Окончил Петька лётную школу, прилетел на ероплане в часть.
Василий Иваныч и говорит: «А покажи-ка, Петька, чему тебя обучили!»
Посадил Петька Василь Иваныча в самолёт, взлетел и давай фигуры крутить. Василий Иванович сперва молчал, а после мёртвой петли давай ржать.
Сели, Петька и спрашивает: «А чего это ты, Василий Иваныч после мёртвой петли ржать начал, как сумасшедший?»
«Да, знаешь, Петька, первый раз в жизни вверх ногами обосрался!»
Анекдот. Бородатый, ака боян.
Санёк рассказывал. Вот дословно, как стенограмма.
Сидели у Мишки выпивали.
Так слегка, без фанатизма, как говорится, но обстоятельно. Тем более что жена Мишкина у мамы загостилась, а со своей я уже неделю не знаюсь – «пьяница!» - говорит, пизда нечёсанная.
Литровую взяли на двоих. Мишка, правда, запасливый, сцуко, – ещё две взял на всякий случай. Ну, вдруг … да бля, чего вам объяснять!
Первую ещё не допили малость, а разговор с футбола и баб на технику неожиданно перешёл. По ассоциации, так сказать.
Я говорю: «Миха, подрежь огурчиков, а то тарелка вон пустая, закусывать нечем!» Ну, там колбаса ещё недоедена, сыр свой рокфор по кухне развеивает, килька в томате плещется, курица копченая словно фря на пляже раскорячилась. Но это ж еда, а лучшая закусь – солёный огурец, самый сладкий в мире фрукт.
Мишка тарелку берёт, идет на балкон за огурцами. Возвращается с пустой тарелкой и словами: «А знаешь, у меня ведь тарелка спутниковая куплена, полгода на балконе валяется - установить никак не могу!» Во как вынесло по ассоциации – «водка, принимать в организм, принимать телепрограмму, телевизор, зырить порнуху, спутниковый агрегат».
Я стопарь хлопнул, фигой занюхал: «Говно-вопрос!» - Говорю. – «Давай установим, делов-то куча!»
Мишка репу почесал, взвесил что-то в мозгу, типа «пить или не пить» и согласился.
Оба придурки. Восьмой этаж. Оба не монтажники, не парашютисты. Долбоёбы.
Мишка взял буксировочный трос, обвязал меня вокруг пояса, вокруг ноги обмотал для равновесия – «Ты, говорит, полегче меня!» - второй конец себе через плечо и на руку намотал. Я перфоратор в руки и рыбкой в окно, висю вниз головой, пристраиваюсь стену свербить и стараюсь думать о чём-нибудь высоком, высцыковато ведь. Пушкина вспоминаю «Я помню чудное мгновенье…» - и нихрена больше вспомнить не могу – видать кровь на мозг давит. Глаза вверх себе промеж ног поднимаю, хочу Мишку спросить, что там дальше у Пушкина было, пока сверлить не начал…
И вижу подозрительно трезвые Мишкины глаза, оба такие грустные, а один даже со слезой.
Я по инерции: «Я помню чудное мгновенье…что там дальше?»
«… в тумане моря голубом…» - отвечает Мишаня, и продолжает без рифмы, сука – «А помнишь в июле мы с тобой на пляжу насинячились под шашлыки. Ты меня ещё домой чуть тёплого приволок… как раненого… на себе…Помнишь? …и Маришку мою заодно выебал, сволочь! Помнишь? Думал, я в отрубе, бля?!» - и нервно так с руки трос сматывает-наматывает.
А у меня в голове всё стихи, нахуй: «Уронили Мишку на пол, оторвать бы Мишке лапу…» - и понимаю, что это Мишка сейчас сбросит со своей лапы трос и меня на пол с восьмого этажа уронит. Один глаз вниз скосил – прямо на «Запоржец» уронит, сука! Нет, хоть бы на Лексус какой!
Как говорится, в воздухе повисла тяжёлая старомхатовская пауза – Склифасофский с Немировичем-Данченко просто в ахуе, то есть в экстазе. И атмосфера соответствующая.
«Ну, ты чё, Сань, напрягся, как спаниэль под кустом крапивы? Пошутил я!»
«…Передо мной явилась ты, как мимо-лётное виденье, как гений чистой высоты!» - только и смог я выдать в ответ – вот как экстремальные ситуации обостряют человеческие качества.
«Нахуй эту антенну, что я порнуху не видал?! Давай лучше водку пить! Благодаря мне даже в магазин бежать не надо!» - похвалился Мишка, выудил меня из окна, как гавно из проруби.
По плечу похлопал: «Ну, извини, Санёк, пошутил я, а ты и обосрался! Ха-ха-ха ! Давай за дружбу выпьем!»
Сука, хотел я ему въебать с ноги, да, бля, не помню, что тогда было, когда я Мишаню домой на себе доставил. Вдруг и в самом деле что с Маринкой было. Такой вот я щепетильный человек. И опять же - друг.
xxx
