стараясь не отставать от впередиидущего коллеги и не задерживать очередь, выстроившуюся за ним. Гражданинов был очень ответственным человеком и больше всего на свете боялся стать причиной для неудобств кого бы то ни было. Так уж он был воспитан.
– Первое будете? – равнодушно спросила девушка с другой стороны раздачи.
– Если позволите, борщ, – кивнул Гражданинов.
– Борща нет. Есть окрошка, солянка и щи.
Гражданинов задумался всего на долю секунды, но этого времени хватило, чтобы стоящая позади него женщина нетерпеливо и шумно выпустила воздух из носа. Иван сразу как-то сжался и двумя руками вцепился в поднос.
– Ой, наверное, я тогда не буду первое, – пролепетал он, опустив глаза, и шагнул дальше.
Остановившись у стойки со вторыми блюдами, он бросил быстрый взгляд на нетерпеливую женщину, стоявшую за ним в очереди. Ею оказалась Татьяна Быстрова – руководитель отдела закупок. Держа в одной руке тарелку с окрошкой, она придирчиво осматривала её на предмет свежести блюда. Убедившись в том, что с окрошкой всё в порядке, она удовлетворенно кивнула и поставила тарелку на поднос. Кажется, Быстрова уже забыла о нерасторопности Ивана и не держала на него зла. Гражданинов успокоился и, сглотнув слюну, уставился на лотки со вторыми блюдами.
– Второе? – тем же равнодушным голосом спросила вторая раздающая за прилавком.
– Будьте добры, макароны.
– Что-нибудь ещё?
– И котлету, пожалуйста.
– Куриную или свино-говяжью?
Гражданинов хотел выбрать куриную, но в этот момент почувствовал на себе обжигающий взгляд, источник которого находился слева. Он повернул голову и увидел, что перед ним в очереди стоит Николай Травников – начальник цеха, который был известен на заводе не только большими связями в кругах приёмщиков металла, но еще и радикальными вегетарианскими взглядами. Гражданинову показалось, что именно эти взгляды сейчас прожгут его тело и выйдут наружу с другой стороны. Он снова сжался и опустил глаза.
– Наверное, не нужно котлету, – скорее с вопросительной, чем утвердительной интонацией произнес он.
– Просто макароны? – спросила девушка.
– А вот эти тушёные баклажаны, они свежие?
Травников отвернулся, но справа снова раздался шум воздуха, выходящего из нетерпеливых ноздрей Быстровой. Гражданинов зажмурился и, кажется, стал еще немного меньше, чем он был, заходя в столовую.
– Наверное, не буду я второе. Извините, – запинаясь, проблеял Гражданинов и, вцепившись в поднос, продвинулся дальше, стараясь не прижиматься к Травникову, но и не отставать от него, соблюдая дистанцию, которая для всех должна была оказаться комфортной.
Положив на поднос кусочек белого хлеба и поставив стакан чая, Гражданинов расплатился на кассе и направился в зал. Все столы были заняты, но за каждым из них сидели по одному-два человека. В голову Ивана даже пришла нелепая мысль о том, что он мог бы попроситься к кому-нибудь за стол, но он тут же отринул её, как вредительскую – он не мог позволить себе причинить кому-то неудобства. Если человек сидит за столом один, то это значит только одно – он хочет поесть в одиночестве, а не делить с кем-то своё личное пространство.
– Ну ты идёшь или чего? – раздался грубый голос за спиной, который вывел Гражданинова из раздумий.
Иван вздрогнул и суетливо шагнул в сторону, пропуская вперёд Фёдора Большова – тучного токаря шестого разряда из соседнего цеха.
– Простите, – глядя в землю, прошептал Гражданинов, сжимаясь ещё сильнее.
Большов недовольно крякнул и, тяжело дыша, направился к ближайшему столу, за который и уселся, не спрашивая ни у кого разрешения. Иван внимательно посмотрел на Фёдора, пытаясь рассмотреть на его лице признаки недовольства, но Большов уже увлекся едой и быстро двигающаяся нижняя челюсть не давала возможности Гражданинову провести полноценный анализ его психологического состояния. Иван подумал, что не мешало бы подойти к Большову и извиниться ещё раз, объяснив, что он перекрыл ему проход по нелепой случайности, а не специально, но после долгих колебаний решил не усугублять сложившееся положение и не отвлекать Фёдора от еды.
Стараясь не смотреть ни на кого из обедающих, чтобы лишний раз не смущать их любопытными взглядами, Гражданинов проследовал к подоконнику и, аккуратно поставив на него поднос, отхлебнул из стакана. Чай оказался совершенно не сладким. Он взглянул в сторону раздачи, но тут же содрогнулся от мысли, что можно было бы подойти и попросить у девушек сахарницу.
«Ещё чего не хватало», – подумал он. – «Они и так заняты, не буду же я по пустякам отвлекать их от работы».
Задумчиво поглядывая в окно, Гражданинов жевал хлеб, стараясь не чавкать, и запивал его несладким чаем, после каждого глотка максимально беззвучно устанавливая стакан на поднос. Когда трапеза подошла к концу, он протёр рукавом подоконник, смахнув с него пару крошек и, поставив поднос в окошко мойки, направился в цех.
По пути он встретил Наталью Любимову – главного бухгалтера завода, на которую уже давно тайком заглядывался, а однажды даже хотел пригласить в театр, но, поразмыслив, пришел к выводу, что Любимовой может не нравиться театр, а спрашивать её об этом неудобно. Ему совсем не хотелось ставить её в неловкое положение, поэтому он просто отказался от этой глупой затеи. Ему и самому не нравился театр, но он всё равно ходил на вечерние спектакли по пятницам, чтобы не раздражать своим недовольством соседа по дому, который в этот день любил выпить и попеть песни на кухне своей квартиры.
– Так. Вы из шестого цеха? – нахмурившись, спросила Любимова у Ивана.
– К сожалению, нет. Из третьего, – извиняющимся тоном ответил он.
– Фамилия?
Иван назвался. Любимова нахмурилась ещё сильнее, а Гражданинов ещё сильнее сжался.
– У вас в этом месяце не будет аванса.
– Только у меня? – выдавил из себя Иван.
– У всего третьего цеха. Потому что вы затянули с планом, завод не успел отгрузить клиентам продукцию и, соответственно, оплата ещё не поступила на счет. А поступит она не раньше декабря. Это приказ директора и он не обсуждается. Что в столовой дают?
Любимова так резко перешла к другой теме, что Гражданинов растерялся и лишь молча смотрел на Наталью, хлопая ресницами. Не дождавшись ответа, она махнула рукой и поплыла по коридору, оставив Ивана в одиночестве.
И в этот момент произошло что-то странное. Гражданинов снова хотел сжаться, но вдруг обнаружил, что сжиматься больше некуда. На мгновение ему показалось, что он даже немного расширился. В груди заклокотало и забурлило. Какое-то незнакомое чувство принялось будто бы распирать его изнутри. Он приложил руку ко лбу и, удостоверившись, что температура в норме и он не заболел, направился к рабочему месту.
Странное чувство не давало ему покоя до самого конца рабочего дня. Отвлекшись на него, он даже забыл извиниться перед начальником цеха Травниковым, когда тот по привычке отчитал Ивана за то, что он работает медленно. И если бы на этом всё закончилось... Чувство было настолько новым и неизведанным, что Гражданинов, раздумывая о нём, сам не заметил, как оказался в кабинете руководителя отдела закупок Быстровой. Он стоял у её стола, размахивал пальцем перед её носом и требовал закупки новых инструментов, потому что старыми работать уже невозможно. Испугавшись самого себя, Гражданинов, закончив речь, покинул кабинет, в дверях столкнувшись с Большовым и бесцеремонно оттолкнув его в сторону. А когда, возвращаясь в цех, он снова столкнулся в коридоре с Любимовой, Иван, вопреки обыкновению, не прижался к стене и даже тоскливо не вздохнул ей вслед, а развернулся и зашагал к кабинету директора завода – Виктора Первунова.
– А я что, не человек? – кричал Гражданинов, глядя на заплывшее жиром лицо директора. – Мне кушать не нужно что ли?
Первунов слушал Ивана молча, а Гражданинов распалялся всё сильнее, не сжимаясь под взглядом, как это раньше бывало, а расширяясь всё больше и больше под давлением незнакомого чувства.
– Для чего я здесь работаю? Для того, чтобы об меня ноги вытирали? Думаете, что я всю жизнь такое отношение к себе терпеть буду? Я вам не лошадка, чтобы на меня сесть и ножки свесить! У меня тоже есть... это... как же оно называется...
Гражданинов потер пальцем переносицу, вспоминая слово, которое он когда-то слышал, но забыл. Оно крутилось на языке, но никак не хотело вырываться изо рта. Незнакомое чувство снова надавило на ребра Ивана изнутри, и в этот момент он, наконец, вспомнил нужный термин.
– Чувство собственного достоинства у меня есть! Вот что!
Директор выслушал речь подчиненного и, лениво зевнув, причмокнул толстыми губами.
– Ты кто? – прищурившись, спросил он.
– Я? Я это... Гражданинов я.
– А я Первунов. Пошел вон, Гражданинов.
Как массивная звезда под воздействием собственной гравитации сжимается в точку, чтобы потом исчезнуть и превратиться в черную дыру, так и расширившийся до невероятных размеров Гражданинов, после слов директора вдруг стал стремительно сжиматься. Незнакомое чувство куда-то улетучилось, оставив тело Ивана будто бы без скелета. Не прошло и минуты, как Гражданинов, повторив путь звезды, сжался в точку и исчез.
Некоторое время Первунов молча смотрел перед собой, а затем, решив, что всё это ему привидилось, встряхнул головой и попросил помощницу приготовить ему чашечку кофе.
А Гражданинова на заводе больше никогда не видели. Никто по этому поводу не горевал, а спустя несколько месяцев любой сотрудник, спроси у него об Иване, уверенно заявил бы, что на заводе никогда не работал человек с такой фамилией.
© ЧеширКо
