– Нет, и нет! – сказал Генка, на правах хозяина дома отбирая у меня пиво.– Похмеляться надо культурно.
Вчера мы здорово с ним наклюкались и я остался ночевать в гостях.
– Так трубы расширить…
– Пиво натощак, мало удовольствия. Культурный человек подходит к снятию похмелья элегантно, как композитор к роялю, и получает взамен: и удовольствие, и глубокое удовлетворение. Поверь, грамотно похмеляться, столь же приятно, как и накидаться.
– Хым…
– Сам увидишь. Терпение. Сперва легкий душ.
– Потом.
– Не спорь.
После душа я вышел в кухню и уже потирал заметно подрагивающие руки: – Ну?
– Долой скатерть, стели свежую! – неожиданно приказал Генка. – Помой рюмки, – от них селедочный дух. Вытри насухо. Мне нужна стерильность. Ставь чистые тарелки. Приборы, салфетки. Стол должен сиять непорочностью – тем слаще его лишать оной.
– Давай сперва по рюмашке, а? Голова ж трещит, глянь! – я показал дребезжащие пальцы.
– Терпи. Чем основательней приготовленья, тем большее удовлетворение ждёт нас. М-м, – закатил он лампочки. – Когда сядем красиво, да на полном взводе осадим по первой, да под яишенку, да грибочки… Как заново родишься! Это тебе не впопыхах пивком.
У меня пискнуло в глотке.
– Черт с тобой.– говорю. – Нельзя теперь водки, плесни винца. Выпедаливает, вишь? – и утираю густую испарину.
Генка был непреклонен.
– Мы вчера что пили? Водку. Ей и будем разговляться. Об этом еще у Булгакова прекрасно сказано. Помнишь, как это, ц… подобное лечится подобным. Во в точку!
– Не читал. Потроха уже крутит.
Пущай крутит, отвечает. Тем слаще мол зайдет.
Сделали ревизию холодильника. Я схватил с полки соленый огурец.
– Положь! – приказал Генка.
– Рюмку не дают, жрать не дают! Эх, каторга!
– Потерпи. Сейчас все будет.
Он поджарил большую яичницу с заветренными остатками вчерашней ветчины, пустил четвертинками соленые огурцы, мерзлое сало закручивалось под острым ножом соблазнительной стружкой.
Нашлись маринованные грибы, пук зеленого луку, банка шпрот. Все это аккуратно поместилось на белых тарелках. Последней, на стол пожаловала початая на треть бутылка водки.
– Ну?! – торжествующе спросил Генка за скромный, но мужественный натюрморт.
– Да, это не из горла впопыхах. Это…это… с чувством! – согласился я, почуяв, наконец, сладостный миг реванша.
Желание немедля выкушать водки под сало, да закусить зеленым луком, густо обмакнутым в соль, застило свет. Ей-ей, я слышал, как во мне страстно дышал измученный желудок: – Да ёбнешь ты уже, фашист?! – требовал он.
Никогда еще я не хотел так выпить. Но прав Генка, – вот так надо, не мельтеша, обстоятельно, точно соборовавшись.
Сели, я жадно схватился за бутылку и застонал от её полновесной хладности: – О-о, девочка моя...
– Стоп! – сказал Генка, закладывая за ворот белую салфетку и предлагая сделать то же мне. – Стоп. Сперва съешь бутерброд со шпротом. Это запустит пищеварение. Правило – не кидай в пустой пищевод. Да погоди ты!
Он вырвал у меня бутылку: – Съел, – обожди минуту третью. Обмякни, пусть выделится желудочный сок. Пусть он сам попросит водки из самого нутра. Ты поймешь, когда. О, чуешь?!
У меня угрожающе загрохотало в утробе.
– Чуешь, как потроха посасывают?
– Чую. Даже на ленинградке так не посасывают. Наливай или пристрели! – прохрипел я.
– Кстати. – авторитетно заметил Генка, точно не замечая, что силы мои на исходе и неспешно наполняя стопки.
– Кстати, водку не следует держать в морозилке. Это дурной тон. Стужа связывает аромат и не дает напитку благородно обжечь тебе горло и подарить аражаное послевкусие.
Так собака и сказал "аражаное"! Так, что я икнул и схватил рюмку.
– Да обожди пить!
– Ну-ну-ну, ну что еще?! – уже заикался я, подпрыгивая на стуле.
– Это будут твои лучшие в жизни пятьдесят. – говорит он вздымая палец. – Это как первый поцелуй, слезы любви и разлука. Потому, никаких: ёбнули, вздрогнули. А подобающе, – вот так: будьте здоровы, Геннадий Палыч. Будьте здоровы, Виктор Петрович.
– Будьте здоровы, – говорю, – Геннадий Палыч.
– Будьте здоровы, Виктор Петрович.
– С поправкой вас.
– И вас.
Я выпил, и… заплакал – чувства переполняли меня.
– Это хорошо? – с хитринкой превосходства спросил Генка, точно проф. Преображенский Борменталя, когда не дал тому захавать дефицитной икры. – То-то… – усмехнулся по-отечески, выпил, плюнул и завопил:
– Убью, сука! Зарублю! А-а!
В бутылке-то – вода! Эпический облом. Злокозненная Генкина баба подменила водку, покуда мы спали, и ушла.
С подлой рюмкой с Генки слетала вся богатая похмельная культура и манеры – как и не было.
– Хули ты расселся? – кричит. – Пиздуй в кладовку, там бражка и портвешок где-то. А я бояру в аптечке поищу. Как тут культурно заживешь…
Моральных и физических сил бежать в далёкий магазин у нас не было. Из подручного составили такой киндер-бальзам, что спустя час хрюкали…И ничего…
© А. Болдырев
