С третьей попытки именинник попал-таки битой в цель. Пиньята треснула, широко осыпая визжащую, кривляющуюся детвору конфетами, мишурой и прочими безделушками милыми детскому сердцу.
– В дом, все в гостиную есть торт! В дом! – уже призывала хозяйка детей и подвыпивших взрослых вернуться поскорей в коттедж. Гомонящая толпа гостей неторопливо возвращалась к изобильному столу.
– Ты кто? Я тебя не помню. – спросил толстощекий Тимофей девочку лет двенадцати, очутившуюся за столом рядом.
Та усмехнулась: – У тебя плохая память, мальчик.
– Ты чья? – не унимался Тимоша.
– А ты угадай! – кокетливо улыбнулась девочка. Губки у неё были розовым бантиком, а зубки белые, ровные, как на упаковке зубной пасты.
Тимофей обвел глазами взрослых за столом. Девочка не походила ни на кого. Все были темноволосы, а девочка была светленькая как ковыль. А главным образом необыкновенно красива: «абрикосовая» кожа, капризно и насмешливо вздернутые бархатные брови, серые глаза в пол-лица. Под их взглядом Тимоша испытал доселе неведомое чувство – смесь безотчетной тревоги и желания немедля поделиться с девочкой тортом. Последнее с ним было впервые и это пугало. Маленькая незнакомка просто-таки источала флюиды властности.
– Как ты это ешь? – нарочито презрительно спросил подавленный Тимофей, вяло ковыряя торт.
Девочка налегала на запеченную дикую лососину, спаржу и томленый в сливках шпинат. Прикладывалась к красной икре.
– Сладкое вредно. Зубы будут болеть, плюс ожирение. У тебя, кажется, зубы уже болят, да и… – многозначительно не договорила девочка. И всё та же картинная ироничная улыбка.
Круглощекий Тимофей мрачно пососал брекеты и насупился.
– Кто твои родители?! – требовательно прошипел он.
– Угадай.
– У тебя дешевое платье. Ты не наша! – с этим Тимоша встал и поспешил наябедничать взрослым.
Девочка все поняла, но не шелохнулась.
– Я не воровка. Просто шла мимо, а тут позвали есть торт, вот я и... Я покушать хотела. А то каждый день макароны, да макароны. Одни макароны… – всхлипнула Маша. Безмолвные слезы стыда и раскаяния невинного существа потекли из прекрасных глаз.
– Ох!.. – совсем по-бабьи ахнула присутствующая тут строгая дама, другая зашмыгала носом.
А хозяйка дома приказала: – Дети, вон отсюда! Прочь! Ступайте играть!
Любопытных детей вытурили.
– Да, не воровка. Кошельки, кредитки у всех на месте. П-ф-ф-ф!.. – громко отдулся папа именинника и растерянно потер лоб. Взрослые, обступившие Машу, подавленно молчали.
– А где твои родители?
– У меня только бабушка. Старенькая, восемьдесят лет. Совсем слепая. Отпустите меня пожалуйста, я больше так не буду. Мне пора бабулю везти гулять. Она сама с коляской не справится, а ей нужен свежий возд-у-у-а-а!... – зарыдала Маша. Женщины отворачивали лица, утирали слезы…
– Не плачь, Маша. Я вызвал такси, тебя отвезут к бабушке. Не плачь... – от души попросил хозяин дома и обратился к гостям. – Ну, думаю все понятно. Давайте, кто сколько может. Не скупясь, бедных нет… Зина, живо собери пакет продуктов.
Такси тронулось, из-за стекла, не мигая, глядели припухшие, но уже высохшие благодарные Машины глаза. Она трогательно помахала ручонкой.
Тихо переговариваясь, женщины потянулись в дом, в их фигурах была печаль, мужчины закурили.
– Я взял у девочки адрес, надо заехать, посмотреть что можно сделать. – сказал один.
– Дай-ка и я себе перепишу. – попросил другой.
Взглянув в бумажку, он сказал: – Здесь какая-то ошибка. По этому адресу расположен дурдом. Я там периодически навещаю одного поехавшего родственника…
Девочка выпорхнула из таксомотора у въезда в элитный поселок: масса зелени, пруды, индивидуальные проекты домов. Миновав ворота и что-то мурлыча, вприпрыжку покатилась по зеленой аллее.
Вскоре она входила в уютный особнячок, выстроенный в славном, старом английском стиле.
– Привет, ба! – крикнула девчонка.
Старушка в трениках оставила махать ракеткой, играя в виртуальный теннис. Утерла пот со лба (красавчик Надаль достойный противник. «Золотой шлем» абы кому не дадут).
– Привет, Машка! Где была?
Маша кинула на стол деньги.
Взопревшая бабка ухмыльнулась: – Опять за своё?
– Восемьдесят семь тысяч на дороге не валяются. К тому же я надумала прикупить акции одной перспективной компании.
– Ай-ти?
– Микроспутники. За этим будущее.
– Голодная?
– Неа. Наелась от пуза. – улыбнулась Маша, довольно поглаживая очень тугой живот.
– Тогда сыгранём в картишки? – немедля предложила гиперактивная старуха.
У Маши неуловимо зажглись глаза: – Что ставишь?
– Что? Что, что! Что… – закудахтала старуха. – А что может поставить восьмидесятилетняя бабуля с подагрой и лилипутской пенсией? Сто баксов, конечно. Только будь добра, Маша, засучи рукава повыше, не люблю я фокусов с козырями за манжетами…
– Хым. Тогда играем не за столом, а на диване. Потому что ты уже приклеила под столешницей пару, тройку козырей, дорогая бабуля…
Бабуля в ответ лишь крякнула.
– Да-а… – протянула старуха, мрачным взглядом провожая третью стодолларовую банкноту, исчезающую в кармашке детского платьишка.
– Да-а, родители бы тобой гордились кабы видели тебя. – заключила старая.
– Ничего. – сказала Маша, ласково поглаживая карман. – Уже недолго осталось и они освободятся. И какой только нездоровый дятел придумал сто пятьдесят девятую статью, а? Я бы её однозначно декриминализировала. Какое к дьяволу мошенничество, если люди сами несли деньги в папину и мамину пирамиду. Правовой беспредел, не находишь, ба?
– И не говори, дитя мое. Занюханное средневековье. Ну, давай пить чай что ли? С пряниками.
За окнами опускалася теплый вечерок...
А. Болдырев
