Не важно, виноват ты в смерти пациента или нет, сделал ты все, для спасения его жизни или пустил на самотек, зависело хоть что-то от тебя или нет, неважно, твое личное кладбище всегда с тобой. Никто не в силах разделить твою ответственность, никто не в силах снять этот груз с твоих плеч.
- Третья бригада, срочно! – разорвал ночную тишину истошный вопль матюгальника. – Третья, срочно!
- Чтоб тебя, Ксюха, приподняло и шлепнуло, - пробурчала я, получив ощутимый пинок в область почек от Анютки.
Видимо, вопили уже не в первый раз, просто я так крепко уснула, что не услышала. Я взглянула на часы. Интересно, можно крепко уснуть за двадцать три минуты? Именно столько прошло с того самого момента, как я вошла в салон после вызова и рухнула на топчан. Всегда машинально смотришь на часы.
Последнее воспоминание – теплая спина Анютки, которая подвинулась ко мне, делясь теплом сонного тела. Помню ещё, что она заботливо укрыла меня, скукорёжившуюся в позе эмбриона, одеялом.
За бортом было около тридцати градусов мороза, а наш предыдущий вызов был на улицу, там мы подобрали избитого парня, обработали резаную рану и доставили в больницу. Парень, судя по документам, оказался приезжим, ехать пришлось далеко, в областную больницу. Своими куртками мы укрыли пациента, чтобы хоть как-то согреть его, неизвестно сколько провалявшегося на трескучем морозе, вот и намерзлись. В салоне было тепло, даже душно, но нужно же время, чтобы согреться, или источник тепла. Вот Анютка и поделилась.
- Третья бригада, срочно! – снова завопил матюгальник.
- Слышу, - буркнула я, натягивая сапоги. – Интересно, давно орут?
- Четвертый раз, - сонно отозвалась Иришка. – Минуты две уже.
- Сашка, быстрей, уходит! – сонно шепнула Анютка. – Быстрее!
Понятно, у кардиологии был тяжелый вызов, вот и проигрывает его во сне подруга. От этого никуда не деться.
- Малыш, ехать, - заглянул в салон доктор Витя.
-Угу, иду, - я открыла глаза и поняла, что пытаюсь залезть головой в рукав свитера.
Быстро одевшись, выскочила за дверь салона, где меня уже поджидал мой доктор.
- Что у нас плохого? – поинтересовалась я, спускаясь по лестнице.
- Трасса, - ответил Витя и протянул мне мою куртку, которую успел взять из гардероба.
Трасса, кто туда не ездил, тот не знает что это за кошмар. Это сейчас трасса Москва-с. Петербург – хорошо освещенная широкая дорога с разграничителем движения, а в те времена была простой двухполосной дорогой, практически неосвещенной.
- Чтоб их, - вырвалось у меня. – А где спецы?!
- Работают, - лаконично ответил доктор Витя, забираясь в машину.
Сашка рванул с места, уже выезжая из двора подстанции, врубил светомузыку, и началась гонка со временем по замерзшим пустынным улицам ёжащегося от мороза города.
Три часа ночи, время волка, когда так хочется спать. Город смотрел на нас темными глазницами заиндевевших окон, подмигивал желтыми глазами нерегулируемых светофоров. Даже бродячих собак на улицах не было, они прятались по подъездам.
- Заснул, наверное, за рулем, - констатировал Сашка, удерживая машину на накатанной до блеска дороге.
- А может, вынесло, - не согласился с ним доктор. – Что скажешь, Малыш?
- Не важно, пусть только все живые будут, - вздохнула я.
- Гони, Сань, - встрепенулся доктор.
- А я что, в носу ковыряюсь? – огрызнулся водитель. – Гоню я.
Машину занесло в повороте, и она мягко чиркнула задом по насыпанному сугробу, разделяющему проезжую часть и тротуар. В те времена зимой лежал и не таял снег, а дворники сгребали его после каждого снегопада, устраивая такие импровизированные щиты в опасных поворотах. Дополнительная защита для людей и машин. Такие же сугробы охраняли остановки общественного транспорта. Люди ворчали, пробираясь по узким тропинкам, не понимая, что выскочившая на остановку машина покалечит массу народа.
Сейчас сугробов нет, и на скользкой дороге машины вылетают. А может, все дело в скоростях?
- Я ещё молод, чтобы умирать, - усмехнулся доктор. – Осторожней.
- Тогда помолчи, не каркай под руку, - попросил наш Сашка.
Дальше ехали молча, стараясь не отвлекать водителя и постепенно выныривая из остатков сна.
Я открыла ящик, вытащила и переложила в карман жгут, стерильный бинт, засунула под куртку флакон с перекисью, чтобы на месте сэкономить секунды, которых может не хватить.
- Санька, разворачивайся, и дай нам прожектор, - попросил доктор Витя, когда мы остановились около милицейских машин, вспарывающих темноту проблесковыми маячками.
- Валите, - пробурчал недовольный Сашка, разворачивая установленный на крыше машины прожектор при помощи рычага.
Вспыхнул яркий свет, выхватывая из темноты место аварии. Вылетевшие с трассы «жигули» ударились о неработающий осветительный столб, стоящий на трассе. Ударились с такой силой, что их завернуло, скрутило и они своим правым боком почти обхватили столб. Вместо машины вокруг столба обвился металлический бублик.
- Кирдец, - сообщил нам свое мнение водитель Сашка. – Там фарш.
- Эксперт, блин, - буркнул доктор, вытаскивая из салона ящик. – Пошли, посмотрим?
Кутаясь в куртки, мы с доктором направились к скоплению машин.
- Что здесь? – спросил Витя у гаишников.
- Водила у нас в машине, - пояснил милиционер, кивнув на уазку, освещающую фарами место аварии. – Ребенок ещё дышит, а тетке каюк…
- Где они? – прервал гаишника доктор.
- В машине, мы трогать не стали, - пояснил тот.
- Светите! – потребовал Витя. – Сашка, свет! – крикнул он нашему водителю, указав рукой на покореженную машину.
С диким скрежетом прожектор повернулся на крыше нашей машины и осветил внутренности покореженных «жигулей».
- Кошмар, - невольно вырвалось у меня, когда из глубины салона на нас глянули мертвые, затухшие глаза молодой женщины.
- Не отвлекайся, - одернул меня доктор.
Он уже осматривал малыша, лежащего между сидениями машины на полу.
Коляску, снятую с колес, скинуло с заднего сиденья при ударе и втиснуло в промежуток между передними и задними сидениями. Смяло под немыслимым углом, а внутри тихо лежал ребенок.
- Что? – спросила я у врача.
Подобраться к малышу у меня возможности не было.
- Систему готовь, - не поворачиваясь, ответил Витя. – Интубировать нужно. – Вытаскивайте сиденья, - попросил он гаишников. – Будем доставать прямо в коляске.
Мы не знаем какие внутренние повреждения получил ребенок при такой аварии. Любое движение может нанести непоправимый вред. Это в больнице, где есть рентген и аппаратура, они сначала осмотрят малыша, а потом решат что в первую очередь нужно предпринять.
Лучше ребенка оставить в коляске и везти так, оказав по дороге посильную помощь.
- Что с водителем? – поинтересовалась я у другого гаишника.
- Сидит, - пожал плечами гаишник. – Вроде бы целый, крови не видно. Только странный.
Пока гаишники возились, выламывая из покорёженного салона «жигулей» водительское сиденье, я заглянула в их машину.
Мужчина, уставившись в одну точку, замер на сиденье.
- Что случилось? – спросила я его.
Никакой реакции, он даже не услышал моего вопроса. Шок.
- Стоп! – схватила я за рукав проносящегося мимо гаишника. – Перегружай его в нашу машину. Усадишь в мое кресло.
- Зафиг? – удивился гаишник.
- У мужика шок, он сейчас ничего не чувствует, даже если все кости переломаны.
- Ты чё? – удивился молодой милиционер.
- Через плечо! – разозлилась я на сержанта, который воровал драгоценное время своими разговорами. – Быстро!
Я направилась к машине, нужно было срочно приготовить кислород, систему, интубатор. Как только малыш попадет в машину, нужно будет начинать реанимацию. Мужчиной займемся позже.
- Луна, луна, - позвала я. – Это третья.
- Чего тебе, Рыжая? – недовольно откликнулась Оксана.
- Оксана, срочно связывайся с областной, - попросила я. – Ребенок, какие травмы ещё неизвестно, но без сознания. Возраст около года…
- Год и месяц, - сказал вдруг мужчина, которого сержант усаживал в этот момент в нашу машину.
- Короче, педиатра, травматолога и психиатра, - пояснила я диспетчеру.
- А психиатр тебе зачем? – удивилась Оксана.
- Ксюха, водитель в шоке, - ответила я.
- Понятно, уже везете? – поинтересовалась диспетчер.
- Коляску вынимают, сейчас полетим, - пояснила я, приготовив интубатор.
Повесила на крюк флакон с раствором, приготовила тонкую иглу. Балон с кислородом установлен в держателе, маску я уже обработала спиртом.
- Фух! – ввалился в салон доктор, с коляской в руках. – Бодрит!
Доктор установил коляску на носилки, включил нашу тусклую лампочку, расположенную над ними и начал растирать руки, пытаясь согреть и вернуть им чувствительность.
Я распахнула халат и подняла руки.
- Грей, - предложила я. И Витя тут же засунул руки мне в подмышки. – Ты их что, в сугробе грел? – возмутилась я.
- Малыш, не май месяц.
Сашка уже разворачивался, пользуясь тем, что гаишники остановили движение, давая нам возможность беспрепятственно проехать.
Мигалка, сирена, мертвая темнота за бортом машины взрывалась светом встречных. Впереди замаячило зарево города.
- Малыш, вперед, попросил Витя, осмотрев ребенка.
Я нащупала вену у малыша и осторожно воткнула в неё иглу для подкожных инъекций, закрепила пластырем. Доктор уже закачал во флакон лекарства строгой отчетности. Осталось только подсоединить канюлю капельницы к игле. Подсоединила и в этот момент у малыша начались судороги.
- Дышать! – приказал доктор, срывая с кислородного шланга маску.
Подсоединил напрямую трубку, введенную малышу к шлангу баллона. Теперь остается только принудительная вентиляция. Равномерно сжимая накопительный мешок, я вгоняла кислород в легкие малыша, а Витя колдовал, пуская по шлангу лекарства сразу в вену.
Малыша мы довезли живым, он у нас даже немного порозовел, и передали в приемном на руки педиатру травматологу. Дальше начиналась их работа.
Мы сидели на пустой кухне и молча пили горячий чай, спать уже совсем не хотелось.
- Малыш, держись, - попросил доктор, увидев, что меня затрясло.
- Витька, она… - перед глазами стояла мертвая молодая женщина.
- Тише, тише, ты поплачь, - предложил мне доктор, обнимая за плечи. – Мы уже ничего не могли сделать, ты же знаешь.
- Знаю, - кивнула я. – Просто выть хочется. Такая молодая и так глупо умереть…
- Малыш, - оборвал меня Витя. – Выть нам нельзя. Вот поплакать можешь…
Прошло столько лет, но по ночам снова и снова снятся ситуации, в которых ты не смог помочь. Они снова умирают, как ни старайся.
Я уже научилась не пугать мужа криком «нет!», даже подушка теперь не такая мокрая от слез. Вот только снятся они почти каждую ночь. «Кладбище» не отпускает.
У каждого медика оно свое, вот только не говорим мы об нем, стараясь хоть во сне переиграть судьбу.
Не спрашивайте, почему врачи вскакивают среди ночи, не спрашивайте, кому они кричат и о ком плачут в подушку.
Всё равно соврем, сказав: «Сон плохой приснился».
